Колодец вырыт был давно.
 Всё камнем выложено дно,
 А по бокам, пахуч и груб,
 Сработан плотниками сруб.
 Он сажен на семь в глубину
 И уже видится ко дну.
 А там, у дна, вода видна,
 Как смоль, густа, как смоль, черна.
 Но опускаю я бадью,
 И слышен всплеск едва-едва,
 И ключевую воду пьют
 Со мной и солнце и трава.
 Вода нисколько не густа,
 Она, как стёклышко, чиста,
 Она нисколько не черна
 Ни здесь, в бадье, ни там, у дна.

 Я думал, как мне быть с душой
 С моей, не так уж и большой:
 Закрыть ли душу на замок,
 Чтоб я потом разумно мог
 За каплей каплю влагу брать
 Из тёмных кладезных глубин
 И скупо влагу отдавать
 Чуть-чуть стихам, чуть-чуть любви!
 И чтоб меня такой секрет
 Сберёг на сотню долгих лет.
 Колодец вырыт был давно,
 Всё камнем выложено дно,
 Но сруб осыпался и сгнил
 И дно подёрнул вязкий ил.
 Крапива выросла вокруг,
 И самый вход заткал паук.
 Сломав жилище паука,
 Трухлявый сруб задев слегка,
 Я опустил бадью туда,
 Где тускло брезжила вода.
 И зачерпнул - и был не рад:
 Какой-то тлен, какой-то смрад.

 У старожила я спросил:
 - Зачем такой колодец сгнил?
 - А как не сгнить ему, сынок,
 Хоть он и к месту, и глубок,
 Да из него который год
 Уже не черпает народ.
 Он доброй влагою налит,
 Но жив, пока народ поит. -
 И понял я, что верен он,
 Великий жизненный закон:
 Кто доброй влагою налит,
 Тот жив, пока народ поит.
 И если светел твой родник,
 Пусть он не так уж и велик,
 Ты у истоков родника
 Не вешай от людей замка.
 Душевной влаги не таи,
 Но глубже черпай и пои!
 И, сберегая жизни дни,
 Ты от себя не прогони
 Ни вдохновенья, ни любви,
 Но глубже черпай и живи!