14 июня 1984 года исполнилось 50 лет со дня кончины митрополита Трифона — ревностного архипастыря и замечательного проповедника, духоносного старца-подвижника. Память почившего иерарха почтил Святейший Патриарх Пимен, совершивший литию в Богоявленском соборе 17 июня. Накануне дня кончины архиепископ Волоколамский Питирим в храме Воскресения словущего на ул. Неждановой служил парастас. У могилы митрополита Трифона на московском Введенском кладбище[1], которая утопает в цветах и где посто¬янно теплится лампада, совершил 14 июня панихиду протопресвитер Матфей Стаднюк, настоятель Богоявленского патриаршего собора. Много верующих, в их числе духовные чада митрополита Трифона, молились в эти дни в московских храмах о упокоении души приснопамятного святителя. 
       Митрополит Трифон (в миру Борис Петрович Туркестанов) родился 29 ноября 1861 года в Москве. Во Святом Крещении он получил имя Борис — в честь святого благоверного князя-страстотерпца Бориса и в память о своем прапрадеде — грузинском князе Борисе (Баадуре) Панкратьевиче Туркестанове (Туркестанишвили), переселившемся из Грузии в Россию при Петре I (см. «Историю Грузии» царевича Вахушти Багратиони). Об этом, в частности, упоминает поэт Сергей Соловьев в своем стихотворном посвящении «Епископу Трифону»: О, княжеского рода цвет прекрасный! Благословен тот день, когда на север, Покинув горы Грузии цветущей, Направил путь твой предок отдаленный... (Возвращение в дом отчий. М., 1915). 
       Отец митрополита Трифона князь Петр Николаевич Туркестанов (1830—1891) отличался тонким умом и мягким сердцем, глубокой религиозностью. По складу своей натуры это был типичный идеалист с возвышенными стремлениями, практическая сторона жизни мало его занимала. 
      Его супруга Варвара Александровна Туркестанова, мать будущего святителя, урожденная княжна Нарышкина, была племянницей декабриста Михаила Михайловича Нарышкина и унаследовала лучшие традиции этой семьи. Воспитывавшая ее тетка княгиня Евдокия Михайловна Голицына привезла девочку вскоре после смерти ее матери к митрополиту Московскому Филарету за благословением. Утешая малютку, митрополит сказал: «Твоя мать была святая. Она теперь — в раю... Будь и ты хорошей». «А что делают в раю?» — спросила малышка с обычной непринужденностью. «Там молятся», — отвечал святитель. Разочарованная как будто таким ответом, девочка воскликнула: «Только молятся? Как это скучно!» Тогда митрополит положил ей руку на головку и задумчиво произнес: «Дай Бог тебе, дитя, познать впоследствии сладость молитвы!..» (см. 36). Господь Промыслитель привел Варвару Александровну впоследствии к познанию сладости молитвы, которая стала внутренним средоточием чуткой души, касающейся «миров иных», жизнью сердца, бьющегося на пороге «как бы двойного бытия...» 
       Выйдя замуж, Варвара Александровна имела шестерых детей, а потом более двадцати лет вдовела. Но сладость молитвы неизменно сопутствовала ей всю жизнь. «Ее пленяло все возвышенное, прекрасное, в ней соединялось изящество с простотой, достоинство со смирением, сила воли с уступчивостью, глубокое благочестие со светской жизнерадостностью. Словом, это был своего рода тип русской женщины, идеал мирянки-христианки» (36). 
       Лучшие черты родителей нашли отражение и развитие в характере детей, особенно в Борисе. Раннее его детство протекало в Москве и подмосковном селе Говорове (недалеко от теперешнего Востряковского кладбища) — в одноэтажном доме с террасой, расположившемся в большом старинном парке с двумя прудами. Здесь же, в парке, стоял каменный храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы. С детских лет Борис привык к церковным службам, к святочным торжествам и великопостному говению — к размеренному, устоявшемуся и освященному Церковью быту. 
       В отроческие годы Борису Туркестанову довелось слышать много разнообразных, но всегда интересных и задушевных бесед, увлекательных рассказов, которые велись в гостиной родительского дома. Они будили пытливый ум мальчика, подготовили его к вопросам духовной жизни, к недоуменным порой вопрошаниям о смысле жизни и смерти со стороны образованной части общества. 
       До пострижения в монашество Борис Туркестанов не знал о том, что с детства он, по обету матери, был посвящен Богу. Об этом рассказывала сама Варвара Александровна: «Мой Боря во младенчестве был очень слаб и часто прихварывал. В одно время он так расхворался, что врачи не надеялись на его выздоровление тогда я прибегла к Врачу Небесному. Особенно я любила молиться в церкви мученика Трифона, находившейся на окраине Москвы. Церковь эта в то время не отличалась ни богатством, ни обширностью. Молилась я святому мученику Трифону за своего малютку Борю. Слезно просила у святого мученика его ходатайства пред Богом за больного сына, обещая, если он выздоровеет, посвятить его на служение Богу и, если ему суждено будет отречься от мира, назвать его при пострижении в монашество Трифоном. После этого Боря стал быстро поправляться, скоро он совсем выздоровел... И, как видите, обещание выполнено» (31, с. 10). 
       Вскере после выздоровления сына Варвара Александровна совершила поездку с маленьким Борей в Оптину пустынь к прославленному святостью жизни старцу Амвросию (Гренкову; † 1891). Старец неожиданно сказал стоявшему перед ним народу: «Дайте дорогу, архиерей идет». Расступившиеся люди с удивлением увидели вместо архиерея приближавшуюся женщину с ребенком. 
       После успешного окончания в 1883 году знаменитой частной гимназии известного педагога Л. П. Поливанова, одной из лучших в Москве, Борис Туркестанов поступил на историко-филологический факультет Московского университета. «Но у молодого князя не лежало сердце к светскому высшему образованию; его душа стремилась к другому...» (там же). Еще гимназистом он посетил для говенья во время Петрова поста Гефсиманский скит Троице-Сергиевой Лавры. Неизгладимое впечатление на отрока произвел в скиту старец иеромонах Варнава, обладавший даром истинно-христианской любви к ближним и великой способностью к состраданию и утешению. Митрополит Трифон вспоминал впоследствии: «Не могу выразить словами, но до сих пор помню необыкновенно светлое чувство какого-то духовного восторга, какой-то неземной радости, с которыми я возвратился от отца Варнавы» (7, с. 6—7). Эта встреча, а также духовная близость к старцу Оптиной пустыни иеросхимонаху Амвросию определили дальнейший жизненный путь будущего святителя. 
       В 1887 году Борис Туркестанов, взяв у родителей благословение, поступил послушником в Оптину пустынь к старцу Амвросию. Юноша со смирением и усердием нес различные монастырские послушания, порой довольно тяжелые, исправно выполнял строгий Оптинский устав. Старец Амвросий ранее прозрел в нем светильника Церкви, как об этом уже было сказано. В своей маленькой скитской келье он благословил послушнику облечься в иноческие одежды и преподал ему необходимые наставления. 
       31 декабря 1889 года Борис Туркестанов принял иноческий постриг с именем в честь святого мученика Трифона. Затем он был рукоположен во иеродиакона, а 6 января 1890 года, в праздник Крещения Господня, Богоявления (ст. ст.), — во иеромонаха. Сбылась его заветная мечта, исполнился и обет, данный его матерью. 
       Молодому иеромонаху предложили занять место учителя и надзирателя в миссионерском Осетинском Духовном училище во Владикавказе (ныне г. Орджоникидзе). Отец Трифон охотно согласился, его не смущали ни отдаленность места, ни трудные условия работы. Воспитывая в своих учениках любовь к Богу и ближнему, иеромонах Трифон проявил себя ревностным воспитателем и талантливым педагогом. Все свободное от занятий время он посвящал чтению святоотеческих творений. Обращаясь к своим воспитанникам, он говорил образным, но простым и доступным языком, затрагивал актуальные вопросы, подкреплял свои мысли изречениями святых отцов или ссылками на их жития. 
       В октябре 1890 года иеромонах Трифон возвратился в Оптину пустынь к старцу Амвросию. В следующем году его постигла тяжелая утрата — смерть отца. Утешая своего бывшего послушника, старец Амвросий говорил, что «смерть посылается Милосердным Господом в самое лучшее время, когда душа наиболее к ней приуготовлена». 
       Отец Амвросий благословил иеромонаху Трифону учиться в Московской Духовной Академии, куда он и поступил в том же году. Вскоре, 10 октября 1891 года, старец Амвросий скончался в основанной им Шамординской обители. В надгробном слове иеромонах Трифон отметил, что отличительным свойством его почившего наставника была христианская любовь, «та любовь, которая во всех людях видит прежде всего образ и подобие Божие, и любит его, и плачет о его искажениях, если замечает их, и не гордым словом упрека встречает слабости и немощи человеческие, но все их несет на себе». 
       Будучи студентом Московской Духовной Академии, иеромонах Трифон избрал нелегкое послушание священника в пересыльной тюрьме Сергеева Посада (ныне г. Загорск). Помощниками ему назначались монахи, которые отговаривали его от этого служения. Но он продолжал служить. Обращаясь к осужденным, иеромонах Трифон назидал и утешал их: «Вы временно удалены от людей: друзей, родных и знакомых... как бы заключены в затвор для обозрения предыдущей жизни греховной. Пусть не пропадет это дорогое для вас время в нетерпеливом ропоте и сетованиях на свою долю...» (1). Великим постом, когда он произносил молитву преподобного Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота мог его...» и арестанты в кандалах, полагали земные поклоны, служба бывала особенно волнующей. Вскоре митрополит Московский Сергий (Ляпидевский; † 1898) наградил иеромонаха Трифона золотым наперсным крестом. 
       В августе 1894 года иеромонах Трифон вновь посетил Оптину пустынь: в связи с кончиной ее настоятеля схиархимандрита Исаакия (Антимонова). В девятый день по его кончине отец Трифон произнес слово, в котором напомнил братии о необходимости хранить себя свободными от веяний духа того времени, противного иночеству, имея в виду, среди прочего, увлечение спиритизмом, теософией и другими подобными учениями. Значение Оптиной пустыни как духовной твердыни Православия в то время значительно возросло. 
       В 1895 году иеромонах Трифон окончил Московскую Духовную Академию со степенью кандидата богословия. Он превосходно знал греческий и латинский, а также французский, немецкий и английский языки. Его кандидатская диссертация «Древнехристианские и оптинские старцы» получила высокую оценку специалистов. 
       8 августа 1895 года иеромонах Трифон был определен смотрителем Московского Духовного училища при Донском монастыре. В этой должности он прослужил два года, проявив себя хорошим администратором. К тому времени, по-видимому, относится его знакомство с епископом Антонием (Флоренсовым; † 1918; о нем см.: ЖМП, 1981, № 9, 10), жившим на покое в Донском монастыре; впоследствии их связало чувство глубокой духовной приязни, об этом свидетельствуют, в частности, воспоминания епископа Антония. 
       14 июня 1897 года митрополит Московский Сергий, высоко ценя труды и заслуги иеромонаха Трифона, назначил его ректором Вифанской Духовной Семинарии, расположенной в окрестностях Сергиева Посада. Одновременно иеромонах Трифон был возведен в сан архимандрита. Вскоре он получил ответственное назначение на должность духовного цензора изданий Троице-Сергиевой Лавры. На «Троицких листках» того времени в выпусках духовно-нравственного содержания стоит его имя. 
       8 июля 1898 года архимандрит Трифон посетил Иверский Выксунский женский монастырь в Ардатовском уезде Нижегородской губернии, основанный старцем иеромонахом Варнавой (Меркуловым; † 1906). Сохранились две проповеди отца Трифона, произнесенные в этом монастыре. 
       В одной из них архимандрит Трифон говорит: «Святая молитва должна стать главным делом жизни... Преподобный авва Пимен утверждает что человек всегда должен молиться Богу и просить Его помочь, напутствовать ему во всяком деле, ибо человек не может приобрести никакой добродетели без помощи Божией. Молитвы ищут от нас и наши братья миряне: «Батюшка! Питай нас молитвами...» И горе нам, если мы вместо этого хлеба духовного подадим камень алчущему брату! Ищите молитвенного Царства Небесного, все остальное приложится вам» (см. 3). 
       22 сентября 1899 года архимандрит Трифон был назначен ректором Московской Духовной Семинарии. Хотя он сравнительно недолго исполнял обязанности ректора, но своей прямотой, принципиальностью в деле духовного воспитания и вниманием к нуждам учащихся оставил по себе добрую память. 
       Когда архимандрит Трифон, получив новое назначение, оставлял Семинарию, воспитанники преподнесли ему в знак благодарности икону апостола и евангелиста Иоанна Богослова, которую они приобрели на свои средства. 
       Митрополит Московский и Коломенский Владимир (Богоявленский; † 1918), благоволивший будущему святителю, пожелал видеть его среди своих викариев. Святейший Синод определил архимандриту Трифону «быть епископом богоспасаемого града Дмитрова» и одновременно настоятелем Московского Богоявленского монастыря [2]. 
       28 июня 1901 года в Синодальной конторе в Москве был совершен чин наречения архимандрита Трифона во епископа Дмитровского, второго викария Московской епархии. После благодарственного молебна архимандрит Трифон произнес речь, в которой сказал: «...Промыслительную благостную руку Божию, направляющую человека ко спасению, я с раннего детства видел над собою. Он, Милосердный, от юности вложил в меня любовь к храму Своему, к Божественной службе... С помощью Божиею, неустанно работая над собою и со смирением исполняя возложенное на меня послушание, надеюсь я пройти беспреткновенно назначенное мне поприще..» (31, с. 5—8). 
       Хиротонию архимандрита Трифона во епископа Дмитровского 1 июля 1901 года в Большом Успенском соборе в Московском Кремле совершили митрополит Московский Владимир, епископ Рязанский и Зарайский Полиевкт (Пясковский; † 1906), епископ Можайский Парфений (Левицкий; †l921), епископ Волоколамский Арсений (Стадницкий; † 1936), ректор Московской Духовной Академии, члены Московской Синодальной конторы — епископы Нестор (Метанцев; † 1910), Григорий (Полетаев; † 1914) и Нафанаил (Соборов; † 1907). Собор не мог вместить молящихся, обширная площадь перед ним была заполнена народом. 
       Вручая архиерейский жезл новохиротонисанному епископу Дмитровскому Трифону, митрополит Московский Владимир обратился к нему с традиционным словом напутствия. Он отметил беспримерное усердие и любовь отца Трифона к проповеданию слова Божия и сказал: «Не оставляй вне своего пастырского воздействия и те наши сословия, к которым ты так близко стоишь по своему происхождению... Не упускай случая указывать им на возможность совмещения здравых научных познаний с искреннею верой, современных открытий и усовершенствований — с вечными началами духовной жизни, удовольствий и наслаждений— с добродетелью, труда и борьбы — с миром и спокойствием сердца» (31, с. 17). 
       Этому призыву Преосвященный Трифон был верен всю свою последующую жизнь. Большую известность приобрели многие его слова, сказанные по случаю разных церковных праздников, а также в дни знаменательных торжеств и юбилеев. Так, 13 января 1903 года, в день годового акта Лицея, и 24 февраля 1903 года, в день открытия Московского промышленного училища, епископ Трифон произнес поучения о святом храме и воспитании, изданные впоследствии отдельной брошюрой (см. 5). В поучении о храме им были сказаны знаменитые слова, ставшие крылатой фразой: «Храм Божий — это земное Небо» (слова эти начертаны на надгробном кресте святителя). 
       В сане епископа Дмитровского Преосвященный Трифон совершал богослужения и произносил проповеди в продолжение почти пятнадцати лет: с 1901 по 1914 год. 
       В тот период епископ Трифон часто выступал в Московском епархиальном доме, произнося слова и поучения, сбор от которых поступал в фонд различных церковно-благотворительных учреждений. Он был членом нескольких таких обществ и братств (в том числе председателем Московского отделения попечительства о слепых, членом Серафимовского благотворительного комитета, активно участвовал в деятельности Московского отделения приюта для детей, калек и умственно отсталых) . 
       Одновременно Преосвященный Трифон не оставлял своих научных трудов. Он являлся действительным членом Московского Археологического института, в соответствии с программой которого организовал в Большом Успенском соборе и в Богоявленском монастыре совершение древнего русского богослужебного обряда «пещного действа» (театрализованная мистерия) и составил его изъяснение, изданное в 1913 году отдельной брошюрой (см. 17). 
       Будучи настоятелем Московского Богоявленского монастыря, епископ Трифон поставил в его соборном храме два придела: во имя святителя Черниговского Феодосия и во имя Иоанна Предтечи. Его заботами во многие московские храмы было проведено электрическое освещение. 
       В Богоявленский монастырь, где Преосвященный Трифон совершал строго уставные богослужения и часто проповедовал, собиралось множество верующих, среди них немало Представителей тогдашнего образованного общества. 
       Питая глубокую любовь к простому народу, Преосвященный Трифон часто совершал ранние службы; он получил не только высокое имя «московский Златоуст», но и полушутливое — «кухаркин архиерей» (ввиду того, что кухарки чаще всего посещали ранние литургии). 
       По воспоминаниям современников, епископ Трифон был невысокого роста, худощав и сутуловат. Он обладал красивым звучным голосом, который был слышен во всех уголках храма. В его службах торжественность и красота движений сочетались с внутренней сосредоточенностью и умилением, которое находило выражение в даре слезной молитвы. Все в храме были как бы единое целое, а в алтаре стояла такая благоговейная тишина, что находившиеся там не решались даже шепотом сказать слово. Глубокая молитвенная настроенность святителя передавалась всем, и, бывало, народ молился со слезами вместе со своим архиереем. 
      Преосвященный Трифон, по приглашению правящих архиереев, случалось, выезжал для совершения богослужений в храмы и монастыри, расположенные в различных епархиях России. Среди них и затерявшаяся в лесах средней полосы Саровская пустынь, и далекий Соловецкий Спасо-Преображенский монастырь, и расположенный у западных границ Яблочинский Онуфриев монастырь (34 и 35). 
       Жизнь Преосвященного Трифона трудно рассматривать вне связи с другими замечательными подвижниками его времени — оптинским старцем Амвросием, старцем Гефсиманского скита Варнавой, с которым Владыка Трифон не прерывал духовного общения вплоть до самой его кончины († 1906), оптинским старцем Варсонофием (Владыка Трифон навещал его в Оптиной, вел с ним долгие духовные беседы, в 1912 году возвел его, по благословению Святейшего Синода, в сан архимандрита, когда он был настоятелем Голутвина монастыря под Москвой). Приезжая в Москву, отец Варсонофий обычно останавливался в Богоявленском монастыре и служил в нем. Во время служений отца Варсонофия Преосвященный Трифон не служил, а лишь молился в алтаре, выражая этим свое особое уважение к старцу. 
       В предреволюционные годы митрополит Трифон отчетливо сознавал, что царская империя духовно деградирует, видел, что на управление государством влияют одиозные личности, вроде Григория Распутина (Преосвященный Трифон в свое время отказался его принять). Когда началась первая мировая война, он оставил должность викария Московской епархии и поехал на фронт полковым священником. Он был на передовых позициях на польском и румынском фронтах, утешая раненых и напутствуя в вечную жизнь умирающих. Он раздавал воинам присылаемые для них его духовными детьми подарки. 
       Около года провел епископ Трифон в действующей армии, исполняя обязанности сначала полкового священника 168-го пехотного Миргородского полка, затем — благочинного 42-й пехотной дивизии. «За проявленную храбрость при совершении богослужений на линии огня и за беседы в окопах с воинами во время боя» Преосвященный Трифон был награжден панагией на Георгиевской ленте и орденом святого Александра Невского (38). Епископ Трифон был, пожалуй, единственным архиереем, удостоенным такой награды. 
       На польском фронте Преосвященный Трифон получил контузию и вынужден был возвратиться в Москву — с расстроенным здоровьем, потеряв зрение одного глаза. 2 июня 1916 года он ушел на покой в Ново-Иерусалимский Воскресенский монастырь [3]. Проводы его из Богоявленского монастыря были трогательны. Управлявший Московской епархией епископ Волоколамский Феодор (Поздеевский) обратился к Преосвященному Трифону с проникновенным словом и преподнес ему на память от Московских викариев Казанскую икону Божией Матери. Прощаясь с братией Богоявленского монастыря, Преосвященный Трифон сказал: «Искренне желаю всем вам милости Божией, мира душевного, той светлой духовной радости, которую может испытать только христианин и выше которой нет ничего на свете». 
       В храмах Ново-Иерусалимского монастыря епископ Трифон служил во всех приделах, которые освящены в ознаменование земной жизни Христа Спасителя. Он вложил много своих средств в ремонт и благоукрашение этого замечательного памятника русского церковного зодчества. Его попечением близ монастыря была устроена женская гимназия. 
       В 1916 году Преосвященный Трифон вновь уехал на фронт, на этот раз — румынский. Вернувшись с фронта в 1917 году, он возвратился в Новый Иерусалим и с этого времени ограничил свою деятельность служениями в храме, проповедью и духовничеством, не принимая участия в административных делах Русской Православной Церкви. 
       С 1918 года епископ Трифон безвыездно проживает в Москве, сначала у своего брата Александра, потом — у сестры Екатерины на Знаменке (ныне ул. Фрунзе), затем — у своих духовных детей. Несмотря на то, что он находился на покое, его приглашали служить во многие московские храмы, которые во время его служб бывали переполнены молящимися. «Когда он приезжал служить литургию, — вспоминает один из ныне здравствующих иподиаконов митрополита Трифона (43), — то действительно чувствовалась архиерейская служба. Все было обставлено великолепно: синодальный хор, протодиакон Константин Розов, который даже вполголоса говорил — и гудел на весь собор, и это величественное пение входного «Достойно...». Пели медленно, следя за тем, как он прикладывается, как он идет благословлять, чтобы ни одной паузы не было. Все это производило огромное впечатление». 
       Были храмы, где Преосвященный Трифон мог служить без особых приглашений в любое, время: в храме Знамения Божией Матери, что в Шереметьевском переулке (ныне ул. Грановского), в Никитском монастыре (на ул. Никитской, ныне Герцена), в Афонском подворье (на ул. Никольской, ныне 25 Октября). Особенно он любил Знаменский храм, в котором на правом клиросе иногда пели А. Нежданова, Н. Голованов и другие известные впоследствии деятели искусства. 
       Тонкий ценитель искусства, Владыка Трифон был знаком со многими талантливыми артистами, он сознавал особое значение, которое может иметь в жизни человека театр. Среди почитателей Владыки Трифона были и старые и юные, простецы и представители интеллигенции. К нему нередко приходили советоваться по духовным и житейским вопросам его духовные дети. 
       В 1923 году Преосвященный Трифон был возведен Святейшим Патриархом Тихоном в сан архиепископа и удостоен права ношения бриллиантового креста на клобуке. Святейший Патриарх Тихон любил Преосвященного Трифона и часто служил с ним вместе. И хотя он был на покое, другие сослужившие архиереи уступали ему место рядом с Патриархом. Иногда Высокопреосвященный Трифон произносил проповеди во время патриарших служб. 7 апреля 1925 года Святейший Патриарх Тихон скончался; архиепископ Трифон произнес слово на его отпевании. Приводим текст этого слова по записной книжке Владыки Трифона. 
       «...Мы должны нести крест, и я заметил, что, как бы в напоминание об этом, нас постигают скорби, иногда ожидаемые, иногда, и большей частью, катастрофические, как теперь. И вот мы собрались и рассуждаем, что мы в нем потеряли истинного крестоносца. Но как он его нес! Можно нести крест, скорбя, и сетуя, и плача (хоть и не унывая), но он нес его благодушно. Благодушие — вот, что меня особенно в нем поражало. Никакие скорби не могли его вывести из благодушия. Что такое благодушие? Оно предполагает высокие качества души: кротость, смирение, полную покорность воле Божией, пламенную любовь ко всем людям, к добрым и злым, к друзьям и недоброжелателям; и все эти качества, озаряемые благодатью Святого Духа, — как результаты и награды непрестанной молитвы. Да, этому можно было учиться всем нам; как мы склонны раздражаться из-за мелочей, изливаться в жалобах иногда по самой незначительной причине! Он — никогда. Всегда мягкий, простой, незлобивый, с ласковым словом участия, ободрения, любви, иногда — с безобидной шуткой, с целью поднять настроение духа собеседника. 
      Помню, как однажды он утешал и назидал меня, увы, часто, несмотря на годы и долговременную монашескую жизнь, малодушного, способного долго волноваться и раздражаться: «Что мы [архиереи] носим на груди? Образ Богоматери. Она ли не скорбела, Ей ли не пронзило оружие сердца? Она же всегда оставалась благодушна — ни единого слова ропота, ни единой укоризны, даже при Кресте Сына Своего. А Он, Милосердный Создатель, Он и на Кресте молился за всех и на всех призывал благословение Божие!» И когда я вспоминаю о нем — а я буду до конца дней его вспоминать, — мне будет рисоваться его доброе, милое лицо, озаренное любовью и лаской, его чудные очи, сияющие светом любви... И как он жил, так и умер: сложив в последний раз слабеющие персты в крестном знамении, которое он постоянно носил в груди своей. За любовь — любовь. Ведь любовь не умирает. Приимя же от меня и всех моих дорогих москвичей последний земной поклон за всё и помолись за нас, малодушных, пред Престолом Всевышнего, да даст нам твое великое благодушие и кротость». 
       Архиепископ Трифон глубоко уважал Митрополита Сергия (Страгородского), высоко ценил его как ученого богослова. В 1927 году заместитель Патриаршего Местоблюстителя Митрополит Сергий обнародовал Декларацию о лояльности Церкви к Советскому государству (Известия, 19 августа 1927 года). Архиепископ Трифон принял принципы декларации и дополнение к великой ектений — моление «о властех». 
       Следует особо подчеркнуть, что в период так называемого обновленчества Владыка Трифон, не колеблясь, оставался верен Патриаршему престолу и отвергал какие-либо компромиссы с обновленческими группировками. 
       14 июля 1931 года заместитель Патриаршего Местоблюстителя Митрополит Сергий возвел архиепископа Трифона в сан митрополита. К этому времени исполнилось 30 лет его епископского служения. Владыка Трифон писал, что он не стремился к такому высокому сану, но принимает его со смирением как новый этап в своем служении Русской Церкви. 
       В 1934 году митрополита Трифона постигла тяжелая болезнь. В день своего Ангела, 1 февраля 1934 года, он служил в храме во имя святых мучеников Адриана и Наталии и закончил свою проповедь словами, что, быть может, последний раз молится со своей паствой. Владыка Трифон завещал отпеть его по чину погребения монахов, как было в Древней Руси, и положить его во гроб в мантии и клобуке. 
       Последнее свое богослужение митрополит Трифон совершил в субботу Светлой седмицы в храме Малого Вознесения на Никитской (ныне ул. Герцена). Совершалась поздняя литургия. Владыка Трифон был очень слаб, его поддерживали под руки иподиаконы. После службы митрополит Трифон, сидя, благословлял всех. Все чувствовали, что это в последний раз, и с трудом сдерживали слезы... 
      Известно, что митрополит Трифов изъявлял желание облечься в великую схиму, но не успел осуществить это намерение [4]. 
       Незадолго до кончины Владыка Трифон попросил записать и продиктовал свою предсмертную молитву: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, молитвами Пречистыя Твоея Матере, святых Ангелов Хранителей наших и всех святых, приими мою усердную молитву за всех моих чад духовных, живых и умерших. Приими молитву и за всех благотворящих мне, и милующих мя и даруй всем им милость Твою великую: живых соблюди в мире и благостоянии, усопшим даруй вечный покой и бесконечную радость. Господи Боже мой, видиши искренность молитвы моея, ибо ничем не могу возблагодари их, токмо сею усердною моею молитвою. Приими же сия словеса моя, яко дело благотворения, и помилуй всех нас». 
       14 июня 1934 года Высокопреосвященный митрополит Трифон почил о Господе, оплакиваемый горячо любящими его духовными детьми. Сугубые молитвы о упокоении души почившего со святыми возносил к Престолу Божию старец схиархимандрит Захария (Зосима) [5]. 
       Отпевание почившего иерарха совершил в Петропавловском храме в Лефортове Высокопреосвященный Митрополит Сергий в сослужении архиепископа Смоленского и Дорогобужского Серафима (Остроумова) и архиепископа Волоколамского Питирима (Крылова). Тело Владыки Трифона было предано земле на Введенском кладбище. 
       В своем благодарственном акафисте «Слава Богу за всё» (написан на русском языке белыми стихами) митрополит Трифон с удивительной духовной проникновенностью и поэтическим вдохновением, с поистине неземной силой глубокой сердечной молитвы писал незадолго до своей кончины: «Господи! Хорошо гостить у Тебя: благоухающий воздух, горы, простертые в небо, воды, как беспредельные зеркала, отражающие золото лучей и легкость облаков... Ты ввел меня в эту жизнь, как в чарующий рай... Хорошо у Тебя на земле, радостно у Тебя в гостях... Благословенная мать-земля с ее скоротекущей красотой пробуждает в нас тоску по Вечной отчизне, где в нетленной красоте непрестанно звучит: Аллилуиа».

 

В Переславль-Залесский к местным святыням, а главное, на могилку к блаженному Мише-Самуилу мы собрались в последний день апреля. Из Москвы поехали вместе с отцом Анатолием Горбуновым. Батюшка – настоящий подвижник, но вот беда: из-за потери зрения совсем уже не может служить. Да и возраст как-никак 74 года. Перед операцией на глазах он решил испросить молитвенной помощи у святого Михаила-Самуила – великого ходатая за всех болящих и немощных. На автовокзале в билетной кассе раздражённая кассирша сказала нам, что билетов на сегодня нет. Отец Анатолий кротко стал молиться. Я подошла к другой кассе, и билеты, как ни странно, нашлись – именно на сегодня, на ближайший рейс...

В Переславле-Залесском остановились на квартире у моих знакомых – супругов Сергея и Галины, людей верующих и очень гостеприимных. Они радушно нас встретили, долго расспрашивали отца Анатолия о его жизни. Разговор затянулся далеко за полночь, а утром мы с батюшкой пошли в Никольский женский монастырь. Ещё издали обитель поражает своей красотой, сверкающими на солнце куполами. Внутри монастырской ограды аккуратно разбиты газоны с зелёными насаждениями, ровные дорожки ведут к храмам. Величественный Никольский собор высоко в небо возносит свои золотые купола.

* * *

Когда мы зашли в собор, там шла служба. Отдали записочки. Приложившись к мощам благоверного князя Андрея Смоленского и святого Корнилия Молчанника, помолились о своих нуждах. Потом, отстояв панихиду, в прекрасном расположении духа вернулись домой.

На вечернюю службу пошли в храм Живоначальной Троицы в Троицкой Слободе, что стоит в километре от Никольского монастыря у автомагистрали Москва – Ярославль. У алтаря этого храма в часовне покоятся мощи юродивого Миши-Самуила.

Блаженный Миша родился в 1848 году в семье крестьянина в селе Ям, расположенном в двух километрах от Переславля-Залесского. С детства отличался от сверстников серьёзностью, избегал шумных игр и затей. Жители села считали его глупым и безумным, но он фактически с детства принял на себя подвиг юродства. Уже в восьмилетнем возрасте обнаружилась его прозорливость. Было это так: посреди села мальчик выкопал две могилки, заполнил их ещё незрелыми яблоками и засыпал землёй, поставив на них крестики. Когда товарищи и мужики стали его за это бранить, он отвечал им: «Не любо – поплачешь». Через неделю Миша стал возить землю лаптями на сельское кладбище. И опять окружающие стали бранить и даже бить его за это, а он им те же слова говорит: «Не любо – поплачешь». И что же? В селе вскоре случился мор, унёсший в могилу множество молодых людей и детей. Однако односельчане решили, что гибель людей случилась из-за колдовства, насланного маленьким Мишей, и стали требовать от его родителей, чтобы они увезли сына из села.

Когда Мише исполнилось 12 лет, родители так и сделали. Взяли с собой отрока в Переславль на ярмарку, там сказали, что пора ему самому себя содержать. В село Миша всё-таки вернулся, но в дом его больше не пускали. Ночевал он на сеновале в сарае. Если хотел зайти домой, то отец брал ременной кнут и, как бродячего пса, выталкивал сына за ворота. Прожив зимние холода под чужими крышами, весной Миша уходил в город, обитая чаще всего на кладбищах, ночуя под открытым небом, потому что его повсюду преследовала уличная детвора.

Так было, пока беспризорного мальчика не приютил в своей келии иеромонах Никольского монастыря Самуил, известный в Переславле своей высокой духовной жизнью. Он заменил Мише отца и стал его духовным руководителем. Перед своей кончиной иеромонах Самуил передал Мише чудотворную икону Божией Матери «Взыскание погибших», а также подарил скуфейку. От него же получил благословение на подвиг юродства, а также перенял второе имя – Самуил.


Блаженный Михаил. Фото

Известно, что Миша-Самуил был высокого роста, с типичными русскими чертами лица: пышными вьющимися русыми волосами, окладистой бородой, тонким носом с горбинкой. Тёмно-серые глаза его, необыкновенно живые и добрые, во время молитвы в храме иногда озарялись неземным светом. Зимой и летом он носил одну и ту же одежду. Под старое изношенное полупальто всегда надевал фартук, сшитый им самим из серого тонкого полотна, с двумя большими карманами. В одном носил чётки, иногда – дневное пропитание. В другой опускал монеты, которые ему подавали. На рукавах у него были красные повязки, как бы поручи. На ногах – сапоги с отрезанными голенищами. В левой руке Миша обычно держал скуфейку, в которую собирал подаяние.

Не заботился блаженный о том, во что ему одеться и что поесть – добрые люди подавали ему и пищу, и одежду, давали приют. Но чаще других он любил останавливаться в доме братьев Никиты и Семёна Вуколовых, которые жили в Троицкой слободе. Семья у них была богомольная, и Миша всех их любил и уважал, хотя жили они очень бедно. Когда они приглашали его поесть, он говорил: «Сыт, сыт, сыт». Спал зимой и летом на крыльце. Ему говорят: «Мишенька, иди на голубец, в дом», а он отвечает: «А мне тепло, тепло».

Жители Переславля обращались к Мише-Самуилу за советами в затруднительных обстоятельствах. Как-то у одного купца украли породистых лошадей. Он с горя был готов покончить с собой. Тогда его отвели к Мише, и блаженный ещё до разговора, едва завидев несчастного, утешил его советом: «Поезжай домой – найдётся». И действительно, возле дома купца встретили родные и обрадовали известием, что коней к дому привели воры-цыгане, задержанные полицией.

Иногда Мишу видели плачущим у ворот того дома, где кто-то должен умереть. Бывало, он даже заходил в такой дом и просил у хозяев белую рубаху, чтобы подготовить семью к горю. Одной крестьянке случилось повстречаться с Мишей в городе. Миша посмотрел на неё, заплакал и сказал: «Дай копеечку – помяну». Женщина подала милостыню и спросила, кого же он хочет помянуть. «Поди домой», – был ответ. Дома крестьянка нашла неожиданно для всех умершего восьмилетнего сына.

Предсказывал Миша и пожары. «Хорош дом, да недолго жить в нём», – сказал он однажды хозяевам нового дома. Через неделю дом сгорел до основания. В другой раз принялся пить воду напротив некоторых деревенских изб. Случившийся вскоре пожар уничтожил двенадцать домов – именно те, перед которыми Миша пил воду. Блаженный предчувствовал грядущие гонения на верующих, делился этими предсказаниями со слепой монахиней Феодоровского монастыря Анисией, а та передала это своей племяннице – монахине Сусанне. За несколько лет до революции Сусанна, ссылаясь на предсказания Миши-Самуила, говорила: «Мы скоро разогнаны будем по чужим дворам, как овцы без пастыря, потому что надвигается тяжёлое время разрухи. Свергнут Царя, а управлять Россией будут серые мужики и бабы. Ежели доживём до тех страшных ураганов, то наш причал будет у Никитского мужского монастыря». Так впоследствии всё и случилось. Когда Феодоровский монастырь закрыли и все сёстры были разогнаны, многие его насельницы окормлялись у монахов Никитской обители. Анисия и Сусанна даже жили рядом с Никитским монастырём в частном домике

Миша-Самуил имел дар видеть, что у человека на душе. У неискренних людей он никогда не ел, питался только у простых и добрых, а кушал совсем немного. Одна женщина про себя подумала о блаженном: «Надоел. Часто приходит». В другой раз сама его пригласила, а он сказал ей: «Надоел, надоел!»

Перед смертью у Миши-Самуила спрашивали: «Где тебя положить? Не у городского ли Владимирского собора?» А он в ответ: «Жарко, жарко». После революции собор закрыли, а в нём разместили городскую хлебопекарню.

Все деньги, которые жертвовали Мише-Самуилу, он раздавал таким же, как он сам, нищим или приносил в дар Богу, разнося по храмам. Все считали за честь и удачу услужить Мише – и купец, и извозчик, и простой крестьянин, потому что заметили, что после этого дела у каждого поправлялись. В феврале 1907 года блаженный неожиданно для всех заболел. По просьбе Миши его отвезли в дом Семёна Вуколова в Троицкую слободу. Весть об этом быстро распространилась по городу. Каждый день к постели болящего из города и его окрестностей стали стекаться почитатели блаженного, чтобы получить его последнее благословение. В последние дни жизни за Мишей ухаживали монахини Никольского, в то время уже женского монастыря. 23 февраля (8 марта по новому стилю) Миша после Таинства соборования, будучи напутствован Святыми Тайнами, тихо скончался. Весь город спешил к бедному домику Семёна Вуколова отдать последний поклон своему любимцу. Почти непрерывно по усопшему служились панихиды.

С раннего утра в день погребения, 25 февраля, в Троицкую слободу народ стал стекаться со всех окрестностей. На вынос тела, кроме местного причта, приехали священники из ближайших и отдалённых приходов. Похоронили блаженного, как он и завещал, возле алтаря Троицкого храма. В скором времени на его могилке были установлены большой металлический крест с распятием и красивая металлическая ограда. После того как там стали происходить обильные исцеления, почитание нового угодника Божия быстро распространилось по всей России. Об известности Михаила-Самуила говорит тот факт, что во время 300-летия Дома Романовых, в 1913 году, могилку блаженного посетил Император Николай II со своими детьми. Троицкому храму Государь передал в дар икону Нерукотворного Спаса, а на могилке Миши по просьбе Царя была отслужена панихида. Когда она закончилась, Император одарил собравшийся народ монетами. На пути следования монарха возле каждого дома стоял праздничный стол с хлебом-солью – народ приветствовал Государя, стоя на коленях.

И ныне к блаженному Мише-Самуилу едут поклониться из Москвы, Санкт-Петербурга, Киева, Великого Новгорода, из других мест испросить его молитвенной помощи в болезнях, своих нуждах – и просимое получают. Я, грешная, тоже постоянно чувствую его помощь. Так однажды, когда стала помазывать маслом от его лампадки больную руку и выбитый плечевой сустав, то нестерпимая боль прошла, а вскоре я исцелилась окончательно. По молитвам к Мише-Самуилу помощь приходит и ко всей нашей семье. А какая радость охватывает меня всякий раз, когда я прихожу к нему на могилку – не передать словами. В одной из таких поездок у меня родились стихи:


Михаил-Самуил,
В Переславле ты жил.
Со скуфейкой ходил
Михаил-Самуил.

Богоизбранным был
И молитву творил,
Сердце Богу отдал
Михаил-Самуил.

Михаил был пророк,
Изгнан был за порог,
Людям мор предрекал,
На крылечке он спал.

У дороги есть храм,
Похоронен он там,
И поныне святой
Помогает сей нам.

На могилке блаженного Михаила-Самуила батюшка Анатолий отслужил панихиду. Некоторое время мы ещё стоим молча, молимся про себя угоднику Божию, а затем идём в Троицкий храм. С радостью замечаю новое паникадило, так украсившее всё внутреннее пространство церкви. Иконостас ещё только делается, храм благоукрашается новыми иконами, среди которых новый, только что написанный образ Царственных мучеников. Всё это происходит под неусыпным руководством настоятеля иерея Бориса и его помощников: Владимира, Михаила и других прихожан. Народу на вечерней службе немного, но в воздухе стоит какой-то особенный дух благодати. Отец Борис служит чинно, с большой любовью к Господу. Его трепет перед Всевышним передаётся прихожанам. Вот бабушка Настя молится на коленях. Она приехала поклониться Михаилу-Самуилу из Белоруссии. Ещё две женщины – из Москвы. Заканчивается служба, но уходить не хочется. Почему-то думается о блаженном Михаиле, о его тяжёлой жизни, добровольных скитаниях ради Христа в постоянной нужде, холоде и голоде. Кто из нас, слабых и немощных, способен нынче на такие подвиги? Вечная память преподобному Михаилу-Самуилу – вечному скитальцу, строгому постнику и молитвеннику о нас, грешных!

Ольга ШАПОВАЛОВА
г. Москва

Митрофорный протоиерей Иоанн Миронов, настоятель храма в честь иконы Божией Матери «Неупиваемая чаша» (на территории завода АТИ) – один из старейших клириков Санкт-Петербурга. Отец Иоанн родился 25 ноября 1926 года на Псковщине в благочестивой семье. С детских лет он видел много страданий. После раскулачивания и отказа вступить в колхоз семью отправили на торфоразработки на Синявинские болота, где от голода погибли три брата Вани, его сестра и дядя, заболела туберкулезом мама. В годы Великой Отечественной войны 17-летним юношей Ваня Миронов ушел на фронт, воевал, награжден орденом Отечественной войны 2-й степени, медалью «За победу над Германией». Вернувшись с войны, он в 1947 году по благословению святого Серафима Вырицкого поступил в Ленинградскую духовную семинарию. Много подлинных христиан встречал в своей жизни отец Иоанн: это и преподобный Кукша Одесский, и преподобный Симеон Псково-Печерский, и старец Николай Гурьянов, и митрополит Вениамин (Федченков), и монахи и монахини разоренных монастырей – Валаамского, Коневецкого, Иоанновского, запечатлевшие на себе образ Святой Руси. За 53 года пастырства отец Иоанн служил на 16 приходах городов и весей России: в Старой Руссе, Петрозаводске, Гатчине, Великом Новгороде, Сиверском, Мурине… Он оказался свидетелем смены исторических эпох, застал и разрушение церквей, и их открытие, пронес веру и доброе отношение ко всем через годы репрессий и хрущевских гонений, собеседовал святым.

– А как возникла идея поступить в семинарию в разгар советских лет? 
– Это великое счастье. Была у меня тетушка по дяде Тихону, Евдокия Митрофановна. Сестра ее, Анна Митрофановна, жила в Петербурге. Она рассказала, что здесь есть великий старец. Хотя старцы были и у нас, я в Псково-Печерский монастырь пешком ходил 45 километров к старцу Симеону, теперь прославленному[1]. А тут она мне посоветовала сходить к старцу Серафиму Вырицкому[2]. Поехал я в Вырицу, а сам думаю: куда же я, грешник, еду, недостойный! Боюсь, трясусь, плачу, а батюшка меня принял с такой радостью! Он лежал, отдыхал после службы, как я вот сейчас, и так ласково-ласково стал меня расспрашивать. Я и рассказал, что хочу в семинарию, документов никаких нет, все потеряно после войны. А батюшка мне говорит: «Поступай, поступай, хорошим студентом будешь». Не сказал «воспитанником» или «семинаристом», но «студентом»! А так называли учащихся академии.

http://ruskline.ru/news_rl/2016/11/24/prinoshenie_k_y..

http://www.pravoslavie.ru/28408.html