Введение
Вся жизнь человека: его характер, чувство ответственности, добрые или дурные привычки, умение справляться с трудностями и степень его религиозности — во многом обусловлены его воспитанием в детстве. Светлые воспоминания детства питают и согревают человека в трудные минуты жизни, и, напротив, люди, не имевшие счастливого детства, ничем не могут восполнить его. Когда мы встречаем таких людей — сирот, не знавших родительской ласки; пасынков и падчериц с изломанной душой вследствие тяжелой домашней обстановки; незаконнорожденных, брошенных на попечение чужим людям — мы чувствуем лежащий на их душе отпечаток тяжелых и болезненных ранних впечатлений.

Отсутствие религиозного воспитания в детстве непременно сказывается на характере человека: в душевном складе таких людей ощущается известная надломленность. Ребенок необычайно восприимчив к религиозным впечатлениям: он инстинктивно тянется ко всему, что раскрывает красоту и смысл окружающего мира. Отнимите это у ребенка — и его душа потускнеет; ребенок останется в опустевшем мире с его мелкими будничными интересами. Нечто подобное происходит и с телом: если ребенок живет в мрачном и сыром помещении, то он вырастает бледным и хилым, без сил и радости в своем недоразвитом теле. В обоих случаях вина в недоразвитости и болезненности (душевной или телесной) ложится на родителей.

С другой стороны, взгляните на биографии прославляемых современниками и потомками лучших общественных деятелей: большинство их вышло из больших трудовых семей, воспитанных в религиозных традициях.

Случается, что бурная молодость, как будто бы разрушает веру в Бога, заложенную в детстве. Человек уходит от религии и от Церкви, повидимому, без всякой надежды на возвращение. Но Бог не оставляет человека, носящего в себе семена добра, и временами Господь стучится в его сердце. И когда человека постигает какое-нибудь жизненное потрясение, он начинает сознавать свою ограниченность, беспомощность и начинает задумываться над смыслом человеческой жизни. Тогда забытые впечатления детства и духовные наставления оживают с новой силой, и человек возвращается к Богу. Так, святые воспоминания детских лет помогают человеку обрести в жизни цель и смысл. Вот почему очень важно родителям постоянно прилагать усилия, чтобы заложить в своих детях духовный фундамент. Возмужав, дети оценят родительские старания и всю жизнь будут благодарны им.

В этой брошюре мы поговорим о цели христианского воспитания и объясним в чем оно состоит; объясним значение семьи, храма и приходской школы в развитии детей; поговорим о некоторых трудностях и ошибках семейного воспитания.

Воспитание и образование
Воспитание — это процесс создания нравственной и духовной основы, а образование — это процесс развития мыслительных способностей ребенка. Дело касается двух различных сторон душевной деятельности человека. Думать, что образование (развитие умственных способностей) дает ребенку и нравственное развитие, нет никаких оснований. Можно встретить очень образованных людей, но совершенно невоспитанных и бездуховных, и, с другой стороны, — совсем необразованного крестьянина или простого рабочего, но весьма воспитанного в духовном и нравственном отношении.

Необходимо еще разграничить понятия светского воспитания и воспитания религиозного. Всякое оторванное от религии воспитание — будь то семейное или школьное — преследует временные житейские цели, связанные с нуждами семьи, общества или государства. Так, например, современная американская школа построена на принципе «свободного воспитания», а система воспитания в тоталитарных странах стремится сделать человека послушным орудием государства. И в том и в другом случае истинное воспитание отсутствует, так как здесь целью воспитания является не сам человек и его высшее благо, а интересы государства или общества. Политическая обстановка меняется, меняются педагогические принципы, а дети оказываются жертвами школьных экспериментов.

Другое дело религиозное воспитание, которое преследует духовное развитие души, основанное на вечных Божественных принципах. Здесь цель христианского воспитания не меняется в зависимости от политических или философских веяний, а основывается на Божественном откровении. Поэтому в деле воспитания детей надо руководствоваться не модой, не требованиями государства, а словом Божиим. Века проходят, общественные условия меняются, а природа человеческой души остается той же.

Цель христианского воспитания
Христианское воспитание стремится дать ребенку духовное направление, чтобы он мог устоять перед разными соблазнами и идти в жизни правильным путем. А для этого нужно, чтобы он с детства не только знал правила поведения, но обладал внутренней целостностью, которая делала бы ясными для него различные проявления добра и зла.

Эта цель воспитания раскрывается в молитвах таинства крещения. Священник, среди других, читает следующую молитву (приводим в русском переводе): «Владыка Господи Боже наш, призови раба Твоего (имя ребенка) ко святому Твоему Просвещению… Отстрани от него ветхость его греховной природы и обнови его для жизни вечной … Чтобы он впредь не оставался рабом своей плоти, но стал сыном (или дочерью) Твоего Царства».

В таинстве крещения человек внутренне преображается: он умирает для греховной жизни и рождается для духовной, благодатной. Новокрещенному открывается возможность стать новым, одухотворенным человеком, любящим Бога, любящим добро. Эти свойства уподобляют его самому воплотившемуся Сыну Божию, как поется во время обхода крестильной купели: «Елицы (те, которые) во Христа крестились, во Христа облеклись (приняли Его образ)» (из послания ап. Павла к Галатам). Ответственность за привитие и укрепление в ребенке христианских добродетелей лежит на родителях, родственниках и кумовьях.

Так как человек состоит из тела и души, то ребенок нуждается не только в телесном питании, но и в духовном. Если родители ограничиваются только физическим питанием ребенка и пренебрегают духовным, он вырастает «чадом тела», бездуховным рабом своих плотских желаний.

Святой Иоанн Златоуст так говорит об ответственности христианских родителей: «Воспитать сердце детей в добродетели и благочестии — священный долг, который нельзя преступить, не сделавшись виновным в духовном детоубийстве. Это обязанность общая, как отцов, так и матерей… Существуют отцы, которые не щадят ничего, чтобы доставить детям удовольствия, как богатым наследникам; а чтобы дети их были христианами — до этого родителям мало нужды. Преступное ослепление! От него все беспорядки, от которых стонет общество… Если бы отцы старались дать своим детям доброе воспитание, то не нужны были бы ни законы, ни суды, ни наказания. Палачи нужны потому, что отсутствует нравственность».

Евангелие учит, что главное в жизни человека — правильное состояние его сердца. Под «сердцем» понимается тот центр внутренней жизни человека, в котором сосредоточиваются его желания и чувства, и который определяет его нравственную жизнь. Если Сам Спаситель сказал, что «от сердца исходят помышления злая» (Мт. 15:19), то, очевидно, что без воспитания сердца человек обойтись не может. Поэтому дать доброе направление сердцу ребенка является главной задачей воспитания.

Так как человек вынужден жить среди многих и различных соблазнов, то очень важно для него уметь самостоятельно разбираться в том, что правильно, а что нет. Для этого родители должны привить ребенку любовь к добру и внутреннее чутье, которое поможет ему распознавать и преодолевать соблазны. Причем очень важно привить любовь к Богу в самом раннем возрасте, раньше, чем ребенок утратит свою духовную восприимчивость.

Когда начинать воспитание?
Мнения часто расходятся в вопросе о возрасте, когда следует приступать к воспитанию детей. Некоторые родители считают, что после появления на свет ребенок долгое время нуждается только во внешнем уходе. Они смотрят на него, словно на забавного котенка, не восприимчивого к духовным воздействиям, полагая, что до 2-3 лет разум ребенка еще не развился к усвоению духовных предметов.

Такой взгляд ошибочен и противоречит как науке, так и христианскому учению. Психология установила, что ребенок восприимчив ко многому с самого рождения. По сравнению одного ученого, душа ребенка подобна чувствительной кинематографической ленте, которая непрерывно фиксирует все ощущения. Ребенок еще лежит в колыбели, а душа его уже накапливает впечатления, улавливает звуки, взгляды, интонации голосов и даже душевное настроение родителей. Из всех этих впечатлений, помимо его разума, непрерывно формируется подсознание ребенка. И все, что он воспринимает день за днем, становится частью его личности, и тогда уже никакими способами эти впечатления не изгладишь.

Кроме того, современная психология пришла к выводу, что такое подсознательное впечатление в раннем детстве, имеет большое значение для последующего развития человека. Например, некоторые душевные заболевания взрослых людей объясняются болезненными впечатлениями раннего детства. Вот почему родители должны помнить, что к первым впечатлениям младенца надо подходить с величайшей бережностью, потому что с момента рождения в нем начинает формироваться не только тело, но и душа.

Об этом же учит и наша вера. В Евангелии мы читаем: «Приносили к Иисусу детей, ученики же не допускали приносящих. Увидев то, Иисус вознегодовал и сказал им: Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие… И обняв их, возложил руки на них и благословил их» (Марк 10:13-16). Обратим внимание на то, что детей ко Христу не приводили, а приносили. Значить, они были совсем малыми, не могущими самостоятельно ходить. Ученики не допускали ко Христу таких малюток, очевидно, думая подобно многим современным родителям, что младенцы не способны чтолибо воспринимать.

Как же отнесся к этому Спаситель? Он вознегодовал на апостолов. А мы знаем, что кроткий Христос негодовал только в тех случаях, когда истина подавлялась заблуждением; например: при лицемерии фарисеев, при осквернении храма торговцами и т.п. И Он сказал ученикам: «Пустите детей и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царство Небесное». Другими словами: дети более, чем взрослые, восприимчивы к добру, к любви и благодати, они инстинктивно стремятся к Богу. Затем Христос обнял и благословил детей.

Отсюда ясно, что Христос учил, что религиозное воспитание надо начинать с самых ранних лет. Духовный опыт Церкви выражен в ряде обрядов и обычаев, связанных с детьми. С самого рождения ребенка Православная Церковь встречает его особыми молитвами: в первый день рождения, в восьмой — наречением имени и на сороковой — воцерковлением. В этих молитвах содержится прошение о телесном и духовном здравии ребенка и о его освящении свыше. После крещения Церковь предписывает как можно чаще причащать ребенка, приносить его в храм, прикладывать к святым иконам. Все это было бы излишним, если бы ребенок был невосприимчивым к духовным впечатлениям.

Итак, самое важное время для воспитания души — раннее детство. Собственно, в детские годы формируется нравственный мир человека. Душа ребенка в возрасте до 6-7 лет подобна мягкой глине, из которой можно лепить его будущую личность. После этого возраста главные черты человека уже сформировались, и переделать их почти невозможно.

Поэтому хорошо поступают те родители, которые с самого раннего возраста прививают своим детям издревле установленные Церковью религиозные обычаи. Например: когда мать подносит своего ребенка к иконам, когда перед сном осеняет его крестным знамением, или когда, пересиливая усталость, держит на руках в течение богослужения, или молится над его кроваткой. В этом проявляется ее христианская забота о нем, как это художественно описал поэт Хомяков в следующем стихотворении:

Бывало, в глубокий полуночный час,
Малютки, приду любоваться на вас;
Бывало, люблю вас крестом знаменать,
Молиться, да будет на вас благодать,
Любовь Вседержителя Бога.

Борьба с дурными наклонностями
Ошибаются родители, когда они смотрят на своего ребенка, как на невинное существо, в котором еще нет никакого зла. Опыт показывает, что ребенок появляется на свет не только с добрыми задатками, но и с дурными. Наука называет эти качества наследственностью, а Церковь — следствием первородного греха, повредившего природу человека. Все люди рождаются с унаследованной предрасположенностью к дурному. Поэтому воспитание ребенка непременно должно включать и борьбу с его дурными наклонностями. Не научив его бороться с ними, мы оставим его безоружным в борьбе с соблазнами. Когда ребенок предоставлен самому себе, то как бы он ни был талантлив, все его добрые качества могут оказаться заглушенными низшими наклонностями.

Известно, что каждый ребенок имеет внешнее сходство со своими предками: один похож на отца, другой — на мать, третий — на бабушку или прабабушку. Но наряду с телесной наследственностью, ребенок воспринимает и нравственные черты предков, как хорошие, так и дурные. Причем дурные качества развиваются и закрепляются быстро и могут заглушить семена добра. В растительном мире, например, сорные травы всегда гораздо выносливее и агрессивнее садовых и огородных растений. Чтобы вырастить что-нибудь полезное в саду, нужно постоянно бороться с сорняками.

Наблюдая любого ребенка, можно убедиться, как почти с колыбели в нем начинают проявляться отрицательные черты: то он капризничает, то сердится, то нарочно делает не то, что нужно. Очень рано дети начинают лениться, хитрить, обманывать, проявляют жадность и жестокость по отношению к другим детям. В пять лет у ребенка уже можно заметить задатки его будущего характера. Если родители не учат его бороться со своими дурными наклонностями, то эти наклонности укрепятся и превратятся в страсти и пороки, с которыми будет очень трудно бороться. Порой родители сетуют на своих детей, говоря: «Откуда у него такое упрямство, капризы, влечение ко всему запрещенному? Ведь никакого дурного примера он не видит, кто же его учит?» Здесь надо учесть, что учить ребенка злу не надо: оно уже коренится в нем. Одна мать, наблюдая своего первенца, говорила: «У него явным образом проявляются отрицательные черты его отца». К сожалению, добрые качества приобретаются усилием и постоянством, а дурные, как плевелы, сами развиваются.

Молодые родители склонны смотреть на эти «сорняки» легкомысленно, объясняя их неразвитостью ребенка. «Вот немного подрастет, — думают они, — тогда сам поймет, что это плохо и сам исправится». Думая так, они оставляют без внимания эти дурные наклонности и не учат его бороться с ними. Они скорее склонны удовлетворить всякий каприз ребенка, действуя по известной пословице: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало».

А психология и религия учат нас, что всякое проявление зла в душе надо преодолевать в самом начале, пока оно не окрепло. Если же мы оставим его без внимания, то от повторения оно превратится в привычку. Горько потом раскаиваются родители, которые по излишней мягкости или неразумной любви к ребенку жалеют и не наказывают его. Потом уже трудно перевоспитывать, и ребенок вырастает своевольным и распущенным.

Вот что писал в свое время приснопамятный протоиерей о. Иоанн Кронштадский: «Родители и воспитатели, со всею заботливостью остерегайте своих детей от капризов. Иначе дети заразят сердце свое злобой, рано утратив святую любовь, а по достижении совершенного возраста горько будут жаловаться на то, что в юности слишком потворствовали их капризам. Каприз — зародыш сердечной порчи».

Родители должны с самых малых лет воспитывать детей так, чтобы они чувствовали, что есть дозволенное и недозволенное. Разумные запрещения и легкие наказания совершенно необходимы. Будьте уверены, что даже самый маленький ребенок поймет, что есть вещи дозволенные и недозволенные. Поняв, что недозволенные вещи влекут за собой неприятные последствия, ребенок будет избегать всего запрещенного. Этим путем вы заложите в нем здоровый фундамент для дальнейшего воспитания. Его детская воля, еще только начинающая формироваться, будет уже подготовлена к тому, что в жизни надо подчиняться установленным правилам.

Духовные основы воспитания
Дети по природе нежны, жалостливы, незлобивы, искренни. Эти добрые качества еще в них слабы и нуждаются в развитии и укреплении. По мере того, как ребенок растет, родители должны укреплять в ребенке такое настроение или чувство, которое само бы боролось с его дурными наклонностями и поддерживало добрые. К счастью, в человеке есть замечательная способность, именуемая совестью. Задача родителей — развить в ребенке чуткую совесть и приучить его прислушиваться к ее голосу.

Надо делать это не теоретически и отвлеченно, а опираясь на религиозную основу: на веру в Бога и на наше отношение к Нему — на любви, благодарности, ответственности за свои поступки. Без религиозной основы воспитание будет шатким и непрочным.

Некоторые думают, что понятия о Боге, о добре и зле и т.д. слишком отвлеченны и сложны для ребенка. Опыт, однако, показывает, что в 3-4 года ребенку вполне доступны эти представления, когда они преподносятся ему в наглядной форме, в виде, например, иконки над кроваткой, крестного знамения, самой простой молитвы и т.п. Чистая душа ребенка связывает первые религиозные понятия с голосом своей совести, и так создается в нем простая, но цельная религиозность.

Для тех, кто сомневается в силе детской религиозности, отметим лишь следующее: вера в Бога не выдумана людьми, а рождается вместе с человеком. Поэтому она доступна и понятна всем людям, независимо от их возраста и умственного развития. Верить в Бога может и самый простой, необразованный человек и самый великий ученый. Каждый верующий постигает и переживает свою веру в меру своих способностей, и по мере того, как человек развивается — растет и углубляется его представление о Боге.

Родство христианской веры с человеческой душой позволяет развить ее в еще малых детях и строить на ней их воспитание. И можно только удивляться, как легко и глубоко принимают дети веру в Бога и насколько благотворно она влияет на них. Вера в Бога не только помогает ребенку бороться со своими дурными наклонностями, но она помогает ему решить ряд принципиальных вопросов, которые иным путем ему не объяснишь: о добре и зле, о возникновении мира, о цели жизни и т.д. Самое же главное то, что вера в Бога есть ключ к развитию всех положительных качеств в ребенке — благоговения, любви, жалости, стыда, раскаяния и желания стать лучше.

Каждый родитель может на опыте убедиться, что понятие о Боге дает ему в руки могучее средство для воспитания. Когда мы говорим о Боге, как источнике всех благ и Судье людей, то мы вносим в его внутренний мир правильное представление о добре и зле. И делаем это не в виде сухих правил, а в виде Живой Личности, стоящей над миром, перед Которой все люди ответственны. Это Высшее Существо влечет нас к добру и отводит от всего гибельного. Так ребенок усваивает понятие о грехе, как о чем то постыдном, недолжном и подлежащем наказанию. При этом надо учесть, что понятие о грехе не является совершенно чуждым для ребенка, потому что в его природе уже заложено чувство вины, стыда, смутное различие добра и зла. Христианское представление о Боге придает ясность и силу этим глубоким человеческим чувствам.

Понятие о грехе открывает перед ребенком путь нравственного выбора и сознание ответственности перед Богом. Теперь ребенок сознает, что его недобрые поступки нарушают не только требования папы или мамы, но и порядок, установленный Богом. И за грехи его может наказать не только отец или мать, но и Отец Небесный. Равным образом, всякое духовное и материальное благо он отныне получает не из человеческих рук, а от Самого Господа Бога. Священное Писание такое духовное состояние именует «страхом Божиим» и учит, что оно является началом премудрости (Притчи Соломона 9:10).

В наше время выражение «страх Божий» для многих непонятно и соблазнительно, поэтому нужно на нем остановиться. Христианский «страх Божий» — это не тот животный страх, который испытывают дикари перед разбушевавшимися силами природы. Согласно Евангелию, наши отношения с Богом должны выражаться в сыновней любви, а истинная любовь не хочет огорчить любимого. Например, добрый сын, слушает своего отца не из страха наказания, а по любви к нему, не желая огорчить его. Подобным образом в христианстве так называемая «богобоязненность» связана со мыслью о БогеОтце, Которого мы не хотим оскорбить нарушением Его заповедей.

Итак, «страх Божий» или чувство благоговения перед Богом — это здоровое настроение, которое следует иметь каждому христианину. Это настроение ничего общего не имеет с чувством гнетущего животного страха неверующих людей, боящихся всяких несчастий, болезней или смерти, от которых их никто не может спасти. У верующих же, наоборот, это — сознание своей личной ответственности перед Богом. Правильное религиозное воспитание требует привития ребенку этого чувства с самого раннего возраста.

Факторы домашнего воспитания
Как мы уже говорили, пока ребенок мал он воспринимает все преимущественно через свои чувства. По мере же того, как он подрастает, надо развивать в нем волю. Так как в раннем возрасте человек живет преимущественно влечениями своих чувств и желаний, когда разум его еще не созрел, то надо меньше всего обременять ребенка разными нравоучениями и логическими доказательствами.

Воспитание в семье начинается с приучения ребенка к послушанию. Чем раньше ребенок привыкнет сразу выполнять указания родителей, тем легче будет в дальнейшем его воспитывать. Вначале воспитание сводится к запрещениям: не делай этого, так делать нельзя, это нехорошо… Но ребенок растет, и нужно ему давать что-то положительное, наставлять и учить. Здесь уже начинаются трудности, так как для внушения ребенку правил поведения не всегда бывает достаточно одних слов. Обычно здесь мы сталкиваемся с нежеланием ребенка подчиняться, с известным упрямством с его стороны. Чтобы преодолеть это, родители должны прибегать иногда и к более сильным средствам.

Тут бывают два способа воздействия: одни родители применяют наказания, другие же становятся на путь религиозного воздействия. Физическое наказание, конечно, иногда необходимо; но если оно будет применяться часто и станет преобладающим средством воспитания, то это приведет к неблагоприятным последствиям. Вопервых, ребенок привыкнет выполнять нужное только «изпод палки» и не научится делать нужное из внутренних побуждений. Вовторых, если наказания станут частыми, они сделают ребенка озлобленным, скрытным, недоверчивым и могут оставить болезненный след в его характере.

Более успешно действует религиозный способ воспитания. Родителям почти нет надобности прибегать к физическим наказаниям, когда они внушают ребенку не свои собственные правила, а то, что требует Господь Бог. Верующая мать учит ребенка так: «Не делай этого — Боженька этого не любит … Этого нельзя — Боженька этого не позволяет». Или: «Если будешь так делать, то Бог тебя накажет!» А если ребенок пострадал за свое непослушание (ушибся или обжегся), то мать говорит: «Вот видишь, Бог тебя наказал за то, что ты Его не послушался».

Постепенно, шаг за шагом, родители могут приучить ребенка к чувству зависимости от Бога. Если ребенок начинает делать что-нибудь запрещенное тайно, то ему говорят: «Ты не думай, что Боженька не видит, что ты здесь без меня делаешь! Бог все видит», — и при этом ребенку указывают на икону в углу. Когда один малыш, желая украсть конфеты из буфета, повернул перед этим иконку лицом к стене, «чтобы Боженька не видел», мать стала объяснять ему, что Бог находится всюду, все видит и спрятаться от Него невозможно.

Но не только запрещения должны внушаться именем Божиим. Еще важнее когда положительные требования к ребенку будут основываться на Божественном авторитете. Надо объяснить ребенку, что Бог помогает ему во всем добром, и главный путь к получению помощи от Бога — это молитва. Ребенок должен понять, что без помощи Божией он не сможет ничего достичь. При этом необходимо еще учить ребенка благодарить Бога за все, что он имеет — за здоровье, за еду, за радости, за вещи, которыми он пользуется. Также надо приучить ребенка молиться за своих родителей.

Огромное воспитательное значение для детского сознания имеет представление о Боге, как о небесном Отце, любящем нас и заботящемся о нас. Когда, например, ребенок остается дома один или среди чужих людей, то мать его успокаивает: «Ты же не один, с тобой Боженька, Который тебя всегда защитит». Надо рассказать ребенку об Ангелехранителе, который его сопровождает, охраняет и этим отучать ребенка бояться темноты и одиночества. Не менее важное значение имеет для ребенка внушаемая ему любовь к Богу, источнику всякого блага.

Чтобы эти наставления не были отвлеченными, надо их сочетать с наглядными священными предметами и определенными действиями: с крестным знамением, посещением богослужений в храме, целованием икон, зажиганием свечей перед иконами, просмотром библейских картин и иллюстраций, совместной домашней молитвой, питьем святой воды натощак, частым причащением, поклонами и т.д. Этим ребенок дисциплинируется, приучается следовать определенным правилам, и воля его привыкает повиноваться воле Божией.

Само собой разумеется, что по мере развития ребенка, родители должны его внешнее благочестие направлять к укреплению в нем внутреннего повиновения Богу. Это должно выразиться в правдивости, скромности, незлобивости, трудолюбии, постоянстве, в умении прощать обиды и т.д. Если к этому добавить обычное в православной семье соблюдение важнейших постных дней и праздников — то для ребенка будет создана та благоприятная обстановка, которая может сделать излишними всякие телесные наказания.

Если сравнить этот способ воспитания с другими, исключающими христианскую веру, то мы увидим, как часто там используются окрики, побои, длинные и скучные нравоучения, не затрагивающие ни чувства, ни воли детей; или другая крайность, — необузданное своеволие и распущенность. Все это только калечит ребенка. Не в этом ли различном воспитании причина того, что дети из разных семей так резко отличаются друг от друга: одни — ласковые, доверчивые, чуткие ко всему доброму и жалостливые к другим; другие — угрюмые, недоверчивые, бессердечные к другим и безудержные в своих желаниях. Чисто внешнее светское воспитание лишает ребенка самых ценных и высоких человеческих качеств.

Во всяком воспитании, а особенно в религиозном, наибольшее влияние имеют не сами слова или наказания, а личный пример. Поведение близких к ребенку людей — вот что каждый день и час воздействует на его душу. Дети сталкиваются с двумя группами людей: со своими домашними и с другими — школьными товарищами, соседями и просто с «улицей». Семья старается дать ребенку добрый пример, тогда как со стороны товарищей, соседей и улицы дети часто подвержены дурному влиянию. Но это не значит, что нужно запретить детям всякое общение с окружающей средой: такое положение создало бы искусственное разобщение ребенка с окружающими и лишило бы его необходимой подготовки к жизни. Надо только следить, чтобы ребенок дружил с товарищами, наиболее положительными и христиански настроенными и чтобы влияние семьи преобладало над посторонними влияниями.

Для того, чтобы семья имела такое решающее влияние на ребенка, необходимо непрерывное наблюдение со стороны родителей за детьми и личный добрый пример. Вот качества, которые требуются от родителей для успешного воспитания:

•любовь к детям,
•справедливое отношение к ним и
•последовательность в поступках
— «как учат, так и сами поступают». Уясняя эти нелегкие обязанности, родители все больше сознают свою ответственность за своих детей. Приятно наблюдать, как молодые супруги, стремясь дать своим детям добрый пример, начинают сами подтягиваться, следить за собой и заниматься самовоспитанием. Получается, что не только родители воспитывают своих детей, но и дети оказывают благотворное влияние на своих родителей.

Желательно, чтобы оба родителя были верующими и вместе принадлежали к единой Православной церкви. В случае же смешанного брака (православного с инославной или наоборот) очень важно, чтобы было достигнуто согласие (желательно еще до заключения брака), что дети будут крещены в Православной Церкви и будут воспитываться в Православном духе. Расхождение родителей в вопросах веры и, в особенности, споры по принципиальным вопросам в присутствии детей, создают раздвоенность в детских душах и могут очень повредить им.

Кроме того, родители должны всячески избегать споров при детях — будь то вопросы принципиальные или же каждодневные мелкие практические вопросы. Когда дети видят разницу во взглядах родителей, они непременно используют это в свою пользу и обращаются к тому из родителей, кто менее требователен. В присутствии детей ни в коем случае нельзя критиковать друг друга или унижать: в конечном итоге это подрывает авторитет обоих родителей.

Вообще родители должны быть очень осторожны в разговорах при детях. Некоторые думают: маленькие, все равно не поймут. Но ребенок, даже не понимая умом, внутренним чутьем схватывает суть разговора, и это дает нежелательный толчок его мыслям. Таким образом можно повредить душе ребенка или вызвать с его стороны вопросы, на которые трудно будет ответить. Лучше не обсуждать некоторых тем при детях, избегать при них насмешек над людьми, не проявлять неуважения к тому, что для ребенка свято; например: критика учителей, духовенства и т.п. «Горе тому, кто соблазнит одного из малых сих, — сказал Христос, — лучше было бы ему, если ему повесили мельничный жернов на шею и утопили в пучине морской» (Мт. 18:6).

Принуждение
В некоторых странах получила распространение теория «свободного воспитания» детей, что требует отказа от принуждения и наказаний. Согласно этой теории детей надо предоставить самим себе и не мешать им проявлять и развивать свою личность. Этот способ рекомендуют применять и к самым маленьким детям, у которых еще нет ни понятий о добре и зле, ни привычки следить за своими поступками. Легко можно себе представить, сколько отсюда возникает ошибок и опасностей, имеющих самые тяжелые последствия — и физические, и моральные!

Может ли верующий человек согласиться с таким воспитанием? Конечно нет! Так вырастает поколение людей, которые руководствуются только эгоистическими интересами, без осознания нравственной ответственности. Думая только о себе, эти люди не обуздывают свои прихоти, совесть их постепенно засыпает, и они становятся неразборчивы в средствах для достижения своих целей.

Церковь же учит, что ребенок с ранних лет должен различать должное и недолжное. На родителях лежит обязанность направлять его поступки, подготовляя ребенка к самостоятельной жизни, и эта подготовка должна начинаться как можно раньше. В 10-12 лет уже поздно будет исправлять недостатки, которые развились от небрежного воспитания в ранние годы.

Чтобы оценить важность принуждения в воспитании, мы должны учесть следующее обстоятельства:
1. Воля детей слишком слаба, чтобы они могли полностью направлять свои поступки.
2. Дети приучаются к ответственности, когда от них требуют выполнения посильных для них предписаний.
3. Разумное и умеренное применение принуждения и наказания прививает детям нравственные понятия и добрые навыки.

При этом, наказания должны быть не столько прямыми, т.е. физическими (к ним надо прибегать только в крайних случаях), сколько более косвенными, но не менее эффективными: оставление без сладкого, лишение на время обычных игр, отказ от посещения гостей и от получения других удовольствий, выполнение дополнительных заданий и т.п. Так или иначе, когда слова оказываются недостаточными, надо воздействовать на ребенка более чувствительными способами: «И слов не тратить по пустому, где нужно власть употребить!» (Из басни «Кот и Повар»). Ребенок, мы знаем, рождается не только с добрыми, но и с дурными предрасположениями, и с последними надо бороться с самого начала. Какая же борьба может идти без запрещений и наказаний? Вспомните о своем детстве, и вы легко убедитесь, что всякая добрая привычка давалась вам не сразу, а с трудом, принуждением и даже иногда со слезами. Апостол Павел говорит: «Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным через него доставляет мирный плод праведности» (Евр. 12:11).

Итак, пусть сердобольные родители не боятся огорчить детей , когда этого требуют обстоятельства. В некоторых случаях это необходимо для воспитания их в здоровом христианском духе.

Значение храма
Вести людей к вере и праведности — основная задача Церкви. Среди мало верующего и развращенного окружения Православный храм — это духовный маяк, островок святости для взрослых и детей. Без него невозможно воспитать детей благочестивыми.

Церковная обстановка и благолепное богослужение благотворно действуют на ребенка. Огоньки свечей и лампад, блеск облачений, запах ладана, пение хора, звон колоколов — все оставляет в его душе светлые впечатления. Когда родители часто приводят в храм своего ребенка, он привыкает к этому и начинает любить богослужения.

Православная вера богата праздниками, благолепными богослужениями и добрыми обычаями, положительно влияющими на человека. Вспомните Вербное воскресение, Страстную седмицу и вынос плащаницы, Пасху (которую никто не празднует так радостно, как православные); наше крещенское водосвятие, Троицын день с массой цветов и зелени, вынос святого Креста, освящение плодов на Преображение и другие праздники. А сколько древних православных обычаев украшают нашу домашнюю жизнь: «красный угол» с красивыми иконами и горящей лампадой, розговены, поминальные дни, освящение домов и другие. Какая тут богатая пища для детской души! Обо всем этом должны позаботиться родители — ради своих детей, не пытаясь оправдываться недостатком времени, отдаленностью храма или другими обстоятельствами.

Религиозное воспитание поначалу осуществляется не столько разумом, сколько чувствами. Поэтому дети, которые часто посещают храм — это вспаханное поле, восприимчивое к семенам добра, которое в свое время принесет плоды.

Первая исповедь в семилетнем возрасте является важным событием в жизни отрока. После исповеди человек так же свят и непорочен, как после крещения. И важно, чтобы родители научили своих детей к этому времени замечать свои недостатки, плохие поступки и искренне каяться в них. Первая исповедь служит указанием для отрока, что теперь настает время самостоятельного верования с личной ответственностью перед Богом. До этого таинство Причащения питало младенца по вере родителей. Ныне же отрок впервые подходит к святой Чаше сознательно, после личного покаяния. Поэтому подготовка отрока к достойному принятию первого сознательного причастия — это важный этап христианского воспитания.

В этом же возрасте или немного позже мальчики могут начать прислуживать в алтаре, а девочки петь в церковном хоре или помогать с собиранием догорающих свечей во время богослужения. Это будет приучать их участвовать в богослужении. Регулярное участие в Литургии и близость со священником приводит духовно чуткого ребенка к тому, что он начинает тянуться к церкви, и даже размышляет о посвящении своей жизни Богу. Это еще не означает, что молодой человек изберет именно этот путь, но само наличие таких мыслей говорит о том, что церковь затронула в нем или в ней лучшие струны их души.

Приходская школа
Светская школа не всегда способна противостоять разлагающим влияниям. Наоборот, желая быть на «уровне века», она нередко сама вырабатывает легальные формы легкомысленного отношения к вопросам жизни. Перед нами налицо общественные структуры, которые открыто толкают семью и общество к нравственному разложению, для примера обратим внимание на печать и телевидение. Детей засыпают пошлыми картинками и мультфильмами низкопробного содержания с вкраплением в них свирепых и сексуальных сцен.

В противовес этому антихристианскому духу — задача церковной школы состоит в том, чтобы дать детям религиозные знания, которые бы укрепили в них веру, научили их правильно жить, не поддаваться соблазнам окружающего общества и быть честными и убежденными христианами. Приходская школа углубляет и расширяет религиозное воспитание, начатое в семье. На уроках Закона Божьего дети получают в систематической форме много важных сведений: учат наизусть молитвы, знакомятся со священной историей Ветхого и Нового завета, изучают основы Православной веры, заповеди Божии и содержание церковных богослужений. Попутно дети знакомятся с церковнославянским языком, употребляемым в храме. В старших классах, если позволяет время, следует познакомить учеников с особенностями других христианских вероисповеданий и с правильным подходом к современным проблемам духовного и нравственного порядка.

Приходская школа — нужный помощник семьи в деле религиозного воспитания. Однако родительская забота о детях идет гораздо дальше школы. Школа дает теоретические религиозные знания, применение же этих сведений усваивается в семье. Без христианской атмосферы в семье все знания, полученные в приходской школе, останутся теорией, которую дети с годами забудут.

В заключение надо отметить, что ни семья, ни школа, ни даже Церковь не могут каждая в отдельности воспитать ребенка. Это достижимо только совместными усилиями этих трех учреждений. Вот почему, чем больше между ними связи и сотрудничества, тем успешнее будет проходить воспитание детей.

Семейный уклад
Православная Церковь всегда рассматривала семью, как очаг церковного просвещения. Апостолы называли семью «домашней церковью» и учили супругов и всех членов семьи жить совместной духовной жизнью.

Для этого надо стараться ежедневно молиться совместно всей семьей, желательно — утром и вечером, перед едой и после еды. Совместная молитва духовно объединяет семью. В воскресные дни надо всем идти в церковь, помня четвертую заповедь о посвящении Богу седьмого дня недели: «Помни день покоя, чтобы проводить его свято: шесть дней работай и делай в продолжении их все дела твои, а день седьмой — день покоя посвящай Господу Богу твоему». Таким образом, Бог шесть дней отдал нам, а один оставил Себе. Люди, которые и седьмой день посвящают себе и своим житейским заботам, «обкрадывают» Бога и нарушают свой завет с Ним.

Очень благотворно действуют на всю семью духовные беседы с чтением Евангелия, апостольских посланий, жития святых, сборника Закона Божия или других подходящих духовных книг. Такое совместное участие в молитве и духовных беседах создаст в доме особую благодатную, умиротворяющую атмосферу.

Нельзя пренебрегать постами, установленными Церковью для развития самодисциплины и твердости в христианах. Господь Иисус Христос постился нам в пример, постились и его ученики — апостолы и первые христиане. С первого столетия христианства вошло в норму поститься дважды в неделю: по средам и пятницам. Тогда же было установлено поститься перед Пасхой, что теперь именуется Великим постом.

При отсутствии приходской школы на родителей и крестных ложится забота систематически проходить с детьми изучение Закона Божия. При этом надо приучать детей самостоятельно читать Закон Божий или детскую Библию и пересказывать прочитанное. Без регулярных занятий, без постоянных усилий и настоящей борьбы за душу детей, нельзя подготовить их к борьбе с многими соблазнами окружающей среды.

Трудности в воспитании
На повестке дня стоит вопрос сохранения семьи и спасения детей. Статистические данные относительно количества разводов и повышения детской преступности наводят на самые мрачные мысли. На глазах распадается семья и с нею колеблются самые основы общества. В чем причина семейного кризиса? Главная причина — это ослабление веры в Бога и отход от христианских принципов.

Чтобы сохранить семью и правильно воспитать детей, супругам необходимо строить свою семейную жизнь на христианской основе. Бог и спасение души должны стоять на первом месте, а материальные блага на втором. Конечно, это нелегко в условиях все ускоряющихся жизненных темпов и экономических затруднений. Если раньше семья могла существовать на заработок отца, то теперь очень часто приходится работать обоим супругам. Чрезмерная занятость обоих родителей отрицательно сказывается на семейной обстановке и на детях, которые рано попадают под влияние посторонних и не всегда подходящих людей.

Нередко уставшие и нервные родители начинают между собой спорить по всяким пустякам, повышают голос и даже оскорбляют друг друга. Это создает в доме нездоровую атмосферу, которая сказывается на детях.

Чтобы избежать этого, родителям надо всячески стараться притормаживать темпы жизни. Лучше жить скромнее, но с миром, чем богато, но с огорчениями и ссорами. Увлечение карьерой и погоня за материальными благами, согласно статистическим данным, часто является причиной развода. Совместная с детьми молитва (желательно регулярно утром и вечером) помогает и родителям находить баланс в своих житейских заботах, и привлекает к ним Божию помощь.

Конечно, ошибки и недоразумения неизбежны даже в самой здоровой и религиозной семье. Супругам нужно решать свои проблемы спокойным и откровенным обсуждением. Хорошо такие беседы сделать регулярными и предварять их чтением Священного Писания, чтобы мысли и планы были вдохновляемы словом Божиим. Во время споров надо терпеливо выслушивать мнение другого и считаться с ним. Ни в коем случае нельзя повышать голос, оскорблять или унижать другого — особенно в присутствии детей. Нужно просить прощение, даже когда считаешь себя правым, и делать это до того, как оба отойдете ко сну, как учит апостол Павел (Еф. 4:26). Если этого не делать, то взаимные огорчения остаются, мрачным осадком оседают в подсознании, и супруги постепенно теряют взаимное уважение и любовь.

Родителям нужно обратить внимание на средства домашнего развлечения — телевизор и музыку, которые так сильно влияют на семейную обстановку. Телевизор был бы прекрасным изобретением, если бы им пользовались умеренно и выбирали полезные программы.

На практике же телевизор большей частью имеет отрицательное влияние на детей. Заняв в доме самое почетное место наподобие некоего идола, он не только отнимает у детей много времени, но и приучает их к пассивному и легкому развлечению, не имеющему никакого воспитательного значения, а чаще прямо приносящему вред. Большинство программ, как мы знаем, насыщены всякой грубостью и пошлостью, которая засоряет детские души. На эту тему написано много книг и статей. Дети, которые много смотрят телевизор, как правило плохо учатся, становятся своевольными, дерзкими, в них рано начинают проявляться отрицательные качества.

Замечено, что телевизор имеет гипнотизирующее влияние не только на детей, но и на взрослых. Люди постепенно пристращаются к телевизору, как к курению или пьянству, так что без него уже не могут и жить. Телевизор постепенно отнимает желание читать, отучает думать, молиться или делать чтолибо полезное. Поэтому совершенно правы те родители, которые ради собственного блага и блага своих детей отказываются от приобретения телевизора или строго контролируют время, которое дети проводят у телевизора.

Музыка, как и всякое искусство, должна вызывать в человеке возвышенные и благородные чувства. Существует прекрасная классическая и народная музыка. К сожалению, этого нельзя сказать о современной музыке, вроде рокэнрол, или «хэвимэталл», которая вызывает у слушателей бурные эротические и злобные чувства. Некоторые современные песни содержат даже кощунственные и ругательные фразы. Поэтому родители, желая блага своим детям, должны оберегать их от этой грязи.

Быть может, для некоторых такое самоограничение покажется несовременным или излишним. Но надо помнить слова Евангелия об опасности широкого пути, которым идет большинство, и о спасительности узкого пути христианства. Сейчас больше, чем в апостольское время приходится констатировать, что мир во зле лежит и что князь мира сего — дьявол (1 Иоан. 5:19; Иоан. 12:31 и 14:30).

Иногда родители, при всей своей преданности вере, слишком формально и сухо преподносят своим детям религиозные знания. Получается чисто внешнее внедрение некоторых фактов, правил и привычек, не согретых ни искренней верой в Бога, ни любовью к Богу и ближним. Другие семьи страдают половинчатым и поверхностным отношением к Православию. Например, в дореволюционной России многие люди, в особенности из интеллигенции, вспоминали о храме только по большим праздникам или при особых семейных событиях: крестинах, свадьбах и похоронах. Вся же их остальная жизнь проходила без всякой связи с Церковью и без внимания к ее требованиям. Естественно, что такое пренебрежительное отношение к вере эти люди передавали своим детям. Потому, думается, революция в России и приняла такие чудовищные размеры, и народ так пассивно относился к разрушению храмов, попранию святынь и уничтожению духовенства.

Надо стараться, чтобы вера в Бога проникала во всю нашу жизнь, а не только какието «праздничные уголки». Всякая половинчатость в религии лишает человека цельности, твердости и воодушевления. Еще в древности Тертуллиан сказал, что «душа человека по своей природе христианка и не может довольствоваться неполной верой». Это в особенности справедливо по отношению к детям, которые ищут полного согласия между верой и жизнью.

При всех трудностях, с которыми сталкиваются родители в деле воспитания своих детей, есть одна, безусловно, положительная сторона: стараясь направить детей на правильный путь, родители одновременно с этим сами учатся и духовно растут. В этом, собственно, и заключается по мысли Творца, настоящая цель семьи — научить людей заботиться друг о друге и духовно расти.

Когда родители, сознавая свою неопытность и слабость в деле воспитания детей, обращаются к Богу за руководством и помощью, то Бог действительно помогает им, и семейная жизнь течет благополучно под кровом Всевышнего.

Заключение
Итак, в семье человек получает основы духовности, направление в жизни и сознание своего долга. С первых дней сознательной жизни новый член семьи учится ценить ту повседневную работу, от которой зависит его питание, его здоровье и удобства жизни. Труд, а также некоторая доля суровости жизни — друзья семьи: они укрепляют характеры, прививают деловитость и трезвый взгляд на жизнь. Семья — хранительница традиций. Здесь, в родном доме, ребенок получает и первые чистые эстетические впечатления. А при христианском религиозном семейном укладе здесьто и закладываются начала христианской веры, молитвы и добрых дел.

Педагогическая психология нас учит, что в первые несколько лет ребенок получает почти одну треть понятий о жизни взрослого человека, в первые семь лет детства человек устанавливает канву своей последующей жизни. Иными словами, взрослый человек в течение всей своей жизни лишь расширяет и углубляет то, что сложилось у него в душе за период первых семи лет. К 3ем годам появляется у ребенка сознание своей личности, и он начинает говорить «я». В это время надо начинать приучать к послушанию. Послушание — это начало воспитания.

С малых лет дети должны понимать, что есть дозволенное и недозволенное. Это надо внушать им не отвлеченно, а опираясь на религиозную основу: на веру в Бога и на наше отношение к Нему — любовь, благодарность, надежду на Его помощь. Понятие о грехе открывает перед ребенком путь нравственного выбора и сознание ответственности перед Богом. Теперь ребенок сознает, что его недобрые поступки нарушают не только требования папы или мамы, но и порядок, установленный Богом. А Он может наказать непослушного.

Одновременно с наставлениями, родители должны показывать личный пример, который благотворно действует как на волю, так и на развитие нравственного сознания. Если же набивать голову ребенка одними правилами, не оживляя их семейной христианской жизнью, то он будет воспринимать эти наставления как сухую и отвлеченную теорию. Добрый пример родителей имеет решающее значение в деле развития ребенка. Для этого супруги должны любить друг друга, совместно молиться, совместно беседовать о Боге, ходить в храм, часто причащаться, соблюдать посты и церковные обычаи, помогать нуждающимся, одним словом — гореть духом.

Несомненно, что неудачи родителей в деле воспитания происходят от их неподготовленности, маловерия, от увлечения материальной стороной жизни. Помехой в деле воспитания является раздражение и гнев, в основе которых лежат самолюбие, привязанность к житейским благам и отсутствие внутренней дисциплины.

Раздражение родителей вредно действует на психику детей и вызывает ответное раздражение. Родители никогда не должны ссориться в присутствии детей или жаловаться им друг на друга. Дети должны видеть родителей всегда едиными. Надо оберегать детей от уличной грязи, которая приникает в их души через телевидение и через буйную, сладострастную музыку. Если родители непременно хотят иметь телевизор в доме, то надо, с одной стороны, строго ограничить время, когда дети смотрят его, а, с другой стороны, проверять содержание фильмов.

Самое главное, что необходимо понять каждому родителю, — это то, что истинная нравственность невозможна без религиозной основы, без помощи Церкви, молитвы и святых Таинств. Назначение человека не ограничивается одной земной жизнью, но простирается в вечность. Поэтому и воспитание ребенка должно помочь ему иметь эту главную цель перед глазами и знать, как достичь ее.

Епископ Александр (Милеант)

Молитва о детях
Боже, наш милостивый небесный Отец! Помилуй наших детей (имена), за которых мы смиренно молим Тебя и которых предаем на Твое попечение и защиту. Вложи в них крепкую веру, научи их благоговеть перед Тобой и удостой их крепко любить Тебя, нашего Создателя и Спасителя. Направь их, Боже, на путь истины и добра, чтобы они все делали во славу Твоего имени. Научи их благочестиво и добродетельно жить, быть добрыми христианами и полезными людьми. Дай им здравие душевное и телесное и успех в трудах. Избавь их от хитрых козней дьявола, от многочисленных соблазнов, от скверных страстей и от всяких нечестивых и беспорядочных людей. Ради Твоего Сына, Господа нашего Иисуса Христа, по молитвам Его Пречистой Матери и всех святых приведи их к тихой пристани Твоего вечного Царства, чтобы они, вместе со всеми праведными всегда благодарили Тебя с единородным Твоим Сыном и животворящим Твоим Духом. Аминь.

Средства религиозного воспитания в семье
Источник:«Свет православия»

Духовное богатство семьи часто значительно больше, чем это мы сознаем; мы не умеем, а порой и не хотим использовать все то, что накопляет семья внутри себя. Я не говорю. конечно, о тех случаях, когда семейная жизнь идет неудачно и развертывается в драму или даже трагедию. Об этом просто нечего сейчас говорить: наша задача выяснить, чем располагает хорошая, устроенная семья в деле религиозного воспитания. Для нас очень важны факты, рисующие то, как в действительности семья влияет на религиозное развитие детей, но мы не должны ограничиваться этими фактами. Неиспользуемые обычно духовные силы семьи так же важны для нас, как и то, что фактически из них берет семья.

В раннем детстве семья является единственной социальной средой, близкой, нужной и дорогой для ребенка, который воспринимает весь мир через семью. Дитя находит себя на заре своего самосознания включенным в семью, которая просто дана ребенку как естественная, понятная и ничем не заменимая социальная среда. Очень медленно дитя научается сосредотачиваться на себе как на отдельном существе — и этот процесс никогда не доходит до конца: связи с семьей, как они раскрываются для нас в раннем детстве, хранятся нами всю жизнь как нерастрачиваемый капитал, как источник жизненных сил, к которому мы припадаем в самые горькие и трудные минуты жизни. В религиозном созревании ребенка семья занимает тоже исключительное место именно тем, что она является для него главным проводником религиозных чувств. Несомненно, что для ребенка семья светится религиозным светом, что горняя сфера — Бог, святые, ангелы — предстают детской душе как некое восполнение его семьи.

В раннем детстве семья, сама того не ведая (я все время, конечно, говорю об устроенной семье), духовно питает ребенка, развивает его религиозные силы. Семья может быть здесь уподоблена живой лаборатории-цветку, в котором вырабатывается его аромат; от семьи действительно исходит какой-то исключительный аромат, в котором нуждается детская душа, которым она питается. Именно в христианской семье раскрывается с исключительной силой ее, «великая тайна», по слову ап. Павла, — тайна ее духовного пути как пути к Богу. Таинство брака, как его понимает православное сознание, есть не простое благословение или освящение семейной жизни, а раскрытие той духовной силы, которая всегда есть в браке, но которая без благодати не может действовать в семье.

Христианская семья таит в себе благодать, которая неистощимо пребывает в браке и излучения которой проходят сквозь всю полноту семейных отношений. Отсюда, из этой силы благодати, неистощимо пребывающей в христианском браке, надо выводить все глубокое религиозное значение семьи в духовном созревании ребенка. Все, что увидит семейные отношения от этого духовного, благодатного начала, ослабляет и внимание семьи на религиозное созревание ребенка.

Живительное действие семьи, не утратившей и не отвергшей благодатной силы таинства брака, часто незаметно, порой оно приостанавливается, как будто парализуется встречным дурным влиянием на ребенка вне семейной среды. Да, это возможно, но тех семян, которые сеются в детской душе от ранних годов, когда дитя живет одной жизнью с семьей, этих семян ничто не может вытравить — и рано или поздно светлые силы души вступят в бой с темными, душа вновь будет искать Бога. Для нас существенно то, что развитие духовных сил ребенка в раннем детстве не требует никаких усилий, если семья сама живет духовной жизнью, — и с другой стороны, оно не поддается почти никаким усилиям, если семья духовно опустошена.

В раннем детстве развитие духовной жизни у ребенка находит чрезвычайное подспорье в чистоте и невинности детской души. Внутренний мир ребенка еще открыт, обыкновенно имеет полную свободу своих проявлений. Хотя наблюдение над детьми констатирует уже и в раннем детстве начатки лукавства, приспособления, лжи, но все это еще само по себе ничтожно и не занимает большого места в душе ребенка. Очень важно уже в это время приучать дитя к тому, чтобы дитя поступало в соответствии с его глубокими, искренними чувствами, чтобы его «сердце» было вдохновителем его действий. Этим вовсе не устраняется значение рассудочности, для ряда натур уже в это время играющей немалую роль в их поведении. Но существенно здесь воспитание и укрепление того начала христианской жизни, которое в «сердце» видит центр личности.

В воспитании детей в наше время сплошь и рядом выступают ветхозаветные мотивы: внушение детям «закона» — системы правил, которыми они должны руководствоваться. Внедрение этих правил не как начала контроля и вразумления (что правильно), а как мотивов поведения уже в раннем детстве намечает опаснейший дуализм между подлинными желаниями и стремлениями ребенка и его действиями. Поскольку между этими двумя сферами только намечается разрыв и расхождение, постольку наносится чрезвычайный, порой почти непоправимый удар нормальному развитию духовной жизни.

Духовная жизнь в своем развитии подчинена закону свободы, как мы уже видели. Путь свободы, поскольку он касается именно духовной жизни, познается и усваивается не сразу, но он предполагает, что в своих действиях человек определяется тем. чем живет его сердце. Вне этого нет свободы, вне этого нет духовного развития. Я не хочу, конечно, сказать, что путь свободы определяется только влечениями сердца: существуют вечные, непреложные законы морали, которые определяют границы свободы. Не все, что рождается в сердце, хорошо, к действиям сердца необходимо относиться с чрезвычайным вниманием, с «рассудительностью», но все же христианская жизнь определяется мотивами сердца, а не правилами закона. Для нас это важно потому, что духовная жизнь всецело связана с нашим сердцем (хотя и не с нимодним): духовный лик человека определяется тем, что таит в себе сердце. Поэтому крайне важно, чтобы уже в раннем детстве не намечался дуализм внутреннего мира и внешнего поведения, важно, чтобы дитя воспитывалось к свободе и в свободе. Границы нашего поведения есть, но следование им должно само свободно определяться голосом сердца: там же, где приходится определять эти границы извне, там засоряется источник духовного развития ребенка.

В формировании духовной жизни ребенка чрезвычайно важно, чтобы эта духовная жизнь слагалась не под спудом, не прикровенно, что всегда создает затем почву для лжи, лицемерия и т.п., — а на просторе. Достаточно, например, указать на психологию детского раскаяния: какую творческую силу имеет это раскаяние, когда оно свободно и искренне рождается в детской душе, и как оно бесплодно, ненужно, а часто и вредно, когда вынуждается родителями. Именно в эти годы, когда все в душе еще так наивно и примитивно, загоняем мы духовную жизнь ребенка, его внутренний, закрытый мир в подвалы души, насаждая в тоже время желание для нас внешние привычки...

Нелегко воспитывать детей в свободе и к свободе: нужно много терпения, разума, прозорливости, чтобы дать детской душе самой опознать свою неправду в каком-либо действии, чтобы отделить свободу от произвола и своеволия, — но, не приучая к свободе и ответственности, нельзя дать простора для укрепления духовной жизни ребенка. То благодатное действие семьи, которое было описано выше и которое непрестанно привносит в детскую душу свет и добро, может быть совершенно парализовано внешним режимом: если поведение ребенка заранее определено известными правилами, для этого поведения ни к чему все то, что собирает душа как излучения Божией силы в семье.

Религиозность присуща детской душе — об этом мы достаточно говорили выше; но эта религиозность не может быть только эмоционально-интуитивной, она должна найти свое выражение в религиозном сознании, которое у детей слагается из образов и идей. Количество идей, доступных религиозному сознанию ребенка, гораздо больше, чем обычно кажется: нас часто обманывает наивная форма, в которой дети выражают свои религиозные размышления. Но кто способен понимать детей, а не только внешне коллекционировать их слова и действия, тот не может не согласиться, что детям доступны — в своем смысле, конечно, — идеи Бога-Творца, Боговоплощения, спасения и искупления. греха, воскресения. Эти идеи непременно должны быть связаны религиозными образами — и, конечно, больше всего с образом Христа Спасителя. Бесчисленные свидетельства удостоверяют огромное значение того, как глубоко входят в детскую душу религиозные образы, с которыми они знакомятся в семье. Чтобы привести всем известный и доступный пример, укажу на замечательные страницы в «Дворянском гнезде» Тургенева, где с глубочайшей правдивостью рассказано религиозное развитие Лизы, когда она была совсем маленькой девочкой и когда она находилась под влиянием своей няни. Именно в семье, на общем фоне всего того, что дает семья ребенку, религиозные образы глубоко внедряются в детскую душу и вызывают такую ответную любовь к Богу, к святым, которая приближается кпереживаниям святых.

Нельзя однако, не сделать тут одного замечания, вызываемого самой жизнью. Родители и воспитатели нередко стремятся использовать идею Бога в целях утилитарных: то мы слышим это в виде угроз, что «Боженька накажет «, за неисполнение какого-нибудь обыкновенно мелкого требования, то внушается мысль, что Бог придирчиво следит за всеми делами детей. Все это не только низводит религиозную жизнь к уровню житейской морали, но и создает почву у детей для первых проявлений скептицизма, роняет значение священных образов. Но большинство ошибок в религиозном воспитании относится к третьей стороне религиозной жизни — к сфере ее «выражений».

Родители и воспитатели торопятся усвоить детям ряд внешних навыков, не только не связывая их с внутренним миром ребенка, но часто прямо игнорируя его. Для примера возьмем молитву. Дети в раннем возрасте очень охотно повторяют за старшими слова молитвы, крестятся, целуют иконки; за этими внешними действиями легко встают в детской душе, духовно незатуманенной и чистой, отвечающие всему этому внутренние движения. Но надо еще открыть душу ребенка для молитвы, а не только уста; то психическое дополнение, которое обычно рождается в душе ребенка при молитве, крестном знамении, еще не связывает молитвы, крестного знамения с внутренним миром. Наилучший способ одушевить дитя тем, что отвечает словам молитвы, смыслу крестного знамения, — это молиться вместе с ребенком, т.е. не просто присутствовать при молитве ребенка, но самому молиться вместе с ним, вкладывая всю силу, весь огонь своей души в молитву эту. Молитва родителей так глубоко западает в душу ребенка, что она становится настоящим проводником религиозного опыта для ребенка. Давно было сказано, что у одних религиозных людей ядро их религии есть вера в Бога, а у других — их вера в чужую веру в Бога; а говоря точнее: у одних есть свой религиозный опыт, а у других — церковный, т.е. от Церкви, от других людей идущий в души религиозный опыт. Молитва родителей при детях дает детям именно церковный религиозный опыт, подвергая духовную почву для собственного религиозного опыта.

В раннем детстве не существует особых трудностей в вопросе о посещении храма: дети сами охотно пойдут в храм, если идут родители, В эту пору здесь просто не нужно принуждение, дети охотно посещают храм. Очень углубляет религиозные детские переживания забота об иконах в детской комнате, зажжение лампадки, украшение цветами к празднику и т.д. Если все это делается не просто в воспитательных целях (дети рано или поздно это разберут, и тогда это может вызвать сразу упадок в религиозной жизни), а отвечает всему быту семьи, тогда это очень помогает детям. Велико значение бытовых сторон при праздновании великих праздников, которые тоже очень много дают детям.

Мы в самых общих чертах коснемся еще двух периодов — так называемого второго детства и отрочества. Во втором детстве основной чертой души является приспособление к окружающей жизни, к ее порядкам, законам: дитя выходит совершенно из того раннего сплетения реальности и воображения, в котором оно пребывало, отчетливо сознает всю силу объективного мира, стремиться постичь его и приспособиться к нему. Эта обращенность к миру видимому, осязаемому резко отрывает дитя от мира духовного — оно как бы вдруг становится духовно близоруким. За всем этим стоит несомненный и неустранимый духовный надлом: дитя погружается целиком в мир окружающий его и теряет интересы и чутье к духовной сфере. Это пора духовного обмеления, измельчания, напряженного внимания к социальной сфере, она неблагоприятна вообще для религиозной жизни, которая теперь становится более доступна со стороны объективной, внешней, чем со стороны внутренней. Если угодно, это пора «законничества» своеобразное прохождение через «Ветхий Завет», через внешний закон, правила. Дети в это время очень любят что-либо «делать» в храме — прислуживать священнику, следить за свечами, наблюдать за порядком и т.д. Их поведению свойствен самоконтроль с оттенком практицизма и реализма; игра детей наполняется героическим, иногда авантюристическим содержанием, но в то же время реалистична. Это возраст духовно хрупкий, если угодно, безкрылый, мелкий; в него очень легко врываются по линии приспособления обман, хитрость, подлинное лицемерие. Задача воспитания в общих чертах заключается в это время как раз в том, чтобы ослабить значение духовной мелочности и близорукости, углубить и расширить то, что заполняет душу, до известной степени спасти и охранить духовную жизнь, удержать начало свободы от рокового действия закона привычки.

В это время привычки — даже в религиозной сфере — имеют роковое значение, ослабляя духовное внимание, делая его ненужным. Очень легко впасть в это время в иллюзию, думать, что у ребенка все хорошо и благополучно, тогда как на самом деле под покровом привычных действий (молитва, крестное знамение и т.д.) происходит отделение их от духовного ядра личности, идет быстрое распыление и выветривание духовных движений и в силу этого растрачивается дар духовной свободы, ибо сердце перестает быть силой руководящей и на его место становится близорукая социальная интуиция, приспособление и подражание.

Духовная работа над ребенком в это время должна быть больше всего направлена на то, чтобы удержать прежнюю духовную жизнь в ее глубине и содержательности. Родители должны помнить, что именно во втором детстве дети духовно отходят от семьи — и это происходит не оттого, что новая социальная, внесемейная, (преимущественно школьная) среда духовно интереснее и богаче. Эта новая среда берет в плен дитя не духовным, а жизненным, реальным своим богатством. Это в значительной степени нормально, но собственно проводником духовной жизни в это время может быть все еще только семья. Уход от семьи в это время (особенно в 9-10 лет) почти всегда означает уход от духовной жизни, душа верхнего этажа спускается в нижний и со всем пылом отдается вживанию в новый мир.

Семья имеет свой незаменимый и неповторимый мир, участие в котором по-прежнему будет духовно питать дитя: это мир внутрисемейной жизни, мир семьи как единого и целостного организма. Как удержать дитя внутри этого мира, сохранить интерес к нему? Это бывает там, где общение родителей и старших в семье с детьми становится в это время глубже и полнее. Одного физического сопребывания в доме, что раньше «само собой» давало обильный материал для взаимной связанности, теперь уже совершенно не достаточно; необходимо установление и упрочение духовной связи детей с родителями. Для этого нужно постоянное общение с детьми, вовлечение детей в мир забот и трудностей в семье, возложение на них ответственных (конечно посильных) дел, вообще вовлечение детей в активную работу для семьи. Если дети не по принуждению, а сами идут на это (при правильной духовной атмосфере, при действительном охранении свободы детской личности этого, в сущности, так легко добиться!), если дети свободно и охотно разделяют заботы и труды родителей, через них проходят точки общесемейной целостности, духовная связь с семьей пульсирует в них как реальная сила.

Важно то, чтобы семья дорожила не внешним вниманием ребенка к себе, а именно внутренним, свободным соучастием его в жизни семьи. Только на этих путях и можно духовно помогать ребенку: он должен сам, без подсказки, без внешних мотивов почувствовать и пережить всю духовную реальность и значительность его связи с семьей, должен сам освободиться от гипноза внесемейной среды. По этой линии как раз и идет главная борьба в детской душе в это время.

Главный религиозный вопрос для ребенка в это время касается не его отношения к Богу, а его отношения к семье: это может казаться парадоксальным, но это так, ибо дело идет об охранении духовного здоровья ребенка. Можно провести такую параллель: как при рождении, преходя из утробы матери в мир, дитя переживает некоторую физическую и физиологическую катастрофу, препобедивши которую, оно дальше нормально живет в мире, так и во втором детстве, переходя из лона чисто семейной среды в широкий и холодный внесемейный мир, дитя переживает некоторую духовную катастрофу. Преодолеть эту катастрофу, духовно не измельчать, не оскудеть (уйдя во внешнее изучение мира и приспособление к нему) возможно, лишь восстановив и по-новому осмыслив свои связи с семьей.

Духовное оскудение и измельчание ребенка во втором детстве (особенно в 9-10 годам) сплошь и рядом остается незамеченным, прикрытым, особенно если на поверхности остаются в силе религиозные навыки. Между тем уже в эту пору наступают странные «засухи» в душе, когда не хочется молиться; внешнее совершение молитвы лишь усиливает тяжесть положения и часто подготовляет то выветривание религиозных движений, которое в какой-либо день закончится внезапным исчезновением религиозных запросов в душе...

Нередко во втором детстве не хочется и в храм — и если налицо привычка или даже внешнее принуждение, это тоже не улучшает положения. Принуждения идти в храм здесь не должно быть: это нужно категорически подчеркнуть. Можно и должно стремиться к тому. чтобы посещение храма стимулировалось теми или иными вторичными мотивами (особенно, например, привлечением ребенка к какому-нибудь делу в храме) можно и должно стремиться к тому, чтобы непосещение храма переживалось как грех (в особенном самосознании ребенка, а не по подсказке родителей) но надо бояться здесь ухудшения положения всяким видом принуждения. Общее духовное положениеребенка в это время, как это ясно всякому, кто умеет читать в детской душе, трудно само по себе; дело идет об охранении в нем основного — его духовной жизни, и больше всего это касается его связи с семьей. Если не внешне, а подлинно сохранены эти связи, главное достигнуто; со всей сферой «выражения» в религиозной области приходится быть очень осторожным, чтобы не подменить внутреннего внешним и тем не ухудшить положения.

Проф. протоиерей Василий Зеньковский

Как избежать ошибок в религиозном воспитании детей.
Источник:«Воскресная школа»

Дорогой читатель!
Подборка материалов, которая предлагается вашему вниманию, весьма необычна. Она составлена по материалам работ — книг и статей известного православного мыслителя, ученого и педагога протоиерея Василия Васильевича Зеньковского (1881—1962), профессора Киевского, Белградского университетов, Председателя педагогического кабинета в Парижском Свято-Сергиевском Православном Богословском институте, принявшего в 1942 году священный сан.

Отдельного труда на тему «Как избежать ошибок в религиозном воспитании?» Василий Васильевич никогда не писал, однако много и интересно размышлял о том, каковы особенности детской религиозности и в чем главные наши недочеты при воспитании детей. Эти цитаты из разных изданий и соединены вместе в новой книге. Протоиерей Василий Зеньковский принадлежит к поколению замечательных церковных мыслителей и ученых начала ХХ в., деятельность которых начиналась на рубеже веков в России, а продолжилась уже в изгнании, в Русском Зарубежье. На долю отца Василия выпал трудный и противоречивый отрезок истории: смутное время в России, разлука с Родиной и жизнь в изгнании. Во время Второй мировой он окажется в немецком концлагере, а пережив военные годы, с новой силой станет трудиться, чтобы сберечь единство и духовное начало в русской эмиграции. До последних лет отец Василий продолжит преподавать, писать для различных изданий, много и плодотворно работать с молодежью.

К сожалению, работы В. Зеньковского, при всей глубине и актуальности, пока мало известны нашей церковной аудитории. Основные его труды: «Психология детства» (1922) и «Проблемы воспитания в свете христианской антропологии» (1934) не встретишь на прилавках церковных книжных магазинов. Вместе с тем за последнее десятилетие они уже несколько раз выпускались светскими издательствами — мир светской педагогики, как ни странно, оказывается более внимательным к наследию Василия Васильевича, нежели верующие педагоги и родители, которым в основном адресовал свои труды замечательный церковный педагог и пастырь.

Причин этому несколько. Первая — в чрезвычайной основательности, фундаментальности работ. Они пестрят ссылками на ученые труды и имена известных исследователей. «Психология детства» вообще представляет собой университетский курс лекций, которые Василий Васильевич читал студентам – психологам и философам в Киеве. Она получила широкое признание в научных кругах, и без упоминания «Психологии детства» не обходится теперь ни одно серьезное пособие по данному направлению. Особенно ценно при этом, что религиозная позиция автора находит в работе ясное и недвусмысленное выражение. Современный ему научный опыт — данные экспериментов, мнения отдельных ученых и теоретические основания различных учений — В. Зеньковский тщательно анализирует с точки зрения христианского учения о человеке как образе Божием.

Для светского педагога такая основательность служит обычно залогом уважения к автору. Однако церковный читатель, как это ни странно, видит в ней трудно одолимое препятствие. Увы, даже в такой живой теме, как воспитание детей и отношения в семье, верующие родители чаще тяготеют к упрощенным инструкциям и рекомендациям. Чтение неторопливое и внимательное, чтение-труд с карандашом для пометок в руке, сменилось в наше суетное и верхоглядное время скорочтением, чтением того, что можно усвоить за время проезда на эскалаторе или за три остановки в трамвае.

Позиция отца Василия в корне расходится с этим поверхностным взглядом: автор всеми силами стремится показать своеобразие детства, ввести своего читателя во внутренний мир ребенка, заострить внимание на индивидуальных особенностях и непохожести детских натур, как бы раздвинуть горизонты педагогического делания и указать на его глубокое философское и мистическое наполнение, на необходимость для взрослых учиться должной культуре воспитательных взаимоотношений.

Но верно и то, что местами слог автора довольно тяжел, и освоить целиком большие работы В. Зеньковского неискушенному читателю бывает порой не под силу. Поэтому составитель прибег к существенным сокращениям и, время от времени, к стилистическим поправкам исходного текста. Последние, впрочем, не касаются смыслового его содержания и сохраняют характерный для В. Зеньковского языковой колорит. Пускай не покажутся вам эти материалы чересчур архаичными, далеко отстоящими по времени от нашей сегодняшней жизни. Соприкосновение и знакомство с религиозным наследием Русского Зарубежья для нас только лишь начинается. И поводом к этому становятся, увы, общие тревоги и трудности.

Значительно раньше, на целых полвека вперед, наши соотечественники на Западе повстречались с проблемой, которая в эти дни только-только начинает заявлять о себе в России: с мощным влиянием на детей секулярной, либеральной современности. Теперь и у нас на передний план в педагогике выступает проблема нового молодежного сознания, властно формирующего доселе неизвестный в России тип целиком (в том числе и духовно) довольного собой обывателя, человека-потребителя, человека удовольствия и корысти — и это есть та самая проблема, решения которой настойчиво искал отец Василий Зеньковский, а с ним другие выдающиеся деятели русского зарубежного молодежного движения.

Мы очень тесно связаны между собой — теснее, чем нам подчас кажется. Хотя бы даже только сейчас становились понятными слова, сказанные В. Зеньковским несколько десятилетий назад: «Мы живем в очень трудное в духовном смысле время... общество все время отходит и от того благодатного источника сил, который хранит для нас Церковь. Сначала надо создать в нашей культуре островки христиански устрояемой жизни и только тогда возможно плодотворное христианское воспитание».

Наследие Василия Васильевича Зеньковского ожидает своего осмысления, систематизации и развития. Первый скромный вклад в это призван внести настоящий сборник «Как избежать ошибок в религиозном воспитании?». В конце его помещен небольшой, написанный составителем, обзор педагогической системы В. Зеньковского. Он вкратце дает представление о том, как в целом смотрел ученый на ребенка, время детства и проблемы воспитания, об общих масштабах и содержании его учения, которые конечно же гораздо шире того небольшого авторского материала, который подобран для данной книги.

Будем же верить, что встреча российского православного читателя с талантом и педагогическим вдохновением замечательного мыслителя близка, и множество родителей и педагогов получат необходимое укрепление в нелегких трудах воспитания, обретут новые творческие силы через знакомство с педагогическими работами протоиерея В. Зеньковского.

С уважением и пожеланием полезного чтения, А. Рогозянский

Мы все были детьми, мы всегда окружены детьми. Воспоминания из собственного детства, непосредственное восприятие детей, нас окружающих, — все это, конечно, вводит нас в душевную жизнь ребенка, но мы почти всегда грешим упрощением загадки детства: нам часто кажется, что мы вполне понимаем душу ребенка — в то время как очень плохо разбираемся в ней. Как часто и горько мы обманываемся в этом и как много от этого страдают наши дети!

Если, по известному выражению, «чужая душа — потемки», то во сколько раз загадочнее детская душа с ее несложившимся характером, с отсутствием в ней внутреннего единства, с типичной для детства пестротой и разбросанностью интересов. Основная наша ошибка в отношении детей заключается в том, что мы считаем детскую душу во всем схожей с нашей, исходим из мысли, что в детской душе имеют место те же движения, что и у нас, — только еще недоразвитые, слабые. Детская душа, с этой точки зрения, — это душа взрослых в миниатюре, это ранняя стадия в ее развитии. Но неужели слабое и недостаточное развитие создает своеобразие детства?

* * *
Если мы обратимся к изучению детской религиозной жизни, то необходимо на первый план выдвинуть то, что общее отношение ребенка к действительности носит мифологический характер. Весь мир полон для ребенка жизни — часто недоступной, таинственной. Даже неподвижным и мертвым вещам ребенок приписывает те же чувства, те же стремления, какие он находит у себя, у других людей. Если бы дети не слышали от взрослых о Боге, они бы инстинктивно искали мыслью центр и средоточие мира, Хозяина и Господина — Отца и Вседержителя. Отсюда, из этого корня, растет то, что можно назвать своеобразной «естественной детской религией».

Примитивная детская мифология незаметно открывает детское сердце для восприятия Божества; ребенок живет долго, так сказать, музыкальной стороной этого восприятия, сердцем своим устремляется горе, хотя сознание детское не оформляет этих переживаний и даже не нуждается в этом некоторое время. Раньше чем детский ум овладеет идеей Бога как Творца и Вседержителя, непосредственное чувство с такой силой наполняет детскую душу сознанием смысла в бытии — этой основной интуицией религиозной, интуицией простейшего аспекта Божества, что оформление идеи Вседержителя в детском уме лишь заканчивает процесс, шедший в душе.

* * *
Соотношение психических сил у ребенка иное, чем у взрослых. Ребенок медленно, шаг за шагом овладевает своим телом, приобретая тем волевой опыт. Столь же медленно овладевает и детский интеллект своей темой, накопляя материал для познания. Это медленное созревание воли и интеллекта уже само собой создает для эмоциональной сферы условия большего развития и действия, чем у взрослых.

Дети экспансивнее, непосредственнее, горячее переживают свои эмоции, чем взрослые. Всем известно, какое большое место в душевной работе ребенка принадлежит воображению — само познание мира в значительной степени связано с работой воображения. Сфера воображаемого и сфера действительного рано осознаются ребенком как две различные сферы, но их связь и взаимозависимость прикрыты еще густым туманом, который никогда окончательно не рассеивается и для зрелого сознания (что имеет очень глубокий смысл).

На этой именно основе, на чрезвычайной близости и неисследимости их перехода одной в другую, основано центральное явление в детской жизни — игра. В игре дети устремлены к реальности, но свободны от ее давления, поэтому в игре больше всего зреет активность ребенка, сознание и навыки его творческого отношения к миру. В связи с этим стоит поразительный и мало еще объясненный факт чрезвычайного развития у детей эстетической жизни — сравнительно с другими сферами духовной жизни.

Другим существенным ключом является влечение к смысловой сфере, стремление проникать в сферу смыслов, овладевать ими и жить ими. Между прочим, игра не только пронизана вся этим влечением, но она служит ему, являясь одним из простейших средств для проникновения в сферу смыслов. Ребенок не просто живет в мире, не просто ориентируется в нем и приспособляется к нему, но любит мир, живет горячим и страстным интересом к нему, стимулирующим всю психическую жизнь ребенка.

Существенно стремление к тому, чтобы через познание частей мира понять его как целое: эта категория «мира в целом» не продукт, а предпосылка работы мысли у ребенка. Очень важно понять, что интуиция целого, оставаясь неосознанной, направляет всю детскую мысль и регулирует ее. Это есть религиозное переживание, что смысловая основа мира, источник светоносных излучений есть Существо, Верховное и Благое, — это не требует доказательств для ребенка.

Непосредственность и простота детской религиозности, ясность и чистота их в религиозных движениях составляют для нас, взрослых, идеал, к которому так трудно нам приблизиться. Не мыслям и образам детским — примитивным и наивным — поклоняемся мы, а той райской простоте Богообщения, которая теряется нами при отходе от детства. Потому мы и чувствуем, что дети гораздо ближе к Богу, чем мы, — не по одной своей моральной чистоте и невинности, но по духовности своей, которую нам трудно понять и вместить. Здесь заключен, бесспорно, один из аспектов евангельского учения о детской душе, зовущего нас уподобиться детям. Разумеется, дело идет именно о духовной чистоте и ясности детской души, а не об их представлениях о Боге

.

. * * *
Детскую душу сперва влечет к себе мир, не каков он есть сам по себе, а каким он ему кажется. Ребенок не погружается в действительность, а скорее плывет по ее поверхности. В этом смысле детство, особенно раннее детство, может быть охарактеризовано как фаза эмоциональной свободы, свободы развития чувств, а следовательно и воображения. Иными словами, первое детство есть фаза наивного субъективизма или наивного эгоцентризма.

Все это не значит, что детской душе чуждо различение добра и зла. Наивный эгоцентризм не мешает ни развитию живого интереса к окружающему миру, ни простоте и серьезности обращения души к Богу. Но, увы, растут на ниве детской души и плевелы — в странном, для нас часто совсем непонятном и загадочном соседстве с добром и правдой. Ребенок наивен и в добре и в зле, моральное сознание еще не связывает путей добра и зла с волей, со свободным решением, но вкус ко злу, уже сознаваемому как недолжное, есть налицо.

Своеобразие духовной жизни детства не в отсутствии влечения ко злу, не в отсутствии греховной испорченности, а в непрозрачности ее для оценивающего самосознания. Ребенок поймет наказание за дурной поступок, но не сумел бы понять идеи наказания за дурную мысль или за влечение ко злу. Поэтому Церковь и не допускает к таинству Покаяния детей до 7 лет, то есть в период раннего детства.

Духовная жизнь раннего детства поразительна тем, что «греховное» в ней еще ничтожно и мелко — не по своему объему или значительности, а по периферичности в составе всего, чем занята духовная жизнь. Духовное в раннем детстве вовсе не пусто, как может показаться в свете психического и физического развития, которое прежде всего заметно в раннем детстве. Ребенок вживается в духовный мир, который светлой своей бесконечностью обвивает детскую душу.

Как есть грудной период в телесном развитии, так собственно и духовная жизнь ребенка в его воодушевленном припадании к смыслам есть какой-то «грудной период», когда дитя питается молоком света Божественного в мире. Не зная ни умом, ни в слове, что в нем зреет, оно дышит этим дыханием бесконечности — просто, беспечно, наивно, но и непосредственно, живо, глубоко. Оно набирается на всю жизнь безмолвных, но творчески действующих в нем интуиций, как бы расправляет свои крылышки — крепнет и раскрывается в своей духовной внутренней жизни.

Как не конкурируют, а восполняют друг друга глаз и ухо, так и духовная и психическая жизнь, вечное и преходящее, Бог и задача собственного созревания не мешают, а восполняют друг друга. Две жизни в ребенке текут так, что одна не мешает другой. Это евангельское указание на тип детства как духовную задачу для взрослых: пребывание в мире и даже служение ему не должно ослаблять или затруднять духовной жизни.

Мы не можем снова стать детьми, да и ценности нет в том, что неизбежно только для детства. Но то равновесие, которое у ребенка является неустойчивым, уступая место другим периодам развития, — это равновесие и определяет духовно психологическую высоту ребенка.

Однако же то, что Церковь не считает детей ответственными за свои поступки до 7 лет — почему они не нуждаются в покаянии, — не означает, что у ребенка нет грехов. Свет детской души ими попросту не затемняется, но уже близок перелом, который обрывает раннее детство и выводит ребенка на совсем иную дорогу.

Ребенок пока еще всецело погружен в мир своих переживаний и этого не замечает. Но уже рано намечается перед детской душой сфера неизменной, независимой от ребенка, «самостоятельной» действительности. Распад мира на эти две части совершается медленно, не сразу ребенок разбирается в различии. Когда накоплением соответственных опытов, размышлений дети подходят к более строгому разделению — тогда-то и завершается первое, наивное детство. Рождается интерес к действительности, как она существует сама по себе, выступает позиция того намеренного и планомерного приспособления, которое мы зовем «познанием». Основной предмет внимания лежит уже не в субъективном мире, а вне его: мир, люди, история, будущее... Ребенок вступает в свои «годы учения», дети уже интересуются не только процессом творчества, но и его результатами. Это все игра, но игра, посредством которой созидается новое бытие, новые вещи.

Еще раз, уже отрочество, дает резкий поворот внимания к внутреннему миру. Но это уже не прежний наивный эгоцентризм, а интерес к зреющей изнутри собственной личности. Крайний и ясно сознаваемый субъективизм кладет печать на всю активность подростка. Несбыточность мечтаний, нереальность планов, неблагоразумно избираемые пути вовсе не смущают подростка, а часто даже поднимают в нем вкус к движению в данном направлении. Подросток как бы обретает в самом себе, в своих порывах и устремлениях, единственное руководящее начало, всякие авторитеты теряют в это время свое влияние, подросток начинает верить только своему личному опыту. Моральное развитие принимает характер критического отношения ко всему тому, что доныне освещало путь жизни. Совершенно невозможно требовать в это время посещения храма, обязательной молитвы, но роль семьи, безмолвная, часто незаметная, тем более значительна в непрерывной ее любви, ее собственной религиозной жизни, ее уважении и доверии к подростку, ее молитвах за него. Если подросток чувствует, что семья горько переживает его религиозную халатность, но никогда не позволяет себе упрекнуть его, она этим достигает гораздо больше, чем прямым вмешательством. Сознание, что семья пребывает в верности религиозным своим верованиям, светит подростку в дни и часы его духовных авантюр и блужданий (один современный отец по этому поводу замечал: «Приходится соглашаться, когда сын не желает держать установленный пост; но родитель окажется не прав перед Богом, если возведет это в норму, если сам лишний раз станет искушать на скоромное». — Прим. сост.).

* * *
Основным религиозным чувством является непосредственное чувство Бога, живое ощущение Его близости, переживание встречи души с Богом. Всякая душа по-своему переживает эту встречу и — что еще важнее — по-своему осознает и понимает свой религиозный опыт. Существуют глубокие индивидуальные различия в том, как переживают люди свои встречи с Богом; религиозное чувство таит в себе нечто музыкальное, что трудно передать словами. Но, помимо этой невыразимости религиозных чувств, они имеют различный характер в своем содержании. Страх, любовь, надежда, ощущение греховности, смирение, восхищение — все это может быть уподоблено тем цветам, на которые разлагается, проходя сквозь призму, белый луч: так и религиозное чувство, проходя сквозь призму нашей психики, приобретает различный характер, различное содержание и направление.

Неверно было бы думать, что основное религиозное чувство состоит в переживании зависимости от Бога: одно из конкретных содержаний религиозного чувства принимается здесь за основное. При общей характеристике религиозных переживаний существенно отметить лишь два момента: чувство Бога как идейной сферы, как Силы и Разума и сознание нашей связи с горним миром.

* * *
Обыкновенно мы идем дальше того, что в состоянии охватить ребенок, еще не умеющий богословствовать. Сплошь и рядом родители сообщают детям такие религиозные понятия, которых они не воспринимают или слабо воспринимают, — как нередко в наше время впадают и в другую крайность — ничего не сообщают детям, воображая, что оставление детей в религиозной пустыне будто бы охраняет «естественное» развитие души. Целый ряд особенностей детской религиозности объясняется как раз влиянием среды, нередко искажающей то, чем живет душа ребенка.

Так, нередко родители превращают Божество в детских глазах в какую-то карательную инстанцию; родители учат не любви к Богу, развивают не творческое устремление детской души к Тому, Кто все дал и все сохраняет, а развивают страх перед Богом. Этот момент узкого утилитаризма в религиозном влиянии среды на детскую душу необычайно вредно отзывается на ней и, между прочим, имеет своеобразное отражение и в детской религиозности. Нередко дети узкоутилитарно глядят на молитву, и на этой почве рано или поздно развивается глубокий религиозный кризис. Будучи христианами, мы вносим нередко в детскую душу дохристианское понятие о Боге—Судии; тайна Божьей любви, безмерной и прощающей, остается часто закрытой от детской души благодаря этому.

Не следует забывать, что дети склонны и сами, не в движениях сердца, но в работе своего маленького ума, к дохристианскому понятию о Праведности в Боге, склонны к формализму и «юридизму» — это связано и с слабым пониманием чужой и собственной души и отсутствием опыта страданий, впервые уносящих нас к Божественной любви. Христианская среда должна была бы расширять эту натуральную узость детского сердца, а не укреплять ее, как это часто происходит в наших семьях.

* * *
Детское сердце вовсе не является религиозно тусклым, наоборот, оно носит в себе живое чувство Бога, но мы не умеем играть на этом дивном инструменте — на детском сердце, – не умеем извлекать из него гимн Божеству, который бессознательно поет ребенок в глубине своей чистой души. Высокая религиозная настроенность детской души имеет вокруг себя такую холодную религиозную атмосферу нашего времени, такое религиозное одичание, что не должно удивляться тому, что этот источник высшей духовной жизни часто засоряется. Обыкновенно наши дети довольно рано теряют свою религиозную отзывчивость, и причина этого лежит в нашей безрелигиозной жизни, в нашем жизненном материализме, в нашем стремлении жить без Бога. Религиозная одаренность детской души, не получая необходимого для нее питания, постепенно растрачивается и слабеет. Когда расцветает в детской душе дивный цветок религиозной поэзии — кто это наблюдал, тот знает, как поэтична и прекрасна детская «наивная» религия, — то затем этот цветок быстро вянет, ибо ему недостает необходимого света и теплоты. Движения детской души не встречают отзвука, не поддерживаются, не укрепляются ответным религиозным огнем. В результате этого слабеет и гаснет основное религиозное чувство, и на месте его возникают разные мелкие, поверхностные, суетные и суеверные переживания.

Как от большого дерева растет мелкая поросль, так и в нашей душе, когда бледнеет основное религиозное настроение, — появляется мелкая поросль, мелкие и суетные религиозные чувства. Мы не можем с полной ясностью проследить этот процесс, ибо он является слишком внутренним и сами дети не отдают себе отчета в нем, но есть все основания думать, что уже в раннем детстве появляется та роковая «трещина» в душе, которая отделяет и отдаляет высшие чувства от реальной жизни и тем ослабляет их.

* * *
В религиозной установке детского сердца, конечно, нет место никаким сомнениям — детские религиозные переживания непосредственны, музыкальны, неясны, но ребенок ощущает мир как живое целое, которым руководит любовно и заботливо Отец. Семья является прообразом простейших этических и религиозных концепций; из нее берут образы не только дети, но и зрелое человечество, чтобы осмыслить и выразить то, что наполняет душу невыразимым чувством, звучит в ней непередаваемой музыкой. Образ Отца Небесного, который все направляет и все сохраняет, наполняет душу детскую такой тишиной и сладостью — и здесь источник детской радости и беззаботности, здесь питание творческого одушевления, наполняющего ребенка. Очень интересно наблюдать за детскими молитвами — в них есть удивительная красота и умилительность для нас: пусть молитва в своих словах, в своем содержании подсказана взрослыми, но ребенок вносит в эти чужие слова свою душу. И сколько нежности, чистой любви, трогательной простоты вкладывают дети в свои молитвы! Конечно, дети обычно знают под влиянием окружающей среды не только это доверчивое и сердечное обращение к Богу, но и страх перед Богом, но почти всегда это имеет свой корень в нас. Религиозные представления детей, слагающиеся под нашим влиянием, лишь усиливают формализм и «юридизм» детского ума — и это постепенно отстраняет в душе то, что шло от сердца.

* * *
Некоторые считают, что детская религиозность имеет более мистический, чем эмоциональный характер; первое детство, согласно этому мнению, окрашено примитивным детским мистицизмом; лишь второе детство и отрочество дает место религиозному чувству. Я не могу согласиться с этим, так как детский мистицизм в значительной степени есть не что иное, как детские мифологемы.

»Религиозное» в детской душе оформляется именно в чувствах — неясных, но зовущих и одушевляющих ребенка, — и от этих чувств зреют религиозные силы, развивается религиозная функция в детской душе. Конечно, дети имеют свой мистический опыт, они живут в непосредственных встречах с горней сферой, как бы метафизически ближе к Богу, чем мы, — но ведь детское сознание этим не владеет, лучи, идущие из горнего мира, проходят почти бесследно сквозь детскую душу, не имея точек опоры в детском сознании.

Пусть детям слышнее «музыка сфер», пусть доступнее для них небеса, пусть в связи с этим дети исполняются радостного и творческого влечения ко всему, любят весь мир, как бы ощущают его жизнь и его центр — Отца Небесного, но это только и оформляется в форме чувств, музыкальных, зовущих, но невыразимых.

* * *
Мы обладаем очень скудным материалом для характеристики детских религиозных представлений. Заметим прежде всего, что чем богаче какая-либо религия образами, тем она доступнее и ближе детской душе, тем более глубоко воздействие на нее такой религии: дети не могут обойтись без религиозных образов, и если мы не будем давать им образов Божества, они сами создадут их. Тот процесс, который нашел свое лучшее выражение в истории буддизма, где эта религия без Бога очень скоро в народном сознании обросла религиозными образами, обратила Будду и его учеников в божественные личности, — этот процесс неизменно совершается и у детей, если только им не сообщают родители религиозных образов.

Если мы будем говорить ребенку о Боге, но не будем сообщать ему конкретного образа Спасителя, если дети усваивают нашу мысль о Боге, но не имеют ясных образов Божества, то они сами создают эти образы. Кто не знает, что всякая религия распространяется не благодаря своим идеям, а благодаря своим образам, привлекающим к себе сердца, а не ум людей?

Не имея большого материала для суждений о детских религиозных представлениях, мы можем сказать, что детские религиозные представления и понятия — схематичны, пожалуй, даже грубы. Мы говорили уже, что дети больше видят в Боге Судию, начало правды, чем любовь, чем начало нежности и милосердия — говорим не о том, чем дышит детское сердце, а о том, как мыслит детский ум. В «Исповеди» Гоголя находится всем известный рассказ о том, как его мать, когда ему было четыре года, рассказала ему о Страшном Суде. Рассказ этот запал в душу Гоголя; семя долго лежало, казалось, без всяких признаков жизни в глубине души, — но пришла пора, и оно взошло пышным цветом и глубоко отразилось в религиозных исканиях Гоголя. Этот факт красноречиво говорит о том, как глубоко врастают в детскую душу религиозные образы.

* * *
Несомненная и глубокая ошибка обычного религиозного воспитания заключается в том, что оно слишком рано интеллектуализирует религиозные переживания ребенка, вернее говоря — сообщает идеи, до которых не доросло еще в своем развитии детское сердце и которые потому живут в душе как абстракции, как пустые формулы. Одно дело — религиозные образы, другое дело — религиозные идеи; в первых ребенок нуждается, и, чем они доступнее, яснее, тем сильней их власть над детской душой, — до вторых дети должны еще дорасти. Религиозные образы необходимы для выражения религиозных переживаний — такова их функция; вот отчего нет лучшего воспитательного материала, чем рассказы об Иисусе Христе, о Его Матери, о святых.

* * *
Влияние религиозной среды на детскую душу не ограничивается внесением указанных религиозных образов; помимо этого общество, обладающее тайным фондом былых, дохристианских верований, живущих и доныне в современной душе (в виде разных суеверий), — прививает и их детской душе. Через сказки (преимущественно) в душу детскую входит целый мир побледневших былых верований, которые, попадая в детскую душу, находят в ней точку опоры и задерживаются.

Я хорошо помню из своего детства, что, когда мне было четыре года, няня рассказывала мне сказки, в которых действовали выходцы с того света и разные страшилища. Помню и доныне, с каким волнением и замиранием слушал я (обыкновенно в сумерки) эти рассказы... Странная образовалась у меня тогда ассоциация — с этими рассказами спаялось в душе воспоминание о ворковании голубей. Много прошло уже времени, но и доныне, когда я слышу воркование голубей, душу мою наполняет жуть и тягостное напряжение — словно слышится в этих звуках таинственная, загробная музыка, от которой сжимается сердце... Суеверия, «подземная» религия живет и доныне и в народе, и в культурных слоях общества, — и теми или иными путями она проникает и в детскую душу.

* * *
Мы говорили о схематизме детских религиозных представлений; упомянем еще об упрощенности всего более сложного и глубокого. Именно эти черты требуют сугубой осторожности при религиозном воспитании, так как у детей легко возникают настоящие кризисы.

Я говорил уже о том, что религиозный утилитаризм, влияющий на религиозное восприятие (мы устрашаем детей Богом, угрожаем Им), вызывает и у детей упрощенное представление о связи нашей с Богом. Нередко у детей можно констатировать такое представление о молитве, что Бог должен исполнить всякую молитву; превращение детской молитвы в просительную молитву вообще мало отвечает детской беззаботности, поэтому проходит часто без опасного влияния на религиозную жизнь. Но иногда, у сосредоточенных и напряженных детей, отсутствие немедленного результата молитвы вызывает резкое религиозное охлаждение и отзывается в душе долгим потускнением религиозного чувства.

* * *
Детям вначале совершенно чужд тот дух компромисса, который столь характерен для взрослых. Детская вера является цельной — ребенок легко и радостно выполнит то, что подскажет ему вера, со всей серьезностью и искренностью следует за голосом своего сердца. Но жизнь, которую находит вокруг себя ребенок, не терпит и не ищет цельности, она не только не соответствует господствующим верованиям, но часто резко противоречит им. Он не может замечать этого разлада, этой двойственности, не может не дышать этим отравленным воздухом, — и в душу его незаметно проникает ядовитая религиозная двойственность.

Нечего удивляться поэтому, что религиозная активность у детей столь мало является творческой, так мало проявляет религиозную энергию ребенка и так легко укладывается в ряд привычных действий. В то время как эстетическая жизнь ребенка ярко окрашена творческим напряжением, в то время как моральные переживания окрашивают жизненную активность ребенка, — его религиозные переживания рано приобретают какой-то пассивный характер, словно не ищут своего выражения в активности. Конечно, это не может быть признано нормальным, ибо эмоциональная сфера всегда ищет того, чтобы окрасить собой активность. Если же религиозные переживания становятся такими бессильными и бледными, словно нежный цветок, растущий при слабом свете, если впоследствии они становятся такими неустойчивыми и хрупкими, то за этим стоит какое-то преждевременное увядание или недоразвитие.

Мы знаем, что именно религиозные переживания в сильнейшей степени обладают тенденцией стать центральными и окрасить собой весь наш внутренний мир, поэтому было бы естественно ожидать при развитии детской религиозности повышенной и яркой религиозной активности, что в редких случаях и наблюдается. Фактически же мы, взрослые, употребляем все усилия к тому, чтобы ослабить самый тон религиозной жизни в ребенке, чтобы оттеснить ее вглубь души, сделать бессильной, бесплодной, — и делаем мы это больнее всего и больше всего для детской души своей жизнью. С другой стороны, мы спешим уложить порывы детской души в известные формы, — религиозное воспитание совсем еще чуждо внимания к тому собственному врастанию ребенка в мир религиозного творчества, которое мы охраняем при регуляции, например, эстетической жизни ребенка.

Может быть, охлаждающее влияние наше на детскую религиозную жизнь имеет и свою хорошую сторону — ведь что бы делали дети, если бы, входя в жизнь, они сохраняли пыл религиозных устремлений, творческий порыв к религиозной активности, для которой нет и самого скромного места в современной жизни, в современной культуре? В религиозном развитии ребенка его творческая энергия, творческие порывы исчезают бесследно, и религиозная активность рано застывает в формах привычных, извне воспринятых действий...

* * *
То, что жизнь души за порогом сознания имеет огромное значение в развитии человека, в ритме (или аритмии) его внутренней жизни, знали давно, но лишь после работ психоаналитиков стала ясна вся напряженность закрытой жизни души, массивная тяжесть того, что «на дне души таится». Конфликты, которые образуют содержание нашего «подполья», возникают так естественно, почти неизбежно, что вся культура душевной периферии, которой обычно занято наше воспитание, кажется просто легкомысленным обходом подлинных трудностей в душе.

Можно было бы назвать аксиомой педагогики положение, что мы должны помочь детям в первую очередь в том, в чем они не могут обойтись без нашей помощи. Конечно, и родители, и педагоги чувствуют в тех или иных проявлениях детской души скрытую логику, скрытую напряженность их внутренней жизни; но, сосредоточивая задачу воспитания на развитии периферии души, мы словно хотим убежать от серьезных задач, стоящих перед нами. Можно сказать и больше. Периферичность нашего воспитания, его современных форм сама является часто источником разнообразных осложнений в детской душе. Очень многие конфликты в детской душе создаются нами самими. Мы этого не замечаем, дети тоже забывают об этом, но те раны, те внутренние обвалы, которые совершаются в юной душе, замирание творческого огня и переход на линии банальности и обыденщины — все это остается в детях часто навсегда.

Нельзя игнорировать всего этого, нельзя не отдавать себе отчета в том, что целостность — столь излюбленная и действительно нужная нам — заключается вовсе не в гармоническом развитии души (то есть ее периферии), а в установлении условий внутреннего равновесия души.

* * *
Зрелый человек должен быть активным, должен быть деятельным. Но развитие активности отнюдь не следует понимать как развитие воли. Активность может быть как волевой, так и эмоциональной. Волевая активность требует от нас «усилия», наоборот, эмоциональная активность поддерживается потоком чувства. При высоком воодушевлении, при энтузиазме мы не замечаем усталости и можем работать почти без остановок. Наоборот, ресурсы воли всегда ограничены; вся задача волевой регуляции заключается только в том, чтобы вызвать к жизни и наладить эмоциональную регуляцию.

Одностороннее развитие ума, преимущественное развитие волевой сферы ведут к торжеству рассудочности, к иссушению, измельчанию активности. Только на основе умелого эмоционального воспитания развитие воли и развитие ума не нарушают равновесия и не ведут к односторонности. Все огромное значение умственного развития может быть сведено ни к чему, если ослаблена эмоциональная жизнь; общая инертность, общий индифферентизм, «безочарование», как говорил Гоголь, делают бесплодным, психически излишним умственный расцвет.

Но если умственная жизнь воодушевляется живыми чувствами, если эмоциональная сфера богата, упруга и свободна в своих проявлениях, она зажигает в личности, в ее умственной деятельности такой огонь воодушевления, придает такой глубокий и творческий смысл умственной деятельности!

Главное — это невозможность утешиться данным; безостановочное движение по пути к совершенству, а все остальное, требуемое для жизни, придет постепенно. Если нет постоянного движения вперед, то это свидетельствует или об отчаянии, или об апатии. Психологически отчаяние даже лучше, так как иногда в таком положении поворот к деятельности в добре гораздо ближе, апатия же есть часто замирание и засыхание души. Поэтому необходимо, чтобы в ребенке всегда было стремление идти вперед к совершенству.

Эмоционализм стремится не к развитию чувств как таковых, но к развитию того, симптомом чего являются чувства, к развитию индивидуальности в ее творческой глубине. В развитии эмоциональной жизни ребенка огромное значение должно быть приписано свободе выражения чувств.

Прежде всего здесь надо иметь в виду свободу социального выражения: для нормального развития чувств ребенка чрезвычайное значение имеет то, свободно ли выражает ребенок свои чувства или же уходит в себя, таит про себя скрытые свои желания.

Это никогда не проходит даром; социальное давление, в виде небрежного, равнодушного, сурового отношения со стороны окружающих, как бы не дает распуститься лепесткам нежного цветка — детской души; под тяжким давлением невнимания, суровости, небрежности дети психически хиреют, словно им не хватает солнца, не хватает ласки и тепла. Стоит присмотреться к детям, попавшим в приюты, чтобы невольно сравнить их с теми чахлыми растениями, которые развиваются в темноте. Но не одно социально-психическое давление стесняет развитие эмоциональной жизни; ребенку присуща экспансивность, ему необходима свобода в телесном выражении чувства. Все то, что стесняет, останавливает ребенка в этом направлении, тяжело отзывается на его эмоциональной сфере.

* * *
Известный наш педагог Лесгафт дал классификацию типов, которая бросает свой свет на условия психического созревания ребенка в раннем детстве. Классификация, данная Лесгафтом, не очень удовлетворительна в своих теоретических основах, но она необыкновенно хороша, как ряд превосходно сделанных портретов. Лесгафт с удивительным мастерством зарисовал шесть типов детей. Если этими шестью типами не исчерпывается галерея детских типов, если теоретические рассуждения Лесгафта, словно придуманные уже после зарисовки портретов, неверны, то все же они дают очень много. В основу Лесгафт положил свободу в проявлении чувств и желаний или отсутствие ее. Нельзя не согласиться с тем, что это действительно имеет фундаментальное значение в жизни ребенка.

Вот классификация Лесгафта:
•Тип лицемерный.
•Тип честолюбивый.
•Тип добродушный.
•Тип мягко-забитый.
•Тип злобно-забитый.
•Тип угнетенный.

По толкованию Лесгафта, первые три типа развиваются в атмосфере свободы, отличаясь между собой силой интеллекта (честолюбивый стоит выше лицемерного, добродушный — выше честолюбивого); вторые три типа развиваются в атмосфере угнетения, различаясь тоже силой интеллекта. Нетрудно убедиться в том, что это толкование совершенно искусственно — например, лицемерие, конечно, не нужно и невозможно, если дети развиваются на психическом и социально-психическом просторе, но оно совершенно понятно, если дитя не смеет обнаруживать своих желаний. Равным образом лицемерие совсем не связано с низким умственным уровнем, а как раз наоборот. Но, за вычетом этих теоретических соображений Лесгафта, ее нужно признать очень удачной, хотя она и не исчерпывает галереи детских типов.

Из шести зарисованных Лесгафтом портретов четыре (лицемерный, мягко- и злобно-забитый, угнетенный) относятся к детям, не знающим свободы в раскрытии своей личности! Этот высокий процент детей, ущемляемых в своей эмоциональной жизни (а это является центральным), к сожалению, не может быть назван преувеличенным. Любопытно различие между мягко-забитым и злобно-забитым ребенком. Оба они забиты, лишены ласки и внимания, свободы и простора, но те дети, в отношении к которым режим семьи является грубым и резким, обыкновенно озлобляются против своих близких, становятся сами грубыми, дерзкими, неприятными. Все это отравляет детскую душу, наполняет ее ядом злобы, который душа детская вбирает в себя как губка, — но все же должно отметить, что, озлобляясь, ребенок не теряет своей личности. Злоба является своеобразной формой защиты личности, охраняет ее от полного подавления: в злобе ребенок проявляет свою личность, находя в ней единственный выход для утверждения своей личности. Как ни опасна с точки зрения морального здоровья ребенка злоба, как ни ядовито ее дыхание для нежной души детской, но с точки зрения психического здоровья как такового злоба является последней защитой ребенка от полного подавления и упадка личности.

Губительнее поэтому действует тот семейный уклад, который вырабатывает «мягко-забитый» тип ребенка. То, что дал Лесгафт в отношении происхождения этого типа, можно было бы назвать художественно-педагогическим открытием Лесгафта. Он с необыкновенной глубиной вскрыл эти условия создания мягко-забитого типа. Если злобно-забитый тип развивается в условиях грубого и резкого подавления чувств и желаний ребенка, то мягко-забитый тип развивается, наоборот, в нежной, сентиментальной атмосфере той родительской любви, которая со всех сторон охватывает детей, не давая никакого простора для их личной инициативы. Родители никогда не принуждают, а только упрашивают, — поэтому ребенок не может реагировать грубо или озлобленно на то, что ему не дают свободы. Все облечено в нежные формы любви, ребенок живет как бы под стеклянным колпаком, в душной атмосфере оранжереи. Он не знает свежего воздуха, он не делает ошибок, ибо все обдумано, все предупреждено любящими родителями. Ребенку не нужно думать, не нужно решать никаких вопросов — все готово, все обдумано заранее, и ребенку остается только слушать родителей и выполнять их советы. Для чувств ребенка, для его желаний нет простора: социально-психическое стеснение здесь очень сильно, ибо все то, в чем дитя выходит за пределы желанного для родителей, родители останавливают — и делают это так нежно, так ласково, что ребенок даже и не замечает, что желания его подавлены.

Чтобы сделать незаметным давление, родители его облекают в нежные формы, сопровождают какими-либо неожиданными удовольствиями. А то, что родители считают допустимым, то уже все заранее обдумано и приготовлено. Инициативе ребенка не на чем проявиться: это — забитое дитя, дитя обезличенное, теряющее способность иметь свои желания, яркие чувства. Апатия и психическая вялость имеют свой корень именно в том, что у ребенка стеснено выражение его чувств; в злобной реакции ребенок отстаивает свою личность, охраняет ее, но когда давление облегчено в мягкие, нежные формы, дети постепенно обезличиваются, яркие, сильные чувства уже не расцветают в душе, и на всей личности лежит печать бесформенности, недоразвития.

* * *
Мы готовим детей для жизни, а не для какой-то искусственной, оранжерейной обстановки, а это значит, что мы должны способствовать развитию в ребенке социальных сил его души. Это нисколько не устраняет и не отодвигает задач развития индивидуальных способностей и особенностей ребенка, но только придает этой задаче новый смысл.

С самых ранних лет детская душа как бы насквозь пронизывается лучами социальности. Не удивительно поэтому, что ни один возраст не бывает так склонен к социальной жизни, как детский.

Мы, взрослые, менее нуждаемся в социальном общении и сознаем себя более независимыми от социальных связей. Дети легче сходятся, скорее привязываются и в силу этого социально более чутки, чем взрослые.

Уже при общем взгляде на период детства становится ясной огромная роль социального общения в формировании детской души. Ни одно живое существо не знает столь длинного детства, как человек. В животном царстве очень скоро после рождения становятся способными вести самостоятельную борьбу за существование. А человек? Прежде чем мы созреем физически, прежде чем мы духовно окрепнем настолько, чтобы быть способными к самостоятельной, ответственной деятельности, проходит много лет. Отчего это так? Все живые существа получают свои основные силы благодаря наследственности, и им нужен лишь некоторый опыт, некоторая помощь со стороны родителей, чтобы вести самостоятельную жизнь. Но чтобы войти в общество, ребенок должен созреть не только физически, но созреть и духовно. Все, что человечество добывало в течение своей истории, все это передается в сгущенном виде от поколения к поколению. Язык, религия, нравы и обычаи, памятники литературы, результаты науки — все это нужно усвоить, все это наследство нужно сделать своим, нужно его узнать и им овладеть.

Здесь мы имеем дело не с физической наследственностью, с помощью которой дитя от родителей получает те или иные свойства, а с социальной наследственностью. Всю совокупность содержания, накопленного предыдущими поколениями, называют традицией — и вот для усвоения традиции и нужно столь длинное детство, какое свойственно человеку.

Ни один человек, конечно, не в состоянии усвоить всего содержания традиции, но от поколения к поколению в живом социальном общении, в живом социальном единстве хранится эта традиция. Каждому поколению должно прежде всего усвоить — конечно, вкратце, в среднем минимуме, — то, что выработала жизнь до него и, только взобравшись на верхний этаж созидаемого рядом поколений здания, новое поколение может продолжать работу предыдущих поколений.

По мере исторического развития молодым поколениям приходится проходить все большее и большее количество «этажей»: двести лет назад стать на уровне достижений своего времени было, конечно, и проще, и легче, чем в наше время. Вот отчего так продолжительно детство вообще, вот отчего оно становится все более продолжительным. (Справедливость этого взгляда легко оценить в наши дни: снижение общего интеллектуального и культурного уровня людей, «приземление» жизненных интересов, падение в российском обществе авторитета образования, больший, чем прежде, разрыв между поколениями приводят к тому, что подростки довольно быстро осваивают обязательный социальный минимум и, останавливаясь на нем, производят впечатление рано повзрослевших. — Прим. сост.)

Социальные чувства глохнут только оттого, что для них нет повода к выражению. Так чувство Родины просыпается тогда, когда наступает возможность и необходимость отдать свои силы на пользу Родины. Если мы искусственно сосредоточимся на ребенке, то воспитаем его не изолированно от социальной среды (что совершенно невозможно), но воспитаем в нем эгоиста, пользующегося всеми благами, но всецело погруженного в свои собственные задачи. Видеть центр педагогического дела в ребенке — это значит искусственно уходить от жизни. Организация воспитания должна соответствовать действительности — бессознательное, случайное воздействие общества на детей должно стать в нем сознательным и планомерным.

* * *
Понятие личности является основным и центральным понятием педагогики. Можно прививать детям какие-либо навыки, сообщать те или иные знания, если это требуется жизнью, но с педагогической точки зрения ясно, что любая программа воспитания должна быть такой, чтобы эти навыки и знания не внешне, не механически закреплялись в личности, но связывались с ее внутренним содержанием, с ее внутренней жизнью. Педагогически плодотворным можно признать лишь то усвоение навыков или знаний, которое связывает их с жизнью личности для нее самой. Извне навязанное должно через воспитание стать внутренне необходимым.

Детская личность (впрочем, как и наша личность во многом) не только дана, но и задана. Она только формируется, только ищет своего особого, индивидуального пути развития. Но мы все еще хотим воспитать из наших детей «человека вообще».

Должно помнить, что люди не идут в своем развитии одним и тем же путем, что личность не принимает у всех одной и той же формы, но всякая личность должна найти свой путь, свою идеальную форму.

В педагогике сильно течение, возводящее задачу воспитания личности как таковой, то есть вне вопроса о смысле ее жизни, в высшую тему педагогики. Смысл воспитания, согласно этому течению, состоит в том, чтобы дать личности ребенка вообще раскрыться в полноте ее сил, помочь ей творчески осуществить то, что заложено в ее глубине, в основе ее своеобразия и особенности. А вся работа воспитания с этой точки зрения заключается лишь в том, чтобы личность могла свободно творить самое себя, чтобы ее творческие силы не были ничем стеснены.

Чем бы ни стала личность, но если она свободно избирает свой путь и находит удовлетворение в той жизни, какую она строит, — это оправдано в глазах педагогов тем, что верховное значение принципа личности здесь не нарушено. Это превращает воспитание, в сущности, в бессодержательную задачу, в чистое развитие принципа личности — независимо от того, во что выльется жизнь личности. Слепое преклонение перед началом личности ведет к педагогическому анархизму, к отрицанию объективных принципов воспитания, как это мы и видим в ряде течений, особенно у Л. Толстого и его различных последователей.

Огромное, однако, число современных педагогов свободно от такого формализма в вопросе о воспитании личности. Веря в творческие силы, заложенные в детской душе, в действенность внутренних факторов душевной жизни, они озабочены, однако, тем, чтобы обеспечить ребенку здоровое, крепкое, творческое развитие в определенных его линиях. Одни заняты тем, чтобы развить те дарования, какие присущи данному ребенку, укрепить и усилить те психические функции, которые дадут возможность личности наиболее полно и ярко выявить себя. Другие придают существенное значение развитию социальных сил в ребенке, накоплению в нем социальных навыков, способности проникаться теми задачами, которыми живет общество.

В Америке придают главное значение формированию характера — умению проводить в жизнь свои идеи, осуществлять свои замыслы. Идея развития творчества в человеке есть вообще одна из любимых и дорогих идей для современной педагогики, можно сказать — высшая цель, к которой стремится современное воспитание. Но в американской педагогике к этому присоединяется еще очень четкое определение условий развития творческой силы — это и есть «Charakterbuilding», формирование силы, необходимой для реализации творческих замыслов человека. Воспитание характера означает здесь воспитание умения достигать поставленных целей, умения овладевать средой и теми силами, какие находятся в данной обстановке.

Все эти определения задач воспитания отходят от чисто формального сосредоточения на развитии личности вообще или на идее гармонического раскрытия ее сил — они выдвигают на первый план те или иные конкретные цели, в достижении которых усматривают благо личности. Нельзя сомневаться в том, что педагогическая мысль движется в этом случае глубокой любовью к детям и чувством ответственности за их будущее, что она стремится дать максимум того, что вообще может дать воспитание. Педагогическое внимание сосредоточено здесь на том, чтобы развить в ребенке те функции, которые сделают его сильным и творческим в условиях современной жизни и освободят его от возможных конфликтов или неверных путей.

В таком педагогическом реализме есть, конечно, много очень ценного. Задача воспитания понимается здесь не так, что нужно вообще помочь ребенку стать личностью и раскрыть себя, а так, что принимаются во внимание те стороны человека, в развитии которых обеспечивается удача и благо личности.

Есть, однако, какой-то невыразимо мучительный контраст между тем, как усиленно выдвигается в воспитании задача развития силы личности, умения ее найти себя и отстоять себя в сложных условиях современной жизни, и тем, как придавлена, стеснена личность человека в наше время со всех сторон, какой забитой и бессильной сознает она себя.

Та сила, которую воспитание хочет выработать в детях, не предохраняет их от трагедий, от жестоких и мучительных неудач, от безрадостности и даже бессмысленности жизни. То, о чем заботится современное воспитание, конечно, нужно и важно, но оно или не затрагивает основной тайны в человеке, проходит мимо самого существенного в жизни, или слишком слабо и незначительно, чтобы оказаться способным обеспечить детям благо. Физическое здоровье, культура ума и чувств, сильный характер, здоровые социальные навыки не спасают от возможности глубоких, часто трагических конфликтов в душе человека, не охраняют его в страшные часы одинокого раздумья. Тема о человеке оказывается шире и глубже, сложнее и запутаннее, чем ее знает современное воспитание. «Яркая личность», «человек с сильным характером» — эти понятия могут быть одинаково относиться не только к всецело положительным, высоконравственным натурам, но вместе с тем, увы, и к натурам противоречивым, своевольным, а то и прямо одержимым демоническим началом. То, о чем заботится современное воспитание, не затрагивает основной тайны в человеке, проходит мимо самого существенного в жизни. Воспитание не просто должно помогать ребенку войти в жизнь, но в, по возможности, лучшую жизнь. Это возможно, если научить его употреблять силы души и тела служению высшим идеалам и ценностям, а не угождению своим слабостям.

Теория личности, согласно которой личность является простой суммой психических процессов, простой их координацией, — эта теория глубоко ошибочна. Она не замечает того, что личность есть организм, в котором всякая отдельная сторона, отдельная функция получает свое значение и свое направление от целого. Когда мы вступаем в непосредственное общение с людьми, мы никогда не принимаем во внимание только то, что дано в их эмпирической личности, но всегда чувствуем, что в глубине ее живут те или иные силы, как бы дремлют те или иные особенности, которые могут пробудиться. Эта скрытая сторона личности, как фон освещающая всю жизнь, всю активность ее, должна быть признана чрезвычайно влиятельным и существенным началом. Личность всегда глубже своего эмпирического выражения. Человек никогда не бывает только дан, он никогда не закончен, он всегда и «задан», перед ним всегда раскрыта бесконечная перспектива духовного развития.

Мы обыкновенно смеемся над матерями, которые уверяют, что их дети представляют нечто необыкновенное, единственное. Мы смеемся над матерями, но должно признаться, что их чувства — истинны и верны. Всякое дитя есть новое, неповторимое событие в мире. Пусть детская душа вначале является еще «хамелеоном» — но любовь видит дальше равнодушного взгляда; сквозь скорлупу эмпирического материала видно самое ядро, виден тот образ Божий, который у всякого из нас свой, особый и неповторимый.

Конечно, более полного раскрытия индивидуальность достигает лишь в зрелом возрасте, но опытный взгляд может уже у ребенка подметить формирующиеся черты. Обойти же личность, как-то безлично привить ей что-либо значит по существу умерщвлять и убивать начало личности.

Это центральное значение понятия личности для педагогики не означает, однако, что оно является в ней верховным принципом. Личность связана всегда с каким-либо социальным целым, она включена в порядок природы, в своей внутренней жизни обращена к миру ценностей, ищет опоры и восполнения в Боге.

* * *
Первым (по времени) вопросом религиозного воспитания ребенка в семье является вопрос о крещении. Здесь мы сразу наталкиваемся на возражения: младенец не понимает великой тайны крещения, а потому крещение над младенцем совершать нельзя. Сознание ребенка не может участвовать в такой великой вещи, как сочетание души с Христом, и потому крещение, согласно этому взгляду, не усваивается. Когда обращается в христианство взрослый, то таинство Крещения является началом и залогом его духовного развития, а у ребенка это отсутствует.

В этих аргументах есть доля справедливости, но не крестить младенца является крайней несправедливостью для его души. Если у ребенка нет переживаний крещения, то оставлять ребенка вне веры, лишать его религиозного воспитания только поэтому — совершенно невозможно. Это просто жестоко, так как религиозное воздействие на душу безусловно необходимо. Даже неверующий Дж. Ст. Милль признает исключительное значение духовной формы в воспитании, говоря: «Для детей необходимо внушение предрассудка свободы», другими словами, нужно вести воспитание так, как будто есть Бог, так как это дает рост душе.

Вопрос о крещении с педагогической точки зрения очень прост. Таинства для детей, безусловно, необходимы, ибо они создают связь души с Церковью. Вживание в церковную жизнь происходит постепенно. Хотя в ребенке зреет и доброе и злое, но ребенок обращен к Богу больше, так как он еще не отгорожен от Него грехами, как это бывает у взрослых. Не в том состоит религиозное воспитание, чтобы ребенок усвоил религиозную жизнь интеллектуально. Сознание будет приведено к усвоению начал христианской жизни в свое время. Нужно, чтобы ребенок знал основное, самое необходимое, и чтобы оно имело бы место не только в его сознании, но главным образом в сердце. Только таким образом открывается христианский путь.

Несостоятелен аргумент, что дети не понимают крещения. Каждое таинство есть тайна даже для взрослого, но лучи Божии, идущие через таинство, оседают не в сознании, но гораздо глубже — в сердце. Мы не знаем, как и что происходит в таинственном сорастворении души и Христа. Совершенно неверно измерять силу таинственного воздействия мерой сознательности, хотя нельзя и оспаривать значение сознания. Отнюдь не в сознании лежит центр тяжести восприятия нами таинства.

* * *
Детей не столько нужно учить молиться, как молиться вместе с ними, атмосфера молитвы сильнее всего действует на их душу. При этом совершенно непедагогично и религиозно неправильно воспитывать в детях молитвенный утилитаризм. Неверно вмешивать Бога в будничную жизнь, во все ее мелочи. Непедагогично мелкое использование идеи Божества, Его всеведения, справедливости. Для ребенка важно не заучить слова молитвы, но вести его так, чтобы он чувствовал себя стоящим на молитве пред Богом. Католики совершенно неправильно заставляют детей молиться за грехи всего мира. Чуткие детские души не могут обременяться грехами чуждого им мира.

Для детей слова молитвы не имеют такого значения, как для взрослых. Важны не слова молитвы, но стояние пред Господом, и наиболее важна поэтому соответственная установка души.

* * *
Очень большое педагогическое значение имеют иконы. Икона есть воплощение Бога в видимой для нас и доступной форме. Детям чужда идолопоклонническая психология. Если у взрослых по отношению к иконам есть иногда, пожалуй, легкий рецидив язычества, то у детей этого совершенно нет. Икона в сознании ребенка может быть неправильно понята, но его внутренняя психологическая установка совершенно свободна от идолопоклонства.

Религия для детей не есть система идей, хотя надо сказать, что дети не неспособны воспринимать догматику, — религия для детей есть система образов. Даже великая тайна христианства — Святая Троица — совершенно приемлема для детей как факт и принимается образно, как и все остальное. Картина Страшного Суда, виденная Гоголем (когда ему было четыре года), навсегда осталась в его душе. Душа ребенка быстро отзывается на живой образ Спасителя, и такое восприятие образа Христа легко внедряется в душу. Отсюда понятно значение икон: это тот же образ Христа в видимой форме. Иконы вызывают у детей особое почитание. Собственные иконки у детей имеют для них громадное значение. Правда, здесь нам могут указать на то, что у ребенка развивается чувство собственности, безотносительно к религиозному содержанию: однако иметь свою иконку для ребенка крайне важно. Образ Христа связан со всем душевным миром ребенка — равно как и с внешним его бытом.

И у взрослых людей в их религиозной жизни образам принадлежит главное место, у детей же эта сторона выражается ярче и сильнее. Та религия действует более воспитательно, которая обладает большим количеством образов; религия без почитания икон действует слабее, чем религия, связанная с почитанием икон.

* * *
Эстетическое воспитание должно иметь в виду две цели: низшую, служащую задачам развлечения и игры, и высшую, служащую питанию души через приобщение души к красоте. Однако эстетическое вдохновение, преображающая сила прекрасного образа должны быть закреплены трудом души, вне этого эстетическое вдохновение может служить расслаблению души и росту безответственности и особого (эстетически окрашенного) легкомыслия.

Вся двусмысленность эстетического вдохновения в душе в том и заключается, что оно по существу проходит мимо внутренней драмы в человеке, утешается и насыщается чисто периферическим переживанием целостности и свободы. Эстетические движения могут быть проводниками подлинного преображения человека, но сами по себе они не знают критерия того, подлинно или лишь психологично то состояние, которое они вызывают. Огромная динамическая сила, присущая эстетической жизни, может оказаться слепой и даже губительной; чтобы освободиться от этой двусмысленности, они должны изнутри освещаться обращенностью души к Абсолюту.

* * *
Дети понимают свободу лучше, чем взрослые, и дети не имеют перед собою маленьких задач — все предпринимаемое ими для них большое, и так они все переживают. Практически часто родители бывают правы, ограничивая свободу ребенка надзором или препятствием, но не следует преувеличивать – эти шаги только тогда приобретают свою педагогическую ценность, когда они действительно воспитывают к свободе. Для нас единственно глубокое разрешение этого вопроса дано в словах Иисуса Христа: Познайте истину, и истина сделает вас свободными. Поэтому система воспитания к свободе есть система приобщения к истине – последняя для нас заложена в Церкви, и поэтому познание истины для нас заключается в приобщении к Церкви.

Православие среди других исповеданий в наибольшей мере сохранило благовестие свободы в Церкви и через Церковь, тогда как протестантство уклонилось в сторону в понимании свободы как индивидуализма. Если свобода дается людям как небесный дар, то овладеть ею можно только в Церкви, при постоянном общении с Богом. В христианстве подлинным субъектом свободы является не отдельный человек, но только Церковь как целостный организм. Мы только тогда свободны по-христиански, когда прислушиваемся к Церкви и живем в ней.

Литература
При составлении использованы следующие работы прот. В. Зеньковского:

«Педагогика», 1933;
«Психология детства», 1922;
«Проблемы воспитания в свете христианской антропологии», 1934;
«Социальное воспитание, его задачи и пути», 1918;
Статья «Принцип индивидуальности в педагогике и психологии», 1911;
Статья «Проблемы религиозной педагогики».

О ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ В. ЗЕНЬКОВСКОГО
В. Зеньковский — кропотливый исследователь индивидуальных душевных качеств и свойств. Им создано особое учение о духовной жизни в детстве, положено начало изучению возрастной динамики религиозного чувства и различий в типах религиозности у детей.

Духовная жизнь детства для Зеньковского — несомненно своеобразна. Она не есть недоразвитая религиозность взрослых, но представляет особое, самобытное явление, которому надлежит раскрыться в ребенке и в полной мере быть пережитым им. Полагая причиной многих педагогических затруднений, с одной стороны, ненормальности современной жизни, а с другой – мелочную родительскую опеку, он даже говорит: «Основная задача нашего времени — дать возможность всем детям пережить нормально свое детство».

Мастерство педагогики в том, чтобы наиболее полно и точно угадать в характерных чертах ребенка не только данность (действующую основу его бытия в мире), но и его заданность, то есть индивидуальное задание наперед, личную призванность, нуждающуюся в, по возможности, более полном раскрытии. Воспитывать таким образом есть не просто правильнее всего, но еще и наиболее легко, ибо ребенок уже от младенчества обладает несомненным индивидуальным своеобразием, воспринимая все лично, и вне личного склада слабо восприимчив к педагогическому воздействию. Если же необходимое педагогическое участие будет проявлено, удастся с большим успехом привести человека к вхождению «в лад с собой» — в соответствие с его изначальным призванием. Воспитание, как полагает Зеньковский, есть процесс обоюдный, а не односторонний. Дети, конечно, не имеют еще должного опыта и знаний и именно поэтому ищут руководства взрослых. Тем не менее взрослые не должны своим опытом и авторитетом подменять у ребенка его собственный поиск, но как бы ассистировать, постоянно идти рядом.

Важны не столько готовые рецепты или специально предназначенные для воспитательных целей приемы, сколько сама атмосфера религиозности и духовной свободы в семье, проникаясь которой ребенок отыскивает формы, конкретно характерные для себя самого. (Не молиться в виду у ребенка и не наблюдать за его молитвой, но молиться вместе с ребенком, его молитвой, по возможности в простоте его чувства.) Лишь таким путем в человеке может установиться подлинная и фундаментальная религиозность, которая всегда глубоко лична и только во внешних своих проявлениях прибегает к общепринятым формам поведения и выражения чувств.

В системе взглядов Зеньковского «самоопределение человека в его мотивах, в его ценностных ориентирах происходит на такой глубине, которая недоступна актам сознания». Именно это позволяет понять тот факт, что «сердцу не прикажешь» и что с помощью сознания человеку не удается произвольно управлять своей духовной жизнью. В таком различении писатель иногда доходит до прямого противопоставления всего внешнего внутреннему, которое, быть может, кажется некоторым чересчур категоричным и резким, а иногда даже служит основанием для упреков в адрес автора в неком «педагогическом анархизме», проповеди им какой-то стихийности в процессе воспитания. Действительно, определенные различия с традиционным подходом у Зеньковского имеются: куда привычней для православных воспитывать через внешнее — благочестиво устроенный повседневный уклад и порядок церковной жизни. Однако же нельзя отрицать и того, что условия времени, в которые жил и работал автор, несли в себе глубочайший кризис традиции и крушение привычного уклада жизни, а потому требовались принципиально иные решения.

К тому же, если рассматривать все наследие автора целиком, нельзя не заметить его глубокой приверженности идеалу церковности как одному из главных принципов воспитания. Так, Зеньковский уделяет большое внимание пользе чтения житий святых, старческому руководству и духовничеству, участию детей в таинствах и т. п. вопросам. Наконец, сам он решился принять священный сан уже в достаточно поздние годы, очень трепетно и благоговейно относясь к своему иерейскому служению и считая благодать православного пастырства необходимой для более тесной связи с воспитанниками. (В.Зеньковский – основатель и руководитель Русского студенческого христианского движения, а после войны – его духовник. РСХД часто упрекали в либерализме, особенно при экуменических контактах. Однако в своих сочинениях отец Василий Зеньковский выступает как твердый защитник православного подхода к воспитанию, неизменно подчеркивая, что Православие наиболее последовательно придерживается Евангельского и святоотеческого Откровения о человеке, тогда как в воспитательных подходах католиков и протестантов наблюдаются серьезные уклонения.)

Религиозный идеал для Зеньковского — это «внутренняя свобода, соединенная с добром», и это определение, хотя и выраженное современной лексикой, точно передает существо дела, ибо идеалом всей православной духовности служит «филокалия», добротолюбие — свойство души, сочетающее в себе одновременно любовь (внутренний акт целостного и свободного произволения) с выбором добра в качестве объекта этой любви.

Немало сказано им и о воспитующем влиянии культуры. В своих работах В. Зеньковский разворачивает концепцию «островков православной культуры» как единственного способа ее поддержания и передачи от поколения к поколению в наступившие секуляризованные времена. Каждому сообществу церковных людей, считает автор, необходимо внутри себя копить силы и опыт для воспитания в своем кругу всесторонне — и духовно, и интеллектуально, и социально — развитой и подготовленной к жизни молодежи. Одним из главных таких «островков» надлежит быть православной семье, в которой люди связаны между собой всей совокупностью отношений и потому с большим успехом могут совместно противостоять духу века сего.

При этом понятие «культура» не несет для Зеньковского преимущественной эстетической или интеллектуальной окраски. Она воспринимается через весь строй жизни человека, полноту раскрытия его способностей, решимость нести жизненный крест, быть призванным к духовным и общественным задачам. Здесь Зеньковский даже решается выступить с открытой оппозицией Достоевскому: «не красота спасет мир, но красоту нужно спасать» — тем самым как бы вынося свое краткое резюме и критически переосмысливая наследие русской классической культуры, над которой определенно витал дух гуманистического, «просвещенческого» оптимизма. Педагогика Зеньковского охватывает все возрастные периоды, но наиболее ценна и вдохновенна она прежде всего своей направленностью на «позднее детство», когда уже в полной мере созревает стремление личности к свободному поиску и творческим пробам. Особую роль здесь приобретают трезвая родительская любовь и стремление «работать» все эти годы, уповая не столько на быстрый, прямой воспитательный результат, сколько создавая задел на будущее, когда молодой человек минует мятежную пору и вступит на поле «всамделишних» взрослых задач. И здесь различение Зеньковским религиозности внутренней и внешней составляет великое его достижение.

Юность, считает он, не склонна искать внешних приличий и идти общим путем. Редкие дети в этот период способны удержаться в рамках «классического канона» церковности. Но это не означает необратимого отхода от веры. Сила веры, только еще мало осознанная самим юношей и прикрытая другими романтическими именами, кипит глубоко внутри, время от времени прорываясь наружу то первой влюбленностью, то порывами к творчеству и приключениям, то в искании «большой дружбы» и жажде героических поступков. Зеньковский называет это стадией «блудного сына».

Родителям необходимо на это время отодвинуть в сторону формальные правила и понять молодую душу в разнообразии и широте этих ее движений. Вся воспитательная драма современности состоит в неуклонном «приземлении» высоты юношеского полета до удовлетворения страстных влечений и примитивного подражательства эталонам «масскульта», а не в том, что обычно пугает нас, взрослых, — романтических мечтах и наивных устремлениях. Нужно стать добрым советчиком, а не строгим соглядатаем юности, предупреждая ее от особо рискованных авантюр, неустанно молясь и терпеливо ожидая того часа, когда практический опыт отрезвит молодого мечтателя.

Творчество В. Зеньковского значимо не только в научном и философском аспектах, но и по эмоциональному своему настрою. Автор многократно, как бы рефреном, повторяет во всех работах: любовь, любовь и одна лишь любовь, понятая конечно же в должном своем — христианском, а не современном, «демократическом» качестве, — может быть единственно верным путеводителем воспитания.

Составитель Андрей Рогозянский

Дети в храме
Источник:Отрывок из книги протоиерея Владимира Воробьева «Покаяние, исповедь, духовное руководство»

...гораздо более трудные проблемы встают в другом случае: когда дети вырастают в семье верующей. Вот это проблема, с которой я не умею справиться. Это, возможно, самое трудное и актуальное для нас.

Детям, воспитанным в верующих семьях, со временем надоедает то, что им предлагают родители. Родители и священник должны быть к этому готовы. Привыкнув ко всему церковному, как к обычному, обыденному, как к тому, что навязывается старшими наравне со многим другим, что делать неприятно, неинтересно, но нужно, они начинают не вполне осознанно отвергать все это. У таких детей начинает проявляться какая-то центробежная энергия. Они хотят чего-то нового для себя, они хотят постичь какие-то неизведанные ими способы жизни, а все, что говорит мама, или бабушка, или отец, . все это уже кажется пресным.

Такие дети очень легко находят недостатки у церковных людей, которые начинают казаться им ханжами, скучными моралистами.

Они очень часто в церковной жизни уже не видят ничего достаточно светлого. Такой вектор, такая направленность из церкви делает их по существу не способными воспринимать благодать Божию. Участвуя в таинствах, даже в причащении Святых Христовых Таин, по существу говоря, они ничего не переживают, они оказываются, как это ни странно, в детском возрасте малоспособными переживать причащение Святых Христовых Таин как соединение с Богом, как встречу с Богом. Для них это одно из привычных, воскресных, праздничных состояний. Для них церковь часто становится клубом, где можно встретиться и поговорить друг с другом. Они могут здесь о чем-то интересном сговориться, дождаться с нетерпением, когда же кончится служба и они вместе побегут куда-то по секрету от родителей в мир окружающий, во всяком случае не церковный.

Иногда бывает хуже: им нравится шалить в церкви, даже и такое бывает, или подсмеиваться над разными людьми, которые здесь в церкви находятся, иногда даже над священниками. Если они что-то умеют, если занимаются в церковном хоре, то они с большим удовольствием будут обсуждать, как поют сегодня и . без конца и края всякие насмешки над хорами, над разными певчими, кто как поет, кто что-то слышит, кто что может, кто что понимает. Они всегда чувствуют себя маленькими профессионалами, которые способны оценить все это. И в таком зубоскальстве, у них может пройти вся литургия и вся всенощная. Они совершенно могут перестать чувствовать святость Евхаристического канона. Но это не помешает, когда вынесут Чашу, стать первыми, или, может быть, не первыми, наоборот пропустить маленьких вперед и очень чинно подойти к Чаше, причаститься, потом так же чинно отойти, и через три минуты они уже свободны, все уже забыли и опять предаются тому, что интересно по-настоящему. А момент причащения Святых Христовых Таин... это все для них привычно, все известно, все это мало интересно.

Легко научить детей выглядеть всегда православными: ходить на службы, сначала к Чаше пропустить младших, уступить место. Они все это могут делать, и это, конечно, хорошо. Приятно видеть таких воспитанных детей. Но это совершенно не означает, что они при этом живут духовной жизнью, что они по-настоящему молятся Богу, что они ищут общения с Богом. Это совершенно не означает устремления к реальному соединению с благодатью Божией.

Соответственно такому их образу жизни возникают трудности на исповеди. Ребенок, который с малолетнего возраста (с семи лет обычно), приходит на исповедь, причащается очень часто по традиции. Скажем, в нашем храме дети причащаются на каждой литургии, на которую их приводят или на которую они приходят сами. Фактически получается раз в неделю, иногда чаще.

Исповедь для них бывает сначала очень интересной и вожделенной, потому что им кажется, что когда они будут исповедоваться, то это означает их некую взрослость, что они уже стали большими. И пятилетний ребенок очень хочет скорее начать исповедоваться. И первые его исповеди будут очень серьезными. Он придет и скажет, что он не слушается маму, что он побил сестренку, или что плохо сделал уроки, или плохо помолился Богу, и скажет это все весьма умилительно, серьезно. Но очень скоро, буквально через месяц или два, окажется, что он к этому совершенно привык, и дальше идут целые годы, ко-гда он подходит и говорит: «Я не слушаюсь, я грублю, я ленюсь». Таков короткий набор обычных детских грехов, весьма обобщенных. Он выпаливает их мгновенно священнику. Священник, который замучен исповедью свыше всякой меры, естественно, прощает и разрешает его за полминуты, и все это превращается в ужасающую формальность, которая, конечно, ребенку больше вредит, чем помогает.

По прошествии нескольких лет оказывается, что для такого церковного ребенка уже вообще непонятно, что он должен над собой как-то работать. Он даже не способен испытывать настоящего чувства покаяния на исповеди. Для него не составляет никакого затруднения сказать, что он плохо сделал. Он это говорит совер-шенно легко. Так же, как если ребенка привести в поликлинику в первый раз и заставить его раздеваться перед врачом, то он будет стесняться, ему будет неприятно. Но, если он лежит в больнице и каждый день он должен поднимать рубашку, чтоб его слушал доктор, то через неделю он это будет делать совершенно автоматически. У него это не будет вызывать никаких эмоций. Так и здесь. Исповедь уже не вызывает никаких переживаний у ребенка. Священник, видя это, оказывается в очень трудном положении. Он не знает, как с этим бороться, что сделать для того, чтобы ребенок пришел в себя.

Бывают некоторые очень яркие примеры, когда ребенок уже не просто не слушается, ленится и обижает младших, . он вопиющим образом безобразничает. Скажем, в школе мешает заниматься всему классу, в семье он является живым примером отрицательным для всех младших детей и семью терроризирует просто откровенно. Потом начинает вести себя безобразно в обществе: ругаться, курить. То есть, у него появляются грехи, для церковных семей совершенно необычные. Тем не менее, как его привести в чувство, священник не знает. Он пытается с ним говорить, пытается ему объяснять:

— Ты же знаешь, что это нехорошо, это же грех.

Да, он давно все это хорошо знает, прекрасно знает, что это грех. Он даже на пять минут способен напрячься и сказать:

— Да, да я постараюсь, я больше не буду...

И нельзя сказать, что он лжет. Нет, он не лжет. Он на самом деле произнесет это привычным образом, так же, как перед обедом он может «Отче наш» прочитать более менее серьезно за одну минуту, но не больше. После того, как прошло это привычное «Отче наш», он опять живет вне молитвы. Так и здесь. Он может сказать что-то такое, чтобы потом его допустили к причастию. А через день, через два он возвращается на свои рельсы и продолжает жить так же, как и жил. Ни исповедь, ни причастие не дают плодов в его жизни.

Кроме того, священник замечает, что чем больше он, приходя в волнение, начинает разговаривать с этим ребенком более внимательно, более серьезно, тем быстрее исчерпываются его средства. И он выложит почти все, что может, а цели не достигнет. Ребенок все это «скушает» очень быстро и дальше живет так же, как и жил. Мы ему даем более сильные лекарства, он их все поглощает, но они не действуют на него. Он не чувствителен к этим лекарствам, он не воспринимает ничего. Это такая степень окаменения совести, которая просто поражает. Оказывается, с верующим ребенком священник уже не может найти никакого адекватного языка. Он начинает искать другой путь, он сердится на ребенка. Но как только он начинает сердиться, теряется контакт с ним вовсе. И такой ребенок часто говорит: «Я больше к нему не пойду, к этому отцу Ивану. Ну что он все время сердится и тут на меня сердятся и там на меня сердятся»...

Видите, эта проблема является одной из самых трудных для духовника. Здесь нужно очень крепко подумать, чего же тут требуется достичь, к чему надо стремиться. Мне кажется, что нужно стремиться к тому, чтобы как можно дольше оттянуть начало исповеди. Некоторые наивные мамы (таких очень много), если ребенок плохо себя ведет в шесть лет, говорят:

— Батюшка, поисповедуйте его, чтобы он уже начал каяться, может будет лучше.

На самом деле, чем раньше мы начнем его исповедовать, тем это хуже для него. Нужно помнить, что не зря Церковь детям не вменяет их грехи до семи лет (а раньше это было гораздо дольше). Дети не могут быть вполне ответственны за все так же, как взрослые. Тем более, что их грехи, как правило, не смертные. Просто они плохо себя ведут. И лучше их допускать к причастию без исповеди, чем профанировать таинство покаяния, которое они не способны воспринять в силу маленького возраста по-настоящему.

Можно поисповедовать такого грешника один раз в семь лет, а потом в восемь лет, и еще раз . в девять. И как можно дольше оттянуть начало регулярной частой исповеди, чтобы исповедь ни в коем случае не становилась привычной для ребенка. Это не только мое мнение, это мнение многих опытных духовников.

Есть и другое очень важное ограничение. Может быть, таких детей, которые явным образом страдают привыканием к святыне, нужно ограничить и в таинстве причащения. В таком случае лучше, чтобы дети причащались не каждую неделю, тогда причащение для ребенка станет событием. Я скажу вам о своем личном опыте. Когда я был маленьким (было еще сталинское время), вопрос стоял так: если я буду ходить в церковь постоянно, то меня обязательно увидят школьники, которые живут рядом, мои одноклассники, об этом сообщат в школу, и тогда, скорее всего, посадят моих родителей, а меня выгонят из школы. Я вырос в верующей семье, и мои родители были верующими с рождения, среди наших родственников почти все сидели в тюрьмах, дед мой три раза сидел в тюрьме, в тюрьме и скончался: так что была реальная опасность, ходить в церковь часто было невозможно. И я помню каждый мой приход в церковь. Это было для меня великим событием. И, конечно, речи быть не могло о том, чтобы там шалить... Если хотите, я считанные разы в детстве ходил в церковь. Это было очень трудно, поэтому это был всегда огромный праздник. Я прекрасно помню, каким великим событием была для меня первая исповедь. Потом вторая (наверное, через год), в общем за все свое детство я исповедовался несколько раз, как и причащался несколько раз за все свое детство. Много лет я просто не причащался или причащался крайне редко, каждый раз это нужно было выстрадать. Причастие Святых Христовых Таин и во взрослом возрасте я переживаю как событие для себя великое. И никогда иначе не было. И, конечно, я благодарю Бога, что Господь не дал мне привыкнуть к святыне, привыкнуть к церкви, к церковной жизни.

Как это ни странно, условия гонений, которые помешали очень многим быть верующими, были более благоприятны для тех, кто все-таки был в церкви. Сейчас не так. Скажу, что меня мама приучила молиться с самого рождения, как только я себя помню, я помню, что молился Богу каждый день утром и вечером. Я помню, что она учила меня читать «Отче наш» и «Богородице Дево», и я читал эти молитвы почти до взрослого возраста. А потом еще «Верую» добавилось и несколько слов своих, когда я поминал близких, родных. Но вот такого: утренних молитв и вечерних . я не читал в детстве до довольно позднего времени, То есть, я стал их читать, когда захотел это сам делать, когда мне показалось, что моей мо-литвы недостаточно, захотелось посмотреть книги церковные, и я увидел там утренние и вечерние молитвы и сам их для себя открыл, нашел и стал читать по собственному желанию.

Я знаю, что сейчас во многих семьях все не так. Сейчас наоборот родители как можно раньше стараются своих детей заставить как можно больше молиться. И отвращение к молитве возникает в удивительно быстрые сроки. Я знаю, как один замечательный старец, прямо писал по этому случаю уже большому ребенку: «Не нужно столько молитв тебе читать, читай только «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся», а больше ничего не читай, больше ничего не нужно».

Нужно, чтобы ребенок святое, великое получал в таком объеме, в каком он способен переварить. В чем тут причина? Мою мать воспитывали в верующей семье. И она учила меня так, как учили ее. Она помнила свое детство и учила своих детей по памяти.

Как это обычно бывает в жизни. А потом произошел разрыв непрерывности духовного опыта и несколько поколений выпало из церковной жизни. Потом они обретают церковную жизнь уже во взрослом возрасте. Когда приходят взрослые девушки или женщины, то им уже дают, естественно, правила большие, они каются по-настоящему. И когда они выходят замуж, и появляются у них дети, они своим детям дают все то, что когда-то дали им, когда они пришли в церковь. Очевидно, так происходит. Они не знают, как воспитывать детей, потому что их в детском возрасте никто не воспитывал в жизни церковной. Они стараются детей воспитать так, как воспитывают взрослых. И это роковая ошибка, которая приводит к самым плачевным результатам.

Я прекрасно помню одну знакомую моей матери из близкой церковной семьи, у которой было много детей. И помню, что она своих детей с самого детства водила в церковь. Но как? Она приводила детей обычно к моменту причастия, или совсем незадолго до причастия. Они входили в церковь, где они должны были вести себя абсолютно благоговейно, там нужно было на цыпочках пройти, сложивши ручки, причаститься и сразу из церкви уходить. Она не давала им в церкви ни одного поворота головы сделать, ни одного слова сказать. Это святыня, это святая святых. Вот это она прививала своим детям и они все выросли глубоко верующими людьми.

У нас теперь не так делается. У нас мамы хотят молиться Богу, хотят простоять всю всенощную, а детей некуда деть. Поэтому они приходят в церковь с детьми, здесь отпускают их, а сами молятся Богу. И думают, что детьми должен заниматься кто-то другой. И дети бегают по храму, вокруг церкви, безобразничают, дерутся в самом храме. Мамы молятся Богу. В результате получается атеистическое воспитание. Такие дети легко вырастут революционерами, атеистами, людьми безнравственными, потому что у них убито чувство святыни, благоговения у них нет. Они не знают, что это такое. Причем у них выбили самое высокое — святыню в самом ее высоком выражении. Даже церковь, даже литургия, даже причастие Св. Христовых Таин . уже ничто для них не свято. Каким еще авторитетом можно будет их потом поворотить к церкви, — неизвестно.

Вот поэтому, мне кажется, что очень важно детей ограничивать в их посещении Церкви, в количестве посещений, и во времени посещений. И, может, в причащении, в исповеди. Но это очень трудно, потому что как только мы начнем детей причащать без исповеди, поднимется возмущение, скажут: «Как это, разве можно без исповеди причащаться после семи лет?»

И вот дисциплинарная норма, которая введена была для взрослых, и которая тоже имеет в себе некоторую неправильность, для детей оказывается губительной. Нужно так повернуть жизнь детей, чтобы они свою церковную жизнь заслужили. Если уж не выстрадать, то заслужить. Нужно как-то потрудиться для того, чтобы было можно пойти в церковь.

Очень часто бывает так, что ребенок в церковь идти не хочет, но мама хватает его за руку и тянет его за собой:

— Нет, пойдешь в церковь!

Он говорит:

— Я не хочу причащаться.

— Нет, ты будешь причащаться!

И вызывает этим уже полное отвращение ко всему у ребенка. Ребенок начинает кощунствовать и богохульствовать прямо перед Чашей и бить мать руками и ногами и рваться от Чаши. А должно быть как раз наоборот. Ребенок говорит:

— Я хочу причащаться!

А мать говорит:

— Нет, ты не будешь причащаться, ты не готов, ты плохо вел себя эту неделю.

Он говорит:

— Я хочу поисповедоваться.

А она говорит:

— Нет, я тебе не позволяю, ты не можешь идти в церковь, ты должен это заслужить.

Бывает, детей берут из школы, чтобы они пошли на праздник церковный. И вроде бы это хорошо и хочется, чтоб они приобщились к празднику и благодати Божией. У меня у самого дети, я сам так делаю, поэтому очень хорошо это понимаю. Но здесь есть опять-таки очень большая проблема. Это только тогда хорошо, когда ребенок это заслужит. А если он всегда может пропустить школу и идти на праздник, то для него этот праздник уже делается праздником потому, что он школу прогуливает, а не потому, что это, скажем, Благовещение, или Рождество, или Крещение, потому что ему сегодня не нужно идти в школу и готовить уроки.

То есть это все девальвируется и профанируется беспредельно. И это недопустимо. Может быть, лучше, полезнее для души человека, для души ребенка, сказать:

— Нет, ты не будешь на празднике, ты пойдешь в школу и будешь учиться.

Пусть он лучше в своей школе плачет о том, что он не попал на Благовещение в храм. Это будет полезнее для него, чем прийти в храм и в храме совершенно ничего не ценить, ничего не чувствовать. Все должно в жизни ребенка быть переосмыслено с этой точки зрения.

И исповедь должна быть не столько уговорами, священник не столько должен стыдить, сколько он должен поставить все на свои места. Ему нужно брать на себя смелость вопреки родителям, сказать:

— Нет, пусть ваш ребенок в церковь пока не ходит.

Спокойно, не сердиться, не уговаривать, но сказать:

— Такие дети нам в церкви мешают. Пусть Ваш ребенок приходит в церковь, причащается раз в несколько месяцев...

Когда молодой человек хочет уклониться от армии, то и родители всячески пытаются его уберечь, спасти. А духовник говорит:

— Нет, пусть идет служить. Это для него будет полезнее.

Так и здесь. Ребенку нужно поставить суровые условия, чтобы он понял, что церковь для него — труднодостижимая цель.

На исповеди духовнику следует общаться с ребенком с большой любовью. Не быть занудным, строгим воспитателем, постараться донести до ребенка, что он его понимает, понимает все его трудно-сти, должен ему сказать:

— Это все, конечно, так. Действительно тебе трудно, действительно ты не справляешься. Но это что значит? Это значит, что тебе не нужно причащаться каждую неделю. А раз так, то приходи через месяц или через два. Может быть, ты придешь по-другому. Нужно с ребенком поговорить совершенно серьезно и заставить родителей все это поставить на свои места.

Церковь может быть лишь великим, радостным, праздничным и трудным переживанием. Церковная жизнь и исповедь должны стать для ребенка вожделенными, чтобы ребенок общение со своим ду-ховным отцом воспринимал как нечто очень-очень для него важное, радостное и труднодостижимое, очень долгожданное. Это будет так, если священник сумеет в нужный момент найти с ребенком личный контакт.

Очень часто приходится пережидать переходный возраст, при-ходится дотягивать до 14, до 15, до 16 лет. Не всегда, но бывает так. Особенно с мальчиками, они бывают невозможными шалопаями, и с ними серьезно говорить просто невозможно. Нужно разумно ограничивать их пребывание в церкви и участие в таинствах. А потом наступит время, когда можно будет сказать:

— Ну вот ты теперь большой, ты вырос, давай поговорим серьезно...

И складывается какая-то общая жизнь с духовником, личные отношения на серьезном уровне, которые для подростка становятся очень ценными.

Все вышесказанное о детях можно резюмировать очень кратко. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы исповедь становилась для детей просто частью церковного быта. Если так случится, то это профанация, это очень трудно исправимая беда. Поскольку мы не всегда имеем возможность делать то, что нам кажется нужным, мы должны быть в общем русле, а у нас в церкви фактически допускается общая исповедь, можно объяснить ребенку, что если он знает, что у него нет тяжелых грехов, то в этот раз он должен довольствоваться разрешительной молитвой.

Теперь перейдем к аналогичной проблеме со взрослыми.

Для священника бывает большой-большой радостью, когда приходит какой-то грешник или грешница, после каких-то несчастий или жизненных катастроф, которые заставили их пересмотреть свою жизнь и обрести веру. Он или она приходит обычно с очень тяжелыми грехами и плачет у аналоя о своих грехах. И священник чувствует, что этот человек пришел покаяться по-настоящему, и вот сейчас начинается его новая жизнь. Такое покаяние бывает для священника действительно праздником. Он чувствует, как благодать Божия проходит через него и обновляет этого человека, рождает его для новой жизни. Именно в таких случаях священник понимает, что такое таинство покаяния. Это действительно второе крещение, это действительно таинство обновления и соединения с Богом.

Такие случаи бывают, и не так уж редко. Особенно, когда приходят люди взрослого возраста. Но потом человек становится обычным христианином. Он стал часто ходит в церковь, часто исповедуется и причащается, и со временем к этому привыкает.

А может быть, это тот самый ребенок, который вырос в верующей семье, а теперь стал взрослым. Может быть это какая-то хорошая целомудренная девушка. Хорошая, светлая, посмотришь на нее — загляденье. Но при этом она вовсе не живет духовной жизнью. Не умеет каяться, не умеет исповедоваться, не умеет причащаться, не умеет молиться. Она вычитывает какое-то свое правило, часто причащается, но при этом не умеет делать это как должно. Духовной работы у нее нет.

Такие люди, разумеется, не ведут себя как дети. Они не бегают по храму, не разговаривают и не дерутся. У них есть привычка отстаивать все службы. Если с детства, то это уже довольно легко, это становится потребностью. И можно простоять так всю жизнь в церкви и быть хорошим человеком в общем-то. Ничего плохого не сделать, не убить, не наблудить и не украсть. Но духовной жизни при этом может и не быть.

Можно всю жизнь ходить в церковь, причащаться, исповедоваться и так ничего не понять по-настоящему, не начать жить духовной жизнью, работать над собой. Это бывает очень-очень часто. И, слава Богу, этому мешают скорби, которых довольно много в нашей жизни. Какие-то тяжелые переживания, даже тяжелые грехи, падения оказываются промыслительно допущенными в жизни человека. Недаром есть такая пословица: «Не согрешишь — не покаешься».

Оказывается, человек, который вырос в церкви, нередко для себя обнаруживает, что такое настоящее покаяние только тогда, когда как-то тяжко согрешит. До тех пор он тысячу раз ходил на исповедь, но никогда не понимал, никогда не чувствовал, что это такое. Это, конечно, не значит, что нужно желать, чтобы все впадали в тяжкие, смертные грехи. Это означает необходимость того, чтобы наша церковная жизнь была очень рельефной. Она должна быть обязательно чем-то трудным, чтобы человек начал внутренне работать. И задача духовника уследить за тем, чтобы человек работал, трудился, чтоб он не просто осуществлял какую-то свою привычную бытовую схему, отбывая какие-то праздники, какие-то службы. Нужно, чтобы у него была цель, чтобы он этой цели достигал. Каждый человек должен иметь свою программу духовной жизни.

Протоиерей Владимир Воробьев

О важности воспитания в детях христианского отношения к миру и своему служению в нем
Беседа со священником Артемием Владимировым, а так же с педагогом и психологом Евгением Куниным

Давайте поговорим о подготовке детей к будущей жизни в обществе — к несению ими своих общественных обязанностей, к выполнению ими, как христианами, своего долга по отношению к миру. Так случилось, что вопросы эти в прошедшие годы редко становились темой православной проповеди и почти совсем не освещались в литературе по христианскому воспитанию детей. Тем не менее, работать, учиться, поддерживать родственные связи и другие знакомства верующим неизбежно приходится в среде тех, кто не верит в Бога или придерживается иных религиозных взглядов. Особенно же остро эти вопросы встают перед православными сегодня, в обстоятельствах современной жизни, столь изобилующей соблазнами и противоречиями.

Прошедшие годы для большинства из нас, православных христиан, были годами активной церковной учебы. Формировалось новое мировоззрение, прививались навыки жизни в Церкви, накапливался пусть небольшой, но все же очень ценных собственный церковных опыт. Но, вместе с этим, малоисследованными остались те ситуации, в которых человеку верующему приходится вступать в деятельные взаимоотношения с миром, сотрудничать с окружающими нецерковными людьми и нести ответственность за обычные земные дела.

Уходить или не уходить со светской работы на церковную, совместим ли тот или иной род занятий с христианскими убеждениями, как построить отношения с неверующими сослуживцами, заявлять ли им о своей вере, идти ли на «повышение», необходим ли профессиональный рост, как быть, если коллега на работе — сектант, как относиться к службе в армии, за кого, наконец, голосовать на очередных выборах? Именно это волнует многих православных сегодня. Чтобы принять верное решение требуется какое-то особое умение быть «не от мира сего», одновременно пребывая в миру, особый взгляд на происходящее вокруг. И этому умению нам необходимо учиться и учить детей. Но ведь тому, чего не знаешь сам, невозможно научить другого. Родители не могут подготовить ребенка к жизни иначе, как показывая ему положительные примеры собственной жизни.

Какую же позицию занять нам самим и как ориентировать детей? Воспитывать ли их в установке на исключительно внутрицерковные контакты и интересы или учить прокладывать «дорогу в жизнь» по образу той, которой прошли мы, их мамы и папы, бабушки и дедушки? Какими представляются взаимоотношения христианина и современного мира с позиции вашего опыта, с точки зрения священника и психолога?

Отец Артемий: «Для христиан всех времен и народов в отношении своих обязанностей в миру священными остаются слова Самого Господа: «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22, 21). В них мы находим для себя разрешение загадки, как, оставаясь в миру, не быть плененными миром. Богу мы вверяем души свои и ради Него мы заботимся о чистоте своего сердца, а в отношении к обществу («кесарю») мы при этом должны оставаться образцовыми и прилежными гражданами. И поэтому в детях прежде всего должны быть воспитываемы такие исходные понятия, как долг, ответственность, честь, порядочность. А закладываются начатки этих добродетелей ребенка в его отношении к ежедневному ученическому труду, ибо, снова же, по слову Господню «Верный в малом и во многом верен…»(Лк. 16, 10).

Очевидно, что эдакий современный Митрофанушка, который лениво волочит за собой портфель, никогда не сможет стать человеком нужным и полезным для своей Родины. Поэтому очень важно развивать в детях прилежание, усидчивость и серьезное отношение к труду. Не нужно думать, будто воспитание духовного в детях никак не связано с их практическими навыками в труде и учебе. Дитя научится служить Господу лишь тогда, когда оно прежде привыкнет служить своим отцу и матери, служить ближним, служить Родине.

Неверно также думать, будто в отвержении мира заключается какая-то особая благочестивость. Что такое истинное благочестие, Можно понять из трудов древних христианских апологетов и мужей апостольских, отстаивавших свою веру среди жестоких гонений и ужасающей развращенности языческого мира. Замечательным письменным памятником такого рода служит «Послание к Диогнету». В нем говорится о том, что в противоположность язычникам, христиане представляют собой единое целое. Они дружны, любвеобильны, готовы всегда прийти на помощь, деятельны, являются образцом гражданских добродетелей. Не случайно христиане в древнее время составляли лучшую, наиболее боеспособную часть войска. Как бы хотелось, чтобы и мы с вами, православные христиане XX века, старались хранить эту цельность жизни и деятельное благочестие, сияя, по слову Апостола Павла, подобно светилам среди развращенного мира!»

Евгений Кунин: «Как подготовить сегодняшнего ребенка ко вступлению во взрослую жизнь? В чем заключается эта его подготовленность: в отказе от контактов с неверующим окружением или в поиске каких-то особых форм сотрудничества с ним? ( в социальном, конечно, а не в духовном смысле).

Религиозное воспитание ребенка, если оно правильно понимается и построено взрослыми, помимо привития веры и научения его основам христианского учения неизбежно несет в себе еще одну важную задачу — выведение воспитанника на творческое и ответственное служение по своему призванию. Все же социальные навыки психологически можно свести к трем основным: готовности к сотрудничеству с людьми (быть управляемым, управлять, сотрудничать в среде равных себе по чину), умению ответственно принимать решения и умению отзываться на нужду ближнего даже при том, что придется пожертвовать чем-то своим. Практика показывает, что в деле воспитания особую роль играет готовность или неготовность детей идти на контакт со взрослыми — именно от этого в сильной мере зависят их будущие личностные свойства. Имеющийся опыт позволяет различать 3 основные типа отношения к сотрудничеству с людьми вообще и детей со взрослыми, в частности. Обозначим их за отношение «беспризорных детей», «сирот», и «сыновей» и подробнее рассмотрим в отдельности.

1.Тип «беспризорника». Это дети, у которых на границе детского и подросткового возраста оборвалась внутренняя связь с родителями, которые наотрез отказались сотрудничать со взрослыми (чаще всего даже не отдавая себе отчета в этом), а тем более приходить за советом. Они, по сути, отказались от своего сыновства или дочеринства. В основе такого решения чаще всего лежат свойственные подростковому возраста гордыня и самомнение, но можно указать и другую причину, приводящую к конфликту. Для отказа от родительства у детей есть самые серьезные основания, ибо родители со своим родительским дело справляться не умеют и не хотят. Они настолько инфантильны и незрелы, что жизненного креста своего не берут и, в частности, не берут на себя своих родительских обязанностей.
К сожалению, на сегодня преобладают именно дети — «беспризорники». И в этом нет ничего удивительного. Достаточно вспомнить катастрофическое положение дел в абсолютном большинстве семей (в том числе и в семьях верующих). Сказываются пробелы в воспитании самих родителей, которые были допущены их мамами и папами, теперешними бабушками и дедушками. Они не подготовили своих детей к отцовству и материнству, и те теперь воспроизводят усвоенную в детстве «модель» в своих собственных семьях.

Отношение к материнству и отцовству, отношение к детству сильно изменилось в обществе, начиная где-то с 50-х годов. Детство превратилось в сугубую ценность, с которой неохота расставаться. Оно позволяет человеку не нести ответственности за свою жизнь, а нести эту ответственность действительно трудно, порой даже страшно. Долгие десятилетия в умах тщательно воспитывалось отношение к ребенку как к социальной единице более ценной, чем взрослый. Ему, ребенку, предназначался первый кусок. Не отцу, главе семьи, а именно ребенку! Эта идеология была с успехом воспринята и перенесена на семейный план. И сегодня, работая с внутрисемейными ситуациями как психолог, я часто предлагаю людям следующий вопрос: «Кому за вашим семейным столом достается первый и лучший кусок?» Это своеобразный тест, демонстрирующий очень многое, демонстрирующий состояние сознания родителя. К сожалению, чаще всего ответы образцово-неудовлетворительные: «Первый и лучший кусок мы, забывая о себе, всегда отдаем детям!»

Как проявится неверная социальная ориентация ребенка в его взрослой жизни? Конечно же, не в том, что старшеклассник будет сосать соску, а студент института просить кормить его с ложечки. Дети вырастают телесно, развиваются в умственном плане, поступают учиться, приобретают профессиональные навыки, идут, наконец, работать, но в плане ответственности и готовности сотрудничать остаются на том же уровне 10-12 летнего ребенка. Вместе с физическим ростом выросло и их «я». Они ощущают себя взрослыми людьми, которые вправе совершать важные действия и принимать важные решения — вступать в брак, рожать детей, занимать ответственные должности, но на самом деле пасуют перед лицом любых затруднений, ищут легких путей и, главное, совершенно не нацелены на сотрудничество с другими людьми, особенно с теми, кто выполняет роль наставническую, или руководящую — будь то преподаватель в институте, начальник на производстве или глава семьи — муж. Приходит такой «отказник-беспризорник» на работу в светскую или в церковную сферу. Теперь он уже не мальчишка, а взрослый дядя, но только работать вместе с другими у него все равно не получается. Хорошо еще, если навыки и умения достаточны для того, чтобы в одиночку справляться с порученным делом. Но ведь существуют дела, которые обязательно нужно делать вместе с другими или, хотя бы, посоветовавшись с другими. Особенно, когда работа, как говорится, «не клеится». Он специалист, это безусловно, столяр, завхоз или программист, никто от него этого не отнимает, но все же эту работу ему кто-то поручил, кто-то потом будет использовать ее результаты. Значит, обязательно нужно делать дело с оглядкой на других, подойдет ли такой результат им. А он работает так, будто это дело касается только его одного. И если уж допускает промах, то ни за что не признается в нем и не просит ничьей помощи, чтобы этот промах исправить. Вот так «беспризорщина» может продолжаться всю жизнь. Чем большую квалификацию приобретет такой «беспризорник-специалист», тем меньше с ним будет сладу. Он не привык к сотрудничеству, а тем более к наставничеству или послушанию.

Если приходится разбираться в ситуациях, в которых оказывается такой человек, всегда знаешь: все это случилось не вдруг, все это закладывалось гораздо раньше, в детстве. К 10-12 годам ребенок принял пусть не вполне осознанное, но все же решение, что в своей жизни он будет жить без участия родителей, что он не будет к ним обращаться ни с чем. Пусть даже ему будет плохо и будут случаться неприятности, но еще более трудным для него представляется поддержание глубоких отношений с родителями. Да это и не отношения вовсе. Это стучание в закрытую дверь родительской немощи. Внешне такой разрыв может выражаться не очень явно. Ребенок как будто находится в контакте с родителями, не покидает семью и даже находит некоторые общие интересы с родителями. Но внутренне отказ произошел. По-настоящему свободно ребенок чувствует себя только в среде себе подобных — таких же «беспризорников», как и он сам. Своей настоящей жизнью он живет только во дворе, а родителям при этом демонстрируется внешне благополучный «фасад». Здесь одно из объяснений так называемой «проблемы отцов и детей» и «феномена молодежной субкультуры».

2.Другой результат неудовлетворительной семейной ситуации — случай, когда ребенок, хотя и не находит контакта с родителями, все же не отрицает возможность такого контакта с другими взрослыми. В этом своем «сиротстве» он ищет возможность восполнить дефицит родительства, ищет место пребывания и сообщество, способное стать для него приютом. Это совсем другое внутреннее устроение и, хотя такой тип «детей-сирот» гораздо малочисленнее, чем тип «детей-беспризорников», здесь уже возникают возможности для успешной воспитательной деятельности. Если, конечно, взрослые осознают необходимость их социальной реабилитации. В работе с «детьми-сиротами» особая ответственность ложится на школы и другие общеобразовательные учреждения — кружки, секции, студии (поддержки со стороны родителей нет или почти нет). Поэтому педагогам необходимо строить свою образовательную структуру по принципу психологического приюта для детей. В обстановке такого приюта становится возможным движение детей к более совершенным «сыновским» отношениям, пусть даже очень медленное и трудное, а в некоторых случаях даже удается «вытащить» на уровень «сиротских» отношений отдельных «детей-бепризорников».
Бывает, однако, что родители, многое упустив вначале, к какому-то моменту все же «пробуждаются», осознают ошибки и стремятся совместно с педагогами наверстать упущенное. Такие случае особенно характерны для православных школ, поскольку воцерковление родителей часто связано с осознанием ими своей родительской безответственности и желанием деятельно выразить свое покаяние. При этом нужно иметь в виду, что обе воспитующие стороны, учитель и родитель, зачастую неофиты, люди с небольшим духовным опытом, которые особенно склонны к максимализму и формализации воспитательного дела. Благо, если у такой школы есть мудрый наставник-духовник, который сумеет вовремя предупредить их от излишнего рвения, от желания во что бы то ни стало втиснуть ребенка в новые для него условия религиозной жизни и религиозного обучения.

О «сироте» можно сказать, что внутренне он не склонен кому-либо доверять и доверяться, но при возникновении сложных обстоятельств ищет совета и поддержки более опытных людей, вступая, таким образом, с ними во временное сотрудничество: «Посмотри, что-то мне здесь не нравится. Может быть, ты поймешь, что в моей работе не так?» Такой человек может понять и принять совет или управление делом, за которое он берется. Но хоть он и идет на контакт, все же это случается только при «острой производственной необходимости», и такой контакт с ним будет оставаться только до тех пор, пока эта «производственная необходимость» существует. «Сирота» может управлять людьми и сам управляться начальствующими, но при этом отношения всегда несут в себе оттенок напряженности (через «не хочу») и никогда не принимают глубины отеческого отношения или сыновней верности и привязанности.