Чудо воспитания

Источник:Правосланый Санкт-Петербург

Привести в храм маленьких детей — это полдела: нелепо приводить ребенка в храм, бросать его там, а самому молиться где-то в углу или даже уходить куда-то. Вот это действительно детей разлагает, и видишь: двухлетний мальчик стоит как вкопанный всю службу, не оторвешь, и в три года стоит, а потом, став постарше, убегает. Когда я с детьми ходил в церковь, то сам с ними стоял обычно всю литургию, а вечером мы очень редко ходили. Я решительно проходил с детьми к амвону, и там мы всегда стояли. Дети были маленькие, им, конечно, было тяжело, и то сделаешь поклончик с ними вместе, то свечку дашь поставить, то на батюшку покажешь, что-то пояснишь шепотом. Домашняя молитва проходила у нас так: правило мы читали обычно вместе с супругой, а дети — по мере возрастания понемножку подключались. Был, кстати, интересный момент: когда двухлетний Ильюша, старший, говорить еще почти не умел, то он становился перед иконками и что-то лопотал. Ну, я, умудренный святоотеческой литературой и неправильно понявший многое, стал его останавливать, дескать, он безсмысленно говорит. Потом, когда об этом узнал мой духовный отец, я от него заслуженно получил, потому что не надо вмешиваться в детскую молитву. Когда церковный ребенок сам обращается к Богу, это никогда не бывает кощунством.

Дети постепенно вовлекались в молитвенное правило. Конечно, маленький ребенок не может выстаивать все вечерние и утренние молитвы: где-то немножко с нами помолится, а потом может тихонько поиграть. Позже мы начали давать им читать некоторые молитвы. Хотя читать мы любили, но детям уступали. Потом читали уже только дети.

Что касается чтения художественной литературы, то от неофитского энтузиазма я допустил большую ошибку. Совершенно правильно поняв, что баба-яга — это ведьма, я решил, что детям нельзя читать сказки про бабу-ягу, и вообще — все грех один. Положительным в этом было только одно: увидав, что нет церковной литературы для детей (это было в 80-е годы), я взялся сам перекладывать жития, теперь они даже изданы. Но в остальном, конечно, моя установка была неправильной, и, опять же, духовный отец (протоиерей Георгий Бреев, он сейчас духовник Москвы, а раньше был просто третий батюшка на Пресне) весьма меня не одобрил. Потому что, если ребенок подобно Сергию Радонежскому или Серафиму Саровскому, с младенчества призван Богом, посвящен Богу, откликнулся на призывание Божие, то, действительно, ему ничего светского и не нужно и Бог Сам знает, как сохранить такого избранника. Но подавляющее большинство детей, лишенных светской пищи, будут чувствовать себя ущербными и могут кинуться на совсем плохую пищу; поэтому все-таки лучше какую-то добрую, естественную пищу им давать, в том числе и сказки.

Мы много читали с детьми Священное Писание. Было такое благословение отца Георгия: мы читали с ними каждый день детские жития святых на соответствующий день, главу из Ветхого Завета, главу из Апостола, главу из Евангелия. Понятно, что и дети, и мы сами иногда впадали в дремоту по немощи духовной, но я думаю, что чтение было полезно. Кстати сказать, Библию читали подряд всю, не пропуская, решили хотя бы разок целиком ее прочитать. Детям очень нравилась книга Исход, книга Левит, хотя там вроде ничего не поймешь: перечисляются жертвы, обряды (но все не случайно, это Священное Писание, может, есть что-то для ума непонятное, но воспринимаемое сердцем содержание), и они с удовольствием слушали. Я думаю, что чтение Священного Писания (не детской Библии!) очень способствовало и духовному воспитанию детей, и приобщению их к культуре. Они с удовольствием читали классическую литературу, в раннем отрочестве старший мальчик читал Гомера. После Священного Писания «Илиада» и «Одиссея» воспринимались как легкое чтение. Потом это все сошло на нет, и сейчас с чтением трудности. Классику раньше много читали, сейчас читают всякие книги, не совсем плохие, не совсем хорошие. Стругацкие, Лем, Агата Кристи…

Телевизора у нас, надо сказать, не было, как-то мы без него обошлись, хотя я не считаю, что в семье никогда не должно быть телевизора. Приведу даже пример. В семье одного батюшки тоже не было телевизора, и стали взрослые замечать, что дети из дома исчезают. Дознались, что они у соседей время проводят и там смотрят телевизор. Тогда купили телевизор, стали хотя бы вместе в семье смотреть, но не все подряд. А у нас без этого обошлось.

О телесных наказаниях. Я не считаю, что телесные наказания — это что-то плохое само по себе. Так в медицине, скажем, есть уколы, лекарства горькие, процедуры неприятные. И мать, несмотря на писк, недовольство и протесты ребенка, делает то, что необходимо для его тела. Так же и в отношении наказаний. Когда дети маленькие, это бывает почти необходимо, потому что они слова-то еще не особенно понимают, а через тело доходит.

Важно, чтобы наказание не было в злобе, то есть наказывать надо с любовью, с молитвой, можно взять ремень и сказать: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь». Жестокость — это грех. А что очень часто получается? Мать занимается своими делами, а ребенок там шуршит. Он ей мешает заниматься этими делами, она ему делает замечание, а он продолжает, не обращая внимания на ее слова, шуршать. Мать тон повышает, ребенок все равно шуршит, он ее не слушается. Наконец, уже дойдя до истерики, она в гневе бросается на него и, может быть, даже не бьет, а щиплет его. На самом деле, надо было сразу побить, и все было бы хорошо. Я не замечал, чтобы дети особенно на это обижались. Когда они становятся уже старше, то бить их нелепо, с ними уже можно и нужно разговаривать.
† † †

Закон Божий, как некоторое систематическое вложение знаний, в нашей церковно-музыкальной школе пока не удался. Но я об этом не очень скучаю, потому что заметил, что не больше двух-трех недель нужно обычному развитому ребенку, чтобы «Закон Божий» Слободского вызубрить и сдать. То есть, сами знания получить очень просто, и если человеку они будут нужны, он их получит. Что касается такого безлюбовного познания, то приведу такой пример: скажем, если кто-то хочет меня узнать или о моей жизни что-то узнать, то для меня весьма небезразлично, любит меня этот человек или не любит. Потому что, если человек меня любит, и ему это знание нужно для чего-то хорошего, если любовь его побуждает что-то обо мне узнавать, то я имею основания как-то ему открываться и позволить узнавать нечто обо мне. Думаю, что Бог не радуется, когда люди холодным сердцем хотят о Нем узнавать. Поэтому вообще не очевидно, что Закон Божий, как его обычно понимают, нужен.
† † †

Все люди разные и дети тоже все разные, и поэтому надо смотреть самой матери, чувствовать своего ребенка, понимая, что с ним происходит. Или он, действительно, не дай Бог, равнодушен или даже враждебен к святыне, или ему просто по немощи человеческой скучно в храме, или его что-то рассеивает. Важно разобраться в причинах. Но внутренний мир наших детей часто закрыт для нас. Нередко дети стыдливо прячут что-то доброе и святое, что есть в их душах, от нашего назойливого внимания.

Была у меня дальняя родственница — старушка, она недавно умерла. У нее взрослый сын был неверующий. Однажды приехали ее соборовать. Мы молимся, а он, неверующий, стоит где-то в углу и тайком крестится. А всем говорил, что он неверующий, хотя постепенно у него в душе что-то происходило. А маме своей он не хотел сознаться, что он верующий, хотя мама об этом только и мечтала. Но она, видимо, так много ему об этом говорила, что он уже и не мог ей открыться…

Старшим ребятам, наверное, надо давать свободу, чтобы они сами молились, как уж получится. Насилие в этой области практически невозможно. Не надо рассчитывать, что дети в отрочестве найдут своего батюшку. Это очень большая редкость. Они еще и не готовы, почти никогда не готовы к глубокому общению со священником. И священники это знают, я, по крайней мере, не обольщаюсь, когда слышу от какого-нибудь отрока подробную и как будто глубокую исповедь. Само по себе это еще ничего не значит. В основном, они воспитываются все-таки дома. И желательно, насколько это вообще возможно, чтобы возникали между детьми и родителями глубокие отношения, и тут нужно ради добрых, душевных отношений, ради открытости, идти, может быть, на многие жертвы.

— Сейчас не хватает мужского воспитания. И иногда пастырь заменяет ребенку отца. Насколько это полезно, или, наоборот, опасно?

— Мне кажется, такие отношения возможны. Но это большая редкость, и уж никак нельзя нарочно устроить. Но я хочу сказать другое: Бог может все возместить. Вот в чем дело. Молиться надо. Это относится не только к неполным, но и к полным семьям, потому что мы ничего не можем сделать своими силами, даже когда есть мужественный отец и женственная мать, и они очень разумны, но сами по себе все равно ничего хорошего они не сделают. Не говоря о том, что во многом дети берут пример с нас, а пример-то наш отрицательный. Я, например, вижу множество плохих привычек у своих детей, которые переняты у меня. Я часто в душе молился Богу: «Господи, помилуй, покрой мою немощь, Сам воспитай моих детей».

Думаю, что дети должны быть под любящим, но бдительным родительским оком, мы должны знать, с кем общаются наши дети и как они общаются. Я, конечно, не могу сказать: «Братья и сестры, не пускайте своих детей гулять, не давайте им ни с кем общаться». Для большинства семей это просто невозможно. Но то, что общение со сверстниками в школе и во дворе очень часто бывает не только вредным, но даже опасным, и то, что именно в общении с товарищами дети учатся рукоблудию, учатся курить, учатся пить, именно в общении со своими сверстниками они начинают принимать наркотики — это очевидный факт. Я совершенно согласен с теми духовниками и авторами книг, которые говорят, что нельзя замыкать детей в своем мирке, чтобы они не чувствовали себя ущербными. Из своего опыта скажу, что у нас было время, когда мы детей вообще на улицу не пускали. Они гуляли только со мной, хотя это звучит, возможно, дико… Но поскольку их четверо, им скучно не было. Ущербными себя они уж точно никогда не чувствовали, и то, что они не имели свободного общения со сверстниками, им, конечно, не повредило.

— А можно чем-то нейтрализовать вредное влияние школы?

— Очевидно, что полностью его не удастся нейтрализовать. Но Богу все возможно, мы молимся за своих детей. Нужно стараться, чтобы у них были какие-то занятия, стараться, чтобы, по возможности, был круг общения христианский. Но вообще-то только Бог защищает. Спасение — это вообще чудо Божие, в каждом отдельном случае.

— А как быть с телевизором?

— Я считаю, что, когда люди не пристрастны к телевизору и свободно им пользуются, то могут без вреда для души иметь его дома. Скажем, в 19 часов я включил телевизор, посмотрел какую-то поучительную передачу, «В мире животных», например, (какие сейчас еще передачи можно посмотреть, не знаю, потому что не смотрю телевизор), и потом выключил его, скажем, в 20.15. Потом в конце недели еще раз включил, посмотрел «Клуб кинопутешественников» и опять выключил. Если кто-то так может, пусть пользуется. А кто не может, тому лучше его не иметь, чтобы не соблазняться. Я, например, так не могу. Когда я был на Сахалине несколько месяцев и у меня стоял в гостиничном номере телевизор, я его смотрел, поэтому дома его не имею. То, что он мне ни за чем не нужен, это я могу сказать, и что ничего хорошего в нем нет — это уж точно.

Я — благочинный, настоятель храма, общаюсь с самыми разными людьми. И я никогда не испытывал недостатка информации, чтобы мне со светскими людьми было трудно разговаривать, а тем более с прихожанами. Когда говорят, что телевизор нужен для того, чтобы быть информированным, это просто неправда. А то, что без него лучше, — это однозначно. Речь может идти о большем или меньшем вреде.

Другое дело, как Бог дает, потому что может сложиться такая ситуация, что придется и купить телевизор. Много в чем пришлось нам детям уступать, но без телевизора обошлись, а без чего-то не обошлись. Когда были маленькие, дети читали Диккенса, читали Толстого, читали Достоевского, а потом, с возрастом, стали читать книги похуже. Купили Конан-Дойля, еще кого-то. Целые полки заставлены средней литературой.

Я считаю, в этой области надо отступать в порядке. Во время Великой Отечественной войны ведь как было: немцы перешли границу, а мы отступили, но отступили в порядке. А потом пошли наступать. Так и здесь, перед давлением мира приходится отступать, но должно быть именно постепенное отступление в порядке, а не предательство, все бросили и убежали, вот в чем еще разница. Отступать надо ради духовного блага своих детей, ради мира, ради того, чтобы семья сохранялась в единстве. А если кто-то под этим предлогом покупает телевизор, чтобы самому смотреть что ни попадя, то он согрешает. Здесь дело-то не в телевизоре, а в нашем отношении к делу спасения своей души.

— Вы рассказали, что ваши ребята дрались в детстве. Однажды в православном лагере был такой случай. Когда предложили игру мальчишескую, где и потолкаться и попихаться можно было, один человек возмутился, говоря, что у монахов даже лишнее прикосновение к телу человека считается дерзостью, этого нельзя допускать…

— Но дети — не монахи. Есть огромная разница между игрой и дракой, и она всегда чувствуется. Я у своих ребят тоже это различаю. Приведу один забавный случай: как-то раз мои Вася с Пашей подрались, маме это надоело, она их разогнала. Вася в одной комнате, Паша в другой, мама между ними в третьей комнате. И вот, она сидит, читает книжку, слышит шорох и видит: Вася ползет к Паше, тихо по полу ползет для того, чтобы подраться. Понятно, что это — игра в форме драки, сравнительно беззлобная возня. Действительно, у мальчишек это есть. С этим можно особенно не бороться. Что я имею в виду, говоря о допустимой драке? Вот они подрались, покричали, потом я дал каждому по подзатыльнику, они садятся и продолжают играть в то, во что они раньше играли. Обычная мальчишеская энергия выплескивается. Конечно, было лучше, если бы они непрестанно молились, а не дрались. Действительно, лучше, но нету этого. Что же касается такой вражды, когда они не любят друг друга, когда один другого все время обижает, это, конечно, очень плохо.
† † †

Мне очень понравился положительный опыт владыки Антония Сурожского. Он вспоминал про свою семью и говорил, что никогда ему мама или бабушка не говорили: «Пойди помой посуду». А говорилось: «Пойдем помоем посуду». Хорошо, когда есть совместный труд, когда дети видят в родителях положительный пример. Невозможно научить ребенка чему-то хорошему, если на словах учим, требуем, а сами делаем противоположное. Это относится ко всему, в том числе и к домашнему хозяйству.

— У нас поздний ребенок, ему три с половиной года, очень энергичный. Он все время дергал и тряс маму, а ей это тяжело переносить. Тогда я ему сказал: «Ты меня тряси. Мама этого не любит, а мне все равно». И вот теперь стоит мне войти, он набрасывается на меня с кулаками, по животу бьет до тех пор, пока «не лишится сил». Я, в общем, не возражаю…

— Мне кажется, здесь очень трудно соблюсти меру. Я бы не разрешал этого. Существует телесная привычка. Умом он, может, понимает, папа ему объяснил, что это такая игра. Но то, что он бьет отца, как-то воздействует на его душу. У него возникает определенное отношение к отцу. Мне кажется, так может разрушиться уважение. Думаю, что здесь необходим жесткий запрет, то есть даже в шутку не должен ребенок руку поднимать ни на мать, ни на отца. Вообще на старших, но в первую очередь на родителей. «Чти отца твоего и матерь твою». Чти! Не сказано: «Уважай», «люби» — всех ближних должны любить. Уважать, может быть, и не за что, даже отца. Мало ли, он — алкоголик, живет под забором. А чтить надо, однако же. Никакого непочтения, а тем более оскорбления не должно быть, даже в шутку. «Папка — дурак», — он не должен говорить ни в каком смысле.

— Надо ли себя и детей заставлять через «не могу»?

— У нас в жизни все должно быть осмысленным. Скажем, если я буду себя заставлять через «не могу» бежать четыре километра, вряд ли нужно это делать, потому что у меня нет такого долга — бежать четыре километра. Но если в десять часов вечера меня зовут причащать умирающего, значит, надо встать и пойти, даже если я плохо себя чувствую.

Так же и с ребенком: я устал и, скажем, хочу пойти прогуляться. А у меня сын-двоечник в кои-то веки сделал домашнее задание. И счастливая мать приходит и говорит: «Вот, проверь, что он здесь нацарапал». Ну что же, надо отложить прогулку, это мой долг родительский — заняться этими домашними заданиями. То есть когда Господь от нас чего-то требует, то мы должны это делать несмотря ни на что. Я стараюсь (не всегда успешно), чтобы мое время было всегда занято. Потому что (это уже не моя мысль, это общее место у всех святых Отцов) дух уныния — это один из самых страшных врагов. Для монахов это просто гибель, но думаю, что и для мирян это тоже очень опасное состояние, когда ничего не хочется делать — ни молиться, ни читать, ни работать, ни отдыхать.

Протоиерей Константин ОСТРОВСКИЙ

Отцы, матери, дети.

Источник:АЛЬФА и ОМЕГА. № 16. 1998 г.

Сейчас очень любят громкие названия: у нас уже не институты какие-нибудь, а университет или академия, не ПТУ, а какой-нибудь колледж... Так что сегодня — не родительское собрание, а педагогическая конференция. И поскольку это конференция, то я свой доклад назвал тоже очень серьезно: «Цели православной педагогики и пути их достижения». Но боюсь, что получится, как всегда в постсоветское время: заявлено много, а сказано мало.

Начнем не с целей, а с тех путей, на которых эти цели осуществляются. Я, надо сказать, очень долго мучился над таким вопросом: как в процессе воспитания строгость соединить с любовью. Замечательный старец отец Павел (Троицкий) писал, что здесь нет ничего сложного, что это соединяется легко и просто, а я никак этого не мог понять и даже сформулировать. Но все-таки попытаюсь сказать, что дети должны воспитываться в некоем — я прошу не подозревать меня в каких-то неправославных взглядах, будто бы я экстрасенс какой-то или еще что-то в этом роде — энергетическом поле любви. И это поле любви должно быть создано семьей, общиной, любым коллективом, в котором проходит воспитательный процесс. Семья обычно состоит из двух человек — я говорю об общих принципах, конечно же, в жизни все не так легко, о конкретных случаях мы потом тоже поговорим. И вот, поле любви должно быть полем педагогической деятельности, и христианская педагогическая деятельность должна являть Божественную любовь, должна явить ребенку Того, Кто есть Любовь в Своем Существе. Вне этого поля, вне этой энергетики, если хотите, никакая христианская, православная педагогическая деятельность невозможна; это мы должны обязательно отметить для начала. Сама строгость педагогических приемов и подхода к ребенку вытекает из этой любви, неразрывно с ней связана. Строгими — и очень строгими — мы должны быть к детям тогда, когда они совершают плохие поступки, а остальное время дети должны находиться в поле любви.

Иногда получается так, что мы за нашими детьми — в воскресной школе, в училище, в храме, в семье — все время следим, подозреваем их, как бы они чего плохого не сделали, смотрим за ними, как некие милиционеры, и хотя они еще ничего такого не сделали, уже ожидаем, что они сделают что-то плохое. Мы так часто придираемся к нашим детям, а строгость, правильно соединенная с любовью, применяется в экстремальных случаях, когда ребенка нужно остановить, удержать. Все остальное время должна действовать любовь, любовь неиссякаемая, непрекращающаяся и все покрывающая, любовь, которая призвана явить детям милосердие Божие. Строгость эта должна быть обязательно разумной и рассчитанной; строгость — это не грубость и не жестокость, это — постоянство правил, это неуступчивость в тех случаях, когда дети стремятся выйти из послушания. Сама эта рассчитанность, конечно, не исключает непосредственной, живой реакции на поступок ребенка. Рассудительность должна ограничивать излишнюю эмоциональность и совершенно отсекать раздражительность и гневливость. Вот так я бы определил основной принцип сочетания любви и строгости в воспитательном процессе.

Если говорить о целях воспитания детей, то прежде, чем эти цели сформулировать, нужно сказать, что воспитательный процесс характеризуется законченностью во времени. Хотя ребенок может быть с нами довольно долго и до конца жизни должен почитать своих родителей, но все-таки само воспитание укладывается в какие-то временные пределы: дети нам даны на воспитание на время детства, и мы должны подготовить их к свободе взрослого возраста. Мы воспитываем детей, как пишет отец Василий Зеньковский, подготавливая их к свободе осознания себя во Христе. Наши педагогические приемы, методы воздействия, рамки, в которых находятся дети, в конце концов будут сняты, и ребенок останется свободным. Главная наша задача — научить детей правильному общению с Живым Богом-Троицей, так рассказать им об искупительной Жертве Христа, чтобы этот рассказ запечатлелся в их сердце, а не только в сознании, дать им понятие о духовной жизни, воспитывать их в исполнении заповедей, помочь им осознать себя членами Православной Церкви через вхождение в жизнь приходской общины. Вот те задачи, которые стоят перед нами. И мы, конечно же, должны не просто рассказать им о вере, а должны эту веру прежде всего явить. И прежде .чем говорить о воспитательных методах и приемах, об особенностях воспитательного процесса, нужно сказать, что не может научить чему-то тот, кто сам этого не умеет. Мы не можем дать ребенку то, чем сами не обладаем, не можем помочь ему родиться свыше, родиться духовно, если сами для духовной жизни не родились. Есть замечательная пословица, которую мы все время вспоминаем, когда говорим о воспитании детей: «От осинки не родятся апельсинки». И сделать из них настоящих христиан мы не можем, если сами таковыми не являемся. Поэтому прежде чем нам приступить к воспитанию детей, нужно обязательно спросить себя, кто мы есть, как мы живем, и, наверное, это нужно делать не просто перед началом воспитательного процесса, а постоянно; всегда во время общения с детьми контролировать себя и смотреть за тем, что мы сами из себя представляем.

Конечно, можно впасть в другую крайность и сказать: ну кто я такой? как я могу воспитывать детей? я же хуже них, они такие замечательные, они такие хорошие. У нас был случай как раз в этом зале: дети после службы занимались с нашими педагогами и стоял страшный шум, так что было слышно даже в храме. Здесь было два педагога, двое мужчин, которые пытались с ними заниматься, а дети от них убегали, они их ловили, в общем, была странная ситуация. Потом я попросил их подойти ко мне в кабинет и спросил, что здесь происходит. И один из них сказал: «Ну, они как тараканы: одного возьму, а другие все убегают, я их не могу больше двух удержать». Я говорю: «Надо с ними построже». — «Ну кто я такой, батюшка, чтобы с ними быть построже! Да я такой грешник! Хуже нет. Ну как я могу им что-нибудь строго сказать?».

Конечно же, мы с вами можем сказать, что дети во многом лучше нас. Общение с детьми само по себе может нам помочь стать лучше. Господь ставит нам в пример детей, говорит, что таковых есть Царство Небесное (см. Мф 19:14), что кто не примет Царствие Божие, как дитя, не войдет в него (см. Лк 18:17), поэтому нам следует учиться у детей живости восприятия, простоте. Какие-то вещи, даже духовные, они понимают лучше, чем мы, обремененные многими грехами. Но это совсем не значит, что мы, осознавая себя грешниками, не должны заниматься их воспитанием. Просто мы должны понять, что если хотим чему-то их научить, нам самим нужно двигаться по пути духовного развития и совершенствования, быть подвижниками, хоть мы и грешники: хотя бы на один миллиметр, но двинуться сегодня вперед, хоть что-то сделать, хотя бы не отступить. Это обязательно должно присутствовать в нашем сознании. А общение с детьми, с такими замечательными существами, конечно, кроме всего прочего, радостно и интересно. И настоящий педагог от этого общения, от воспитательного процесса получает не только горечь и головную боль, но и неподдельную радость, — как радуется мать, которая воспитывает ребенка.

Что главное в жизни православного человека? Что главное в жизни, в воспитании маленького ребенка? — Участие в богослужении, исполнение заповедей, навык послушания. Я думаю, что слова одного старца, который жил на Афоне и подготовил множество учеников, применимы не только к духовным отцам, но и к родителям. Этот старец говорил своему духовному чаду: «Если когда-нибудь Бог приведет в твои руки каких-то духовных чад, ты учи их самому главному: учи их молитве, а молитва научит их всему остальному». И если мы хотим воспитать своих детей в вере, воспитать их православными христианами, наша задача заключается в том, чтобы помочь им обрести общение с Живым Богом, Который есть Троица. И прежде всего — научить их молиться. Общение с Богом станет основой всей их дальнейшей жизни, и из этого вытекают и все остальные задачи, которые стоят перед православным воспитателем или перед православными родителями. Нельзя просто научить детей молиться, нужно, чтобы менялась их жизнь, менялись отношения с людьми, чтобы они воспитывались и эстетически, любили красоту, понимали красоту, — все это будет связано с молитвой, но все-таки молитва должна быть основой. И, конечно же, нужно явить ребенку христианскую веру, явить ему такую полную жизнь, христианскую, настоящую жизнь, которая поможет устоять, когда мир предложит ему всевозможные соблазны, — жизнь радостную, исполненную любви, трудную, подвижническую христианскую жизнь, интересную и подлинную. Если они ощутят ее в своих близких, если увидят в лицах своих родителей, их знакомых, в христианской общине, — конечно же, тогда они устоят перед соблазнами, в которых лишь внешне красивая ложь, а за ней ничего не скрывается, за ней на самом деле смерть, потому что все грехи, соблазны, которые существуют в мире, это путь к смерти. Познав эту истинную жизнь в детстве, от родителей, они, сравнивая то, что видели в детстве, с тем, что им предлагает мир, не знающий Христа, конечно же, сделают правильный выбор; главное — показать им пример истинной молитвы, который и будет основой воспитания.

Отец Таврион (Батозский), замечательный подвижник, говоря о воспитании детей, приводил пример из Достоевского: была семья Карамазовых, не очень хорошая, прямо скажем, совсем неблагополучная семья, и в этой семье был замечательный мальчик — Алеша. Он был воспитан своей матерью, а потом воспитывался у чужих людей. И единственное его детское воспоминание — как мать протягивает его к иконе Божией Матери и молится за него, просит, чтобы Божия Матерь взяла его под Свою защиту. Вот та основа, которая была положена матерью при самом начале его сознательной жизни.

Есть другой пример. Один ныне живущий добрый пастырь как-то мне рассказывал, что у него был крестный, замечательный человек. Однажды в детстве он увидел, как крестный молится, и никогда больше не видел, чтобы человек так молился. Может быть, это действительно так, а может — это такое сильное детское впечатление, ни с чем другим уже несравнимое. И в душу ребенка западает, когда он видит, знает, чувствует и понимает, что родители молятся о нем.

Конечно, не нужно специально показывать, как надо молиться. Молитва — это не показное действо, а внутренняя обращенность души к Богу. И если эта обращенность у вас будет, ребенок почувствует это, поймет, что для вас это главное, вы этим живете, в этом источник ваших радостей, ваших сил, вы прибегаете к Богу во всех экстремальных случаях... В этом нужно, может быть, немножко помочь ребенку, чтобы молитва была не просто формальностью, а чтобы ребенок молился вместе с вами тогда, когда что-то случилось, радостное или печальное, когда кто-то заболел, или наоборот, когда нужно поблагодарить Бога за какую-то радость. Молитва должна сопровождать всю нашу жизнь. И ребенка нужно тоже к этому приучать; это научит его обращаться к Богу всегда, во всех случаях жизни.

Кроме этого необходимо помочь ребенку совершать молитвенное правило; в начале детского пути, наверное, нужно молиться вместе с ним, но как можно скорее должен наступить тот момент, когда ребенок уже молится самостоятельно. Я знаю от наших прихожан, что многие заставляют дома детей молиться вместе с ними, а когда приходят с ними в храм, в место общей молитвы — то здесь они от ребенка отделяются, встают в угол, а ребенок делает что хочет. А должно быть обратное. Дома нужно помочь ребенку молиться самому, нужно научить его дома обращаться к Богу, чтобы это была его личная обращенность, можно начать вместе с ним, затем научить его, как правильно молиться, и очень нежно, аккуратно, ласково, деликатно помогать ему в том, чтобы эта молитва укрепилась в его душе. А когда вы приходите с ребенком в храм, то нужно объяснить ребенку, что здесь общая молитва; можно как раз стоять рядом с ребенком, объяснять ему какие-то части богослужения, можно вместе с ним поставить свечку, объяснить ему, как это делается, и помолиться перед иконой. Здесь можно подсказать ему, когда встать на колени, когда петь «Отче наш», подсказать: «Вот сейчас, слышишь, батюшка молится о болящих, читает молитву о болящих. И ты тоже помолись». Тогда богослужение будет для ребенка более понятным, более близким, не чем-то таким, что нужно отстоять и поскорее убежать. А храм не будет местом, где он встречается со своими сверстниками и с ними где-то в уголочке начинает обсуждать свои дела; он поймет, что мы собрались, чтобы молиться Богу все вместе.

Общая молитва нуждается в том, чтобы вы были рядом с ребенком. Поэтому в храме нужно быть рядом с ним, особенно когда он идет причащаться, объяснить ему, как подходить к чаше, как от чаши отходить, что значит прикладываться ко кресту; объяснить смысл священнодействий, которые совершаются в храме. Вот здесь нужно ему помогать, сопровождать его, ему нужна помощь, потому что он пока еще не умеет общаться с Богом и для него общаться со сверстниками или с теми или другими предметами в храме легче, чем обратиться к Богу.

Если говорить об участии детей в богослужении, то дети всю материальную культуру Церкви воспринимают живее и глубже, чем мы. Многие из нас пришли к вере, будучи людьми взрослыми, пришли, так сказать, от какой-то идеи, пришли в поисках истины, пришли еще как-то, а дети могут прийти к Богу, приходя в храм, при помощи тех материальных предметов, которые освящаются Церковью. В Церкви есть множество традиций, обрядов, обычаев, которые ребенку могут быть вполне понятны, могут открыть ему красоту, многообразие православного богослужения: свечи, ладан, лампады, иконы, просфоры и обряды освящения яблок, воды, меда, вербы, березки. Если все это правильно объяснить ребенку, то ему будет легче воспринимать богослужение. Он будет ждать, когда же придет Троица, пусть даже он будет ждать, чтобы храм украсили березками, но он будет понимать, что это значит, и через это, через внешние предметы, которые вполне ему доступны и понятны (гораздо более доступны, чем наши абстрактные утверждения или отвлеченные рассказы, не касающиеся сердца), он будет воспринимать церковную жизнь, он к этой жизни приобщится. Мне кажется, нужно обязательно знакомить ребенка с обрядами и обычаями, через это приводить к вере. Можно это делать и дома: освящение дома, день ангела. Рождество, Богоявление. Взять святую воду, окропить с ребенком весь дом, торжественно пропеть тропарь. Принимая в этом участие, он будет понимать, что церковные службы красивы, радостны, в них много очень важного и понятного.

Если мы сами нарушаем заповедь Божию, которая говорит, что шесть дней нужно делать дела свои, а седьмой день посвятить Господу Богу, если жизнь нашей семьи не подчиняется этому ритму, который установлен Богом, то трудно будет ребенку удержаться в Церкви, потому что если нарушить этот ритм, если он увидит, что в воскресенье можно не идти в храм, можно заняться чем-то еще, какой-то работой на участке, поспать подольше, еще что-то сделать, а храм — это в общем необязательно, то он очень легко это воспримет и, когда богослужение ему в какой-то момент станет неинтересно, — бывает в жизни, когда что-то даже очень важное делается почему-то вдруг неинтересным, жизнь наша душевная такая: то подъемы, то спады, эмоциональные или иные, — то он очень легко скажет, что это ему не нужно, не обязательно. Поэтому жизнь семьи должна подчиняться тому ритму, который установлен Самим Богом, и тогда ребенку будет естественно бывать в храме в воскресенье, у него даже вопросов не возникнет, зачем это нужно и почему. Без этого он будет чувствовать себя обделенным, так что если вы хотите, чтобы ваши дети остались в Церкви, то нужно, самим воспринять тот ритм, который в Церкви существует.

У нас есть примеры, как мне кажется, удачные, вовлечения детей в богослужение, — детей уже не маленьких, с которыми нужно ставить свечечки, давать им просфорочки, чтобы они ждали этого в конце службы, рассказывать им, что изображено на иконах, детей, которые еще не понимают смысла произносимых слов, — а детей, которые уже умеют читать и могут что-то понять в богослужении. Во времена доперестроечные, до того момента, когда наступило тысячелетие Руси, когда Церковь стала свободной, когда мы смогли заниматься с детьми в храме и устраивать на приходском и даже церковном уровне педагогические конференции, были опыты служения дома, скажем, всенощной. Я не говорю, что нам нужно всенощные служить дома, я просто вспоминаю, как всенощная служилась дома. Скажем, раньше, когда я служил за городом, я мог, конечно, поехать вечером, хотя служить должен был утром, но мне ехать туда два часа, семью не хочется оставлять, и я оставался в Москве. Иногда я шел в какой-то храм, а иногда мы служили всенощные дома. На них были мои дети, была матушка, и когда в комнате было человек пять или шесть, то богослужение совершалось как бы на глазах детей, они были ближе к священнику, видели перед собой богослужебные книги, они сами участвовали в чтении, в пении. И через это богослужение делалось для них более понятным.

Я знаю и рассказы других людей, как через такое служение дома каких-то служб, всенощных, иногда даже в отсутствие священника (в пятидесятые годы нельзя было без угрозы лишиться работы постоянно ходить в храм, и еще разные были причины, по которым иногда люди молились дома), богослужение делалось более понятным для детей. Они не просто приходили в храм, вставали где-то за колонной и с ноги на ногу переминались, как у нас многие дети, а стояли на клиросе и в службе участвовали, и к службе приобщались. У нас и в наше время есть такой пример, это наше служение в приютском храме, где службы совершаются с участием детей. Дети сами встают на клирос, смотрят в книги, поют, им это интересно. И служба совершается, немножко применяясь к их немощам, поется, например, то, что должно читаться, чтобы дети в этом легче участвовали. Вообще детям иногда легче, когда они собираются вместе, не читать молитвы и слушать, что читают, а петь всем вместе. Раньше в приходских храмах существовали такие песенные чинопоследования, которые включали в себя не чтение молитв, а пение всем храмом. И детям, когда они поют все вместе, это помогает приобщиться к службе, служба не кажется такой скучной, длинной. Когда они поют слова, они волей-неволей проникаются их смыслом.

Есть и другие формы приобщения детей к богослужению. Создаются детские хоры, мальчики прислуживают в алтаре, девочки в храме ухаживают за подсвечниками, дети убираются в храме после службы и через это тоже участвуют в подготовке храма к богослужению. Мы стараемся это делать, но нужно сказать и об опасности, которая заключается в том, что если ребенка просто ввести в алтарь, особенно если ввести еще второго и третьего, как это делается в некоторых храмах, то дети, предоставленные сами себе — им нужно выйти со свечой, им это очень нравится, — все остальное время не молятся, хотя находятся рядом со святыней; находиться рядом со святыней и не благоговеть перед ней нельзя, от этого человек теряет страх Божий. И дети теряют страх Божий и ведут себя безобразно. Вот это привыкание к святыне, потеря благоговения, — вещь очень опасная. Поэтому мы в нашем храме стараемся особенно мальчиков в алтарь не приглашать, потому что это может потом отозваться чем-то иным. Нужно искать какие-то иные формы. Как это сделать, я не знаю. Может быть, надо создать детский хор, который пел бы отдельные песнопения всенощной, скажем, и стоял в храме с педагогом. Конечно, нельзя это делать искусственно; это должно быть естественно, как естественно было раньше молиться дома (сейчас это, конечно, смешно; как-то не совсем это ясно, неоправданно получается). Или, я помню, я служил в одном храме под Москвой, там у нас был детский хор, они пели Трисвятое на Литургии. До этого они спевались; начиналась Литургия, а они где-то спевались в отдельном помещении, а уже после малого входа, при пении тропарей, они все, — впереди шел регент, — входили в храм, вставали на место, пели Трисвятое и потом уходили заниматься дальше. Конечно же, как-то все это немножко странно.

В нашем приюте, где дети как-то участвуют в богослужениях, служить для них специальную детскую Литургию тоже было бы не совсем правильно. В некоторых храмах идут по этому пути католики служат какие-то там детские Литургии. Но Литургия не может быть детской, монашеской, сестринской. Литургия всегда одна. Литургия есть великое Таинство, и нельзя к ней применить никакой иной термин, не может она быть иной. Бывает воскресная Литургия, когда собирается вся община, или Пасхальная Литургия, которая совершается раз в год, ночью, и являет собой центр годового богослужебного круга. Но служить какие-то служебные Литургии, заупокойные Литургии, или еще что-то такое, конечно, как-то странно. Это некое принижение; нельзя из Литургии сделать что-то игрушечное, детское, приближенное к пониманию детей, это, наверное, будет неправильно. Но вот, скажем, в нашем приюте есть домовый храм, и можно приходить туда с детьми на службы, — не всем, естественно, если сразу все дети придут, они там не поместятся, — но отдельными группами.

Во всяком случае надо думать: как сделать так, чтобы служба стала более понятна для ребенка. Если каждый из тех, у кого есть дети, будет вместе с ними стоять на службе, ощущать себя в единстве со всеми и тихонечко им что-то объяснять, помогать им осознать службу, тогда даже не нужно будет никаких специальных занятий.

Конечно же, с детьми нужно беседовать, нужно помочь им осознать свою веру. Вера у ребенка может быть очень сильной, очень живой, очень глубокой, очень действенной. Но ребенок — он на то и ребенок, что он не вполне обладает своим сознанием, рассудком, и нужно помочь ему осознать свою веру. Осознанию ребенком веры, которая в нем есть, и служат беседы с детьми. О чем и как можно беседовать с детьми? Я думаю, что самая лучшая форма бесед с маленькими детьми — это пересказ им житий святых; на примере святых можно беседовать о вере. Я думаю, родители обязательно должны рассказывать детям о годовых праздниках. Эти рассказы могут повторяться каждый год, особенно для маленьких детей. Как выяснилось на моем опыте, дети в возрасте трех лет запоминают какие-то яркие образы, но вот связный рассказ, сюжет они не запоминают. Я говорю: «Ты помнишь, что я тебе рассказывал тогда-то о том-то?». — «Нет, я не помню». — «Ты помнишь, мы с тобой ходили, видели какой-то спектакль?». — «Ну, я помню, там птица какая-то была, а что там было, я ничего не помню». Но тем не менее эти рассказы должны быть обязательно, потому что они накладываются один на другой и остаются в сознании ребенка, может быть, на подсознательном уровне, дают возможность на будущий год рассказать им о том же самом, только более глубоко.

Конечно же, прежде чем дать ребенку самостоятельно читать Евангелие, нужно пересказать основные евангельские события, чтобы ребенок уже что-то знал о Евангелии. Это тоже задача родителей. Самостоятельное чтение Евангелия должно входить у детей более взрослых в молитвенное правило. Нужно решать с духовником отдельно, когда ребенок может начать самостоятельно читать Евангелие. Конечно, это должно исходить и от ребенка тоже, он должен хотеть читать Евангелие. Вот у нас в приюте ко мне девочки подходили: «Батюшка, благословите меня Евангелие начать читать». Одна даже подошла и говорит: «Батюшка, можно я буду Псалтирь читать?». И вообще все воспитание должно быть построено так, чтобы ребенок хотел участвовать в богослужении, хотел молиться, читать, слышать рассказы о Церкви, о духовной жизни. Если происходит обратное, значит, что-то в вашем отношении к ребенку, в ваших действиях неправильно, что-то нужно обязательно менять; нужно об этом думать и перестраиваться. Потому что если нет в ребенке этого желания, если для него пойти на службу это наказание, а не радость, то это очень плохо.

Чтение книг нужно начинать с детьми очень осторожно. Я помню, отец Павел (Троицкий) писал одной девочке в письмах, что духовные книги и жития святых ей читать пока не нужно, лучше читать пока обычные хорошие книги. Не нужно бояться светской литературы, хорошей и доброй, потому что ребенку она понятней; ему иногда понятней рассказы, чем жития святых или другие духовные книги. Не нужно заранее делать ребенка взрослым человеком. Нельзя с него спрашивать в детстве то, чего мы с вами сами иногда исполнить не можем. Здесь нужно быть очень осторожными.

Большой проблемой остаются занятия в воскресной школе и в других учебных заведениях Законом Божиим. Это вещь очень сложная, очень трудная, очень опасная даже, я бы сказал. И об этом нужно говорить особенно.

Я наметил основные проблемы научения детей общению с Богом. Мне кажется, что здесь можно остановиться.

Из задачи научения детей вере, общению с Богом вытекает следующая задача. Мы знаем слова апостола Иоанна Богослова, что если кто не любит своих ближних, брата своего ненавидит, а говорит, «я люблю Бога», тот лжец (см. 1 Ин 4:20). И поэтому нельзя научить ребенка вере в Бога и не научить его любить ближних. Это должно вытекать из первой задачи и обязательно быть с ней связано. Главное, что мы хотим, пусть даже нас назовут фанатиками, — научить ребенка вере, научить его общению с Богом. Но нельзя этого сделать, не научив его любить других. Значит, эта вторая, этическая задача вытекает из первого круга проблем, которые мы должны решить. И точно так же, как в религиозной жизни, в этой этической сфере главное значение для детей имеет отношение родителей между собой.

Что первое ребенок видит в своей жизни, как ему учиться этике, как он учится правильно относиться к другим людям? Он видит, как мама и папа ругаются, как они дерутся, и этим закладываются основы его отношения к другим. Он считает, что так нужно поступать со своим ближним. А когда ему говорят, что нужно любить, он понимает, что нужно говорить «надо любить», а при этом любить не нужно, а драться нужно обязательно. И здесь ничего не сделаешь; ребенка нельзя обмануть. Он видит и понимает глубже, чем нам кажется. В какой-то момент его можно обмануть, но в конце концов он поймет, где истина, где правда, и отношение его к другим людям определится тем, как относятся друг к другу родители, как это с родителями происходит. И то, как мама и папа относятся друг к другу, накладывает отпечаток на ребенка. Как мы относимся к нашим родителям, к бабушкам и к дедушкам, он тоже в конце концов спроецирует на себя. «Вот, мама, ты говоришь, чтобы я тебя уважал, а ты с бабушкой как разговариваешь». Разговоры о знакомых, отношения с другими взрослыми людьми — вот что формирует отношение к ближнему у наших детей, а не выучивание заповедей, не объяснение их. Это главное для детей, потому что они же живут — знаете, как люди говорят, ну, а по жизни-то как?, то есть, ясно — святые там, это некая сказка о каких-то идеальных людях, где-то они когда-то были, сейчас где-то старцы в монастырях живут... Ну, а по жизни-то как? ну, заповеди там, конечно, нельзя аборты делать, ну, а по жизни-то как? И ребенок тоже так же живет. В жизни-то как ?

Главное, что ребенок в себя вбирает — это жизнь. Один мой друг-священник поделился со мной своим пониманием того, что его сформировало в детстве. В дом к его родителям приходило очень много интересных людей, замечательных, хороших, и он все время сидел и слушал их разговоры. У них была одна комната, коммунальная квартира. Он всегда находился при взрослых людях. Вот что сделало его, то доброе, что в нем есть. И я вижу, что дети, которые воспитываются в нашем приюте, где взрослых очень много, где есть некая перенасыщенность взрослыми людьми, в этом смысле счастливее наших детей, которые живут в неполных семьях или в семьях, где один ребенок, в семьях, которые живут замкнуто, в семьях, у которых нет близких знакомых, в семьях, где люди не встречаются за столом для дружеской беседы. Вот эти дети обделены, потому что они не видят, как взрослые люди общаются между собой. Взрослое общение ребенком воспринимается. Если общаются люди хорошие, добрые, то, конечно же, это ребенка формирует. И поэтому мы должны думать о том, как мы относимся к нашим ближним. В одной семье вырос ребенок, не очень удачный, и я думаю, это потому, что мама очень любила всякие разговоры о своих близких, о школе, о педагогах. А для ребенка ничто не проходит мимо, его душа гораздо более восприимчива, чем наша. Мы можем вроде бы просто так сказать, а потом покаяться. А ребенок — у него душа цельная; одно неудачно сказанное слово может проникнуть очень глубоко и произвести в душе ребенка разрушительные действия.

Первое, чему нужно научить ребенка в отношениях к ближним — это отношение к духовнику, коль скоро мы говорим о православном воспитании ребенка, православной педагогике. Духовник — это для ребенка даже больше, чем отец и мать. Это непререкаемый авторитет, это человек, через которого ребенок узнает волю Божию. И если такого отношения к духовнику нет у родителей, то его не будет и у детей. Если ребенок ходит на исповедь, а родители говорят: «Ну, ничего, мы батюшке не скажем», или что-нибудь нелестное говорят о батюшке, даже если просто в семье нет благоговейного отношения к духовнику, то ребенок многое теряет. В нем не будет заложена основа правильного отношения к духовнику как к человеку, через которого осуществляется его связь с Богом, которому он исповедуется, причащается из его рук. Для ребенка это настолько важно... Я шел как-то по деревне, и какая-то девочка говорит другой: «Смотри, смотри, вон Бог пошел». У ребенка все очень связано, гораздо более связано, чем у нас. Мы-то знаем, что батюшка, может быть, покушать любит, в общем, человек он, как и мы. Разные батюшки бывают. А у ребенка не так. Для него священник — это что-то особенное, он его иначе воспринимает, тоньше чувствует. И в семьях отношение к духовнику не должно быть нарочитым, не надо на всех стенах вешать портрет духовника, это совершенно необязательно, но в семьях, где есть глубокое, благоговейное отношение к духовнику, это помогает воспитывать детей. Я знаю семьи, где это помогло воспитать детей. Я очень почитаю священника, у которого исповедуются мои дети, и считаю, что их связь с ним — это то, что их спасает и помогает им пережить особенно трудный переходный возраст.

Те, у кого дети еще маленькие, должны знать, что их ждет очень трудное испытание, когда начнется нестроение в душе бедного ребенка и родители перестанут для него значить что бы то ни было. Когда ребенок ходит в школу, учитель бывает важнее, чем мать. Я помню, как моя дочь говорила про учительницу; учительница, судя по ее пересказу, сделала неправильное ударение, я поправил, а дочь с таким подозрением на меня посмотрела: «А нам учительница сказала, что надо говорить вот так». И я понял, что уже немножко отодвинут этой учительницей, что она для ребенка очень важна: первый класс, первая учительница. Смена авторитетов у ребенка обязательно произойдет, и если у него не будет духовника, то с ним могут произойти тяжелые и страшные события.

У нас, к сожалению, совершенно неустроен институт крестных. Но тем не менее, если помечтать (хотя мечтать грех, но о хорошем, может быть, и можно), то институт крестных должен помочь родителям в духовном православном воспитании. Крестные могут нести на себе очень важную нагрузку. В конце концов ребенок видит недостатки родителей, он с ними вместе живет. Пока он маленький, мама для него самая красивая, самая лучшая. Но когда он подрастает, он видит, что мама не Венера Милосская и папа тоже не Аполлон... А крестный, с которым он не связан плотскими узами, не заставляет его чистить зубы, делать всякие неприятные вещи; крестные предназначены для духовного воспитания, и если бы были настоящие крестные, задача духовного воспитания детей решалась бы легче.

Далее нужно было бы сказать об отношении к родителям, сверстникам, к младшим, об отношениях в общине, отношении к учителям, вообще ко взрослым, об отношениях полов (тема очень тонкая, а в наше время уже не только тонкая, но и грубая), об организации отношений в группе детей, — это все очень сложные и серьезные проблемы, на которых мы пока не будем останавливаться.

Давайте от этики перейдем к эстетике, к необходимости эстетического воспитания ребенка. Эта сфера очень важна, и ребенку необходимо явить красоту Божьего мира, которая видна в творении, которая присутствует в богослужении, в религиозном искусстве, в искусстве светском, — привить вкус к настоящей красоте. Если этого не сделать, если этот вкус у ребенка не вырабатывать с детства, то в конце концов он сам себе создаст какие-то эстетические категории, будет считать, что красиво — это когда кольцо в носу, когда разрез на юбке. Он будет считать, что красиво и хорошо, когда музыка громко звучит, — в общем красив кич, массовое искусство, которое сейчас заполонило весь мир, а остальная культура — это что-то некрасивое.

Как научить ребенка? Мне кажется, сделать это можно очень просто, фиксируя его внимание на красоте: посмотри, какое красивое облако, какой красивый закат, какая красивая птичка, посмотри, какой красивый здесь аналойник, какое красивое облачение на престоле, послушай, как красиво поют соловьи, послушай, как замечательно поют в храме, и так далее. Сама фиксация внимания на этих явлениях, на отсветах красоты Божией» которая есть в этом мире, остановка взгляда, умение созерцать эту красоту, если это сделано вовремя, сформируют душу ребенка, сделают ее иной. Может быть, у ребенка и будет период увлечения какой-то музыкой, фильмами или еще чем-то таким — ребенок существо любопытное, это уже нам все малоинтересно и ничего не нужно, а ему все интересно, все хочется попробовать, все узнать — но, почувствовав, поняв, что это такое, он отбросит это, если будет воспитан в понимании красоты настоящей. То же касается и литературы. Нужно приучить ребенка, выработать в нем вкус к литературе. Читать хорошие книги вместе с ним, говорить об этом, вместе с ним слушать музыку, приобщать его к культуре. Без этого ребенок будет подвержен страшным соблазнам, потому что в наше время люди не нуждаются в том, чтобы много работать, у них много свободного времени. И массовая культура захватывает человека все больше и больше, вторгается в его сознание все наглее и грубее. И от этого воздействия — если у ребенка не будет внутреннего противоядия, если он не будет внутренне сформирован иначе — его нельзя будет уберечь.

Конечно же, нужно научить ребенка трудиться, правильно относиться к вещам, наладить его быт. Это тоже входит в воспитание. Если для монахов важно хранить свою совесть по отношению к вещам, как говорит авва Дорофей, то это важно и для ребенка, и нужно с него это требовать. В том, что касается этического воспитания ребенка, мне кажется возможным применять какое-то насилие в допустимых формах, какие-то формы наказания. Здесь нужно больше требовать, и ребенок, если это ему объяснить, поймет и сам отдаст себя в руки требовательного воспитателя.

Еще одна важная тема — воспитание ребенка в общине. Оно особенно важно сейчас, когда семьи разрушаются; сейчас, когда настоящих православных семей нет, когда в большинстве своем мы представляем из себя неофитов, которые не помнят своего детства, не знают, вернее, как в детстве ребенок переживает те или иные явления духовной жизни. Если есть здесь среди ваших знакомых люди, которых в детстве воспитывали, исходя из принципов православной педагогики, то было бы хорошо, если бы они рассказывали, как ребенок видит богослужение, как реагирует на то, что ему говорят о заповедях Божиих, как он первый раз исповедуется, что он переживает, что чувствует. У ребенка же не спросишь, он все осознает потом, сейчас у него пока чувства неосознанные, он не может их выразить до конца. Вот поэтому сейчас тем более, при всех наших общих недостатках, нам необходимо единое энергетическое поле любви, в котором мы должны соединиться вместе, решая те задачи, которые перед нами стоят.

Необходимо очень серьезно заниматься воспитанием детей в общине; особенно это важно для неполных, не целиком православных, неофитских семей, семей, где только один ребенок, потому что у единственного ребенка нет полноты общения с другими детьми. Для этого и нужно собираться на конференции, нужно серьезно заниматься воскресной школой, обязательно устраивать детский лагерь, в котором детей собирают вместе, лишив их на время вредного влияния и отдав на воспитание православным педагогам. Нужно совершать паломнические поездки и прогулки, нужно вместе праздновать праздники, нужно обязательно ходить друг к другу в гости. Нужно как-то налаживать общение, делать его православным, возрождать православные обычаи, обряды. Нужно приглашать батюшку к себе домой и вообще всячески трудиться.

Каждый из родителей должен во всей мере осознать тот объем требований, которые предлагает ему жизнь, встать перед лицом этих проблем, страшных, тяжелых, неразрешимых, которые он все-таки должен решить, если хочет воспитать своего ребенка и не снимать с себя ответственности за этого ребенка. Но можно разделить обязанности, и кто-то, например, может составить каталог книг, которые мы рекомендуем читать детям в таком-то возрасте, составить библиотеку. Дежурить по очереди в трапезной, следить за тем, чтобы дети хорошо себя вели. Дежурить в храме, чтобы дети чувствовали и некую строгость тоже. Помогать в поездках с детьми, устраивать лагерь. Детский лагерь без мужчин невозможен; это нельзя переложить на одних женщин. Мужчинам необходимо принимать участие в воспитании детей, мальчиков особенно. У кого-то, может быть, есть возможность внести какие-то деньги. Можно устраивать фильмотеки, предоставлять помещения для занятий, — словом, делать все для того, чтобы наши дети не погибли.

А главное, конечно, всем вместе хранить мирный дух, молиться о себе и о наших детях со слезами на Литургии и вместе трудиться над их воспитанием, осознавая единство цели, о которой я говорил.
Ответы на вопросы

— После причастия мальчик трех с половиной лет плохо себя ведет, его разбирает, он становится плохо управляемым. Что это и как. с этим бороться?

— Вопрос сложный, нужно разобраться, что происходит с этим мальчиком. И вообще, когда ребенок что-то плохо делает, нужно понять причину его поступков, чтобы правильно отреагировать. Ребенок не хочет пойти в храм. Почему? Если он не выспался, значит, нужно устроить его режим так, чтобы он мог поспать. Или он не хочет пойти в храм, потому что ему тяжело стоять, еще по какой-то причине: плохо себя чувствует, устал. Или просто у него такой каприз. Некоторые дети не хотят идти в храм, потому что они трудно встают рано утром. В соответствии с причиной и нужно решать, что с ним делать.

— Если ребенок, девочка, дерется с родителями по утрам, когда надо вставать в школу, что с ней делать? Не будешь же с утра наказывать, тем более, время ограничено.

— Я не знаю, как быть в данной ситуации, я своих детей никогда не заставлял вставать в школу. Я всегда говорил: «Хочешь опоздать? Пожалуйста, опаздывай. Я тебя разбудил, а ты как хочешь». Они привыкли к этому и всегда старались успевать в школу. Мне кажется, что детям надо просто раньше ложиться. Тогда будет все проще.

— Как помочь вернуться к вере подростку, юноше, который посещал раньше воскресную школу и храм, а теперь повзрослел и почти отошел от веры, по крайней мере внешне, стал даже озлобленным?

— Общий рецепт — это усердная молитва за ребенка, любовь к нему, невзирая на его состояние отлучения от Церкви, и, конечно, явление христианской жизни, радости этой христианской жизни. Ребенок должен понимать, что христианская жизнь — это не запреты, не нудные долгие молитвы, не непонятные богослужения. Он должен понимать, что христианская жизнь — это радость быть с Богом, это радость полной жизни во Христе. Это радость любви, радость общения с другими людьми, ничто этой радости не заменит. Если он это увидит, почувствует, то я думаю, что тогда он к вере вернется.

— Как приучать детей к труду? Есть ли разделение труда на мужской и женский? В условиях города женский труд есть, а вот мужской?

— Я думаю, что и в условиях города можно найти какой-то мужской труд, гвозди забивать, что-то переставлять или ремонтировать. Но в семье мальчик не должен чуждаться никакой работы. Если нужно посуду помыть — пусть моет. Хотя, с другой стороны, есть некое разделение, и ребенок должен воспитываться по правилам того пола, в котором рожден.

— Как воспитать в мальчике мужские качества: мужество, выносливость, ответственность? Ведь это будущий глава семьи! Его отец не является в этом смысле примером.

— Вопрос, конечно, тяжелый; наверное, это очень сложно. Можно воспитывать мальчика на примере крестного или педагога воскресной школы, или найти какой-то образ в литературе, и среди святых есть замечательные, мужественные личности. В XX веке есть рассказы о новомучениках, там есть яркие образы стойких, мужественных борцов за веру, удивительно крепких и сильных. Можно находить примеры в русской истории.

Протоиерей Аркадий Шатов