Ребенок приходит в мир, семью, церковь

Источник:«Воскресная школа»

— Можно ли ставить вопрос о совместном воспитании родителей и детей в христианстве, если родители не были воспитаны в нем с детства?

— О воспитании родителей, о том, как они должны постепенно познавать свою веру, возрастать и делаться способными ее передать, я думаю, надо говорить отдельно. Но мне хочется сразу сказать, что духовная жизнь ребенка начинается с мгновения его зачатия. Сейчас очень часто ставится вопрос о том, когда зародыш делается человеком в полном смысле слова. Я на это отвечу, может быть, несколько резко, встречным вопросом: когда началась человеческая жизнь Сына Божия, становящегося Сыном Человеческим? В момент ли, когда ангел принес благовестие Деве Марии и Она ответила: Се, Раба Господня; да будет Мне по слову Твоему (Лк. 1, 38)? Или когда-нибудь позже?.. Да, в тот момент, когда Божия Матерь восприняла в Себя Сына Божиего, становящегося плотью, уже начинается Его жизнь как Человека.

И то же самое можно сказать о всяком ребенке. Жизнь ребенка, с которым мы потом, может быть, будем иметь дело в воскресной школе, начинается с того момента, когда он зачинается. Разумеется, на него еще нельзя влиять ни умственно, ни в каком-то непосредственном смысле. Но все его бытие, его существование, его жизнь совершенно переплетена с жизнью матери. Все, что совершается с матерью, совершается с этим зародышем или постепенно оформляющимся в ней ребенком. И поэтому с момента, когда женщина беременна (разумеется, и ранее того тоже), она должна понимать, что все, что с ней будет совершаться, будет играть решающую роль, иметь решающее значение для ребенка, который зародился в ней. В этом отношении ее человеческая судьба, ее отношения с мужем, с окружающими людьми, ее реакции радости, любви, гнева, зависти не могут не отзываться на нем, потому что они составляют одно целое. И поэтому она должна всячески углублять свою духовную жизнь, чтобы ни одно греховное переживание не могло передаться зародившемуся существу. Я часто советую женщинам: с момента, когда вы беременны, читайте Евангелие по-новому, новыми глазами, глазами матери, которая учится у Христа тому, как быть дочерью Живого Бога и как научить своего ребенка — уже теперь, и особенно в будущем, — быть ребенком в Царствии Божием; и я им советую также углубить свою молитвенную жизнь.

И когда я говорю о молитвенной жизни, я говорю не о том, чтобы мать, вдобавок к вечерним или утренним молитвам, читала большее число акафистов и т.д., я говорю не о молитвословии, а о молитве в самом существе: о предстоянии перед Богом и о встрече с Богом. Разные оттенки ее молитвенной жизни должны развиться, вырасти, углубиться, потому что одновременно с тем, что происходит с будущей матерью, происходит с ребенком.

Тут играет тоже роль исповедь беременной женщины и участие в Святых Таинах. Исповедь опять-таки не как формально-обязательная, а как постепенное очищение себя от всего того, что может ранить, опорочить зачатого ребенка. Я думаю, что беременная женщина должна причащаться часто, но не просто механически, не потому, что настало воскресенье или какой-нибудь праздничный день. Она должна причащаться как можно чаще, но со строгой, внимательной подготовкой, так что каждый раз, когда она приходит к Причащению, это было завершением какого-то хоть небольшого участка ее духовного пути очищения сердца, ума и прошлой жизни.

— Рождается младенец. Кроме радости, возникает и суета — хозяйственная, домашняя, семейная. Какова должна быть церковная забота, чтобы младенец с самого начала находился в церковной колыбели?

— Я думаю, тут свою роль играют разные моменты. Во-первых, семья является малой Церковью, и в этом отношении то, что совершается в семье, является отражением того, что совершается в Церкви Христовой в полном смысле этого слова, в теле Христовом. Конечно, должна продолжаться вся внутренняя молитвенная жизнь матери и отца и окружающих людей по отношению к ребенку. То, что началось, когда ребенок был еще во чреве, теперь должно продолжаться особенно. Мне кажется, что очень важно, например, чтобы до ребенка через мать доходили церковные песнопения, чтобы та гармоническая настроенность во Христе, которая является сущностью богослужения, охватывала мать и доходила до самых глубин ее существования, то есть до ребенка. И после того как ребенок родится, очень важно, чтобы над ним вслух читались негромко, спокойно церковные молитвы, чтобы пелись церковные песнопения, те, которые доходят до души матери. Пусть даже она не певец, но если ее сердце будет в этих словах и мелодиях, что-то дойдет до ребенка. И это когда-нибудь может сказаться самым замечательным образом. И хоровое пение в его совершенстве может играть свою роль, настраивая как бы внутренние струны души ребенка. Вот что меня побуждает говорить о том, что в ребенке совершается: что от пения, совершенного по чувству, и от слушания совершенной музыкальности в ребенке могут настроиться эти струны так, что в какой-то момент они сами зазвучат таким аккордом, от которого возликует Сам Бог.

— Вскоре после рождения младенцу дают имя. Какую роль это может играть в конечном итоге в его воспитании?

— Большей частью, увы, это никакой роли не играет — в том отношении, что родители обычно выбирают имя по благозвучности и редко задумываются над тем, что они поручили своего ребенка тому святому, имя которого ему дано, что ребенок становится как бы храмом, как бывает храм Святого Трифона, Преподобного Сергия и т.д. И это колоссальная, даже трагическая ошибка, потому что ребенок должен быть посвящен, вернее, вручен охранению, защите, молитвам того святого, имя которого ему дается. Родители должны были бы выбирать святого, который для них что-то значит, то есть житие которого их чем-нибудь поразило или с которым как-либо связано зачатие или рождение этого ребенка. В старой России (вероятно, и теперь еще это бывает) крестили ребенка именем того святого, в день которого были крестины. В этом есть какой-то смысл, при условии опять-таки, что это будет не кличка, а как бы освящение нового храма во имя данного святого.

Родители должны были бы, когда хотят дать то или другое имя ребенку, узнать, каково житие святого, что в нем есть, что поражает не благозвучием имени, а внутренним обликом, почему они хотят, чтобы их ребенок был под защитой этого святого или, во всяком случае, чтобы этот святой особенно молился о нем. Поэтому наименование ребенка может иметь громадное значение.

И вот тут надо воспитывать, конечно, еще не ребенка, а родителей. Надо говорить: вот, вы будете крестить ребенка, вы хотите его назвать таким-то именем, вам имя нравится; а что за этим именем стоит? кто стоит? чего вы от него ожидаете? какие его черты могут иметь значение и влияние в жизни вашего ребенка?.. Потому что так же, как отец и мать воспитывают свое дитя, так и святой, кому поручена забота о нем, тоже имеет какое-то воздействие на него.

Иногда ребенок бывает несчастен в течение всех своих самых хрупких, молодых лет, оттого что ему навязали имя, которое воспринимается окружающими, другими детьми как смешное или озадачивает их. Я думаю, что очень важно, чтобы родители это воспринимали всерьез. Это не значит, что мы ограничены одним именем, в том смысле, что если родители очень привязаны к памяти того или другого святого, они могут, наряду с наречением ребенка более привычным именем, в дальнейшем его ознакомить с личностью, житием того святого, имя которого ему не было дано, потому что оно было бы неудобоносимо.

— Какова роль родителей после крещения ребенка?

— Говоря о крещении вообще, некоторые родители думают, что крещение — такой обряд, который включает ребенка в человеческий род. Я помню свой разговор с отцом Всеволодом Шпиллером. Он мне рассказывал, как чета принесла крестить ребенка, и он спросил крестного отца: «Вы верующий?» — «Нет, я безбожник». — «Вы, значит, не крещены?» — «Как это я не крещен? Я не собака!..»

Мы обосновываем крещение детей на том, что всякая человеческая душа может встретиться со Христом и соединиться с Ним, и через эту встречу быть очищенной, обновленной, — но это не магия, а таинство. Отец Георгий Флоровский мне как-то сказал, что когда крестишь ребенка, ты закладываешь в него семя вечной жизни, но это семя должно быть оберегаемо и должно взрасти, то есть дать плод. И над этим должны трудиться родители. Я не говорю, что благодать ничего не совершает. Благодать действует в ребенке, так что, с одной стороны, есть постоянное действие Божие. Но с другой стороны, каждый раз, когда в ребенке открывается, развивается новое человеческое свойство ума, воли, сердца и т.д., оно должно быть сознательно и умно, как бы погружено в тайну приобщенности к Богу. Когда ребенок начинает что-то понимать, ему надо объяснять то, что ему в то время доступно. Когда у ребенка рождаются какие-то чувства по отношению к Богу или даже по отношению к людям, эти чувства надо оформлять, им давать содержание более глубокое, чем простая эмоция. И большую роль играет также воспитание воли, потому что даже небольшой, не очень зрелый ребенок обладает волей. Это может быть самоволие, это может быть капризность, это может быть способность делать добро или зло — и все эти свойства должны быть постепенно воспитаны родителями.

— Могут ли неверующие отец и мать, не говоря о неверующих крестных родителях, привести ребенка к крещению?

— Если бы родители должны были ждать, когда сами созреют полностью и станут такими христианами, какими являлись апостолы, конечно, никогда вообще никакие родители не могли бы воспитать своих детей или даже принести их ко крещению. Так что речь не идет о том, чтобы родители были уже созревшие и достигшие совершенства. Нужно, чтобы у них было основное знание, основной внутренний опыт и, с другой стороны, устремленность к цели. Если родители, пусть они даже очень примитивны в вере, пусть они очень многого не понимают, кроме некоторых основных вещей, всем существом, и сердцем, и умом, и волей — то есть жизнью, которую они ведут — рвутся к Богу и к совершенству, ребенок от них научится всему, чему должно научиться. И это совершенно ясно из житий святых, потому что почти нет святых, родители которых были сами святы и воспитали детей в святости. Да, есть Сергий Радонежский и его родители, есть ряд других святых. Но большей частью родители святых были люди простой, цельной веры, здравой нравственности, они воспитали ребенка в благочестии, в любви к Богу, и на этом фундаменте, уходя корнями в эту почву, данный мальчик, или девочка, или юноша расцвел и стал святым.

— Скажем, родители не обладают нужными качествами, хотя в них есть, может быть, основная вера и они сами крещены. Могут ли они передать это воспитание крестным родителям?

— Крестные родители для того и существуют, чтобы восполнять то, чего не хватает у родителей. Во-первых, в случае смерти родителей на них лежит обязательство взять на себя ребенка и материально, и в порядке его духовного воспитания. Но с другой стороны, они являются как бы родителями по Божию благословению, по выбору самих родителей и по их собственному соизволению, и на них лежит задача восполнить то, чего не хватает в родителях в порядке знания, а порой они должны указать и родителям: вот, вы говорите, что вы верующие, но смотрите — ваши поступки, ваше поведение в том или другом случае доказывают, что ваша вера мертва. Ребенок, смотря на это, будет знать, что можно исповедовать веру на словах, но жить, как хочется... И в этом отношении роль крестных родителей может быть решающая.

Родители должны выбирать крестных очень вдумчиво, то есть выбирать таких людей, которых они уважают, к которым их сердце открыто, от которых они готовы, если нужно будет, услышать правду о себе, а не просто людей, которые могли бы подарить что-нибудь ребенку в день крестин и заботиться материально о нем.

Готовить к крестинам и взрослых, и детей надо в течение достаточного времени, чтобы заложить какой-то основной фундамент. Между прочими другими вещами должен стоять и этот вопрос о крестных. С другой стороны, надо принимать в учет то, что крестные не только представляют собой людей, которые смогут заменить родителей в случае нужды, — они являются перед общиной, то есть перед Церковью, свидетелями того, что этот ребенок может быть принят в христианское общество и его родители тоже. Даже если они несовершенны, даже если они ощупью движутся к Богу, если они могут сказать: Верую, Господи, помоги моему неверию! — и этого порой достаточно для чуда, как мы видим из Евангелия.

— Ребенок родился, названо имя, он крещен, живет в определенной обстановке. Что он должен видеть вокруг себя?

— В идеале, конечно, он должен видеть дружбу, мир и радость родителей. Если ребенок видит, что родители друг друга любят, что они друг в друге находят радость, что они изнутри этой радости его обнимают тоже радостью, он может расцветать. Также одна из самых важных задач воспитания — это научить ребенка обладанию самим собой, то есть тому, чтобы он не сдавался на каждое побуждение, на каждый свой порыв. А для этого родители должны быть таковы, потому что ребенок головой этого выдумать не может. А когда он видит, что родители таковы, он может вдохновиться тоже им подражать. Я думаю, что все это сводится к тому, что уже давным-давно сказал в Послании апостол Иаков: Покажи мне веру твою без дел твоих, а я покажу тебе веру мою из дел моих (Иак. 2, 18). Ребенок видит, ребенок переживает то, что вокруг него совершается. Когда родители ему дают добрые наставления и он видит, что сами родители не применяют того, чему они его учат, он начинает приучаться к тому, что достаточно говорить, а жить можно по-своему... И это совершенно разрушительно, потому что те основы, которые закладываются в раннем детстве, потом служат опорой для всего здания.

— Может ли дитя своим простым пониманием, восприятием того, что его окружает, обучать родителей?

— Дитя очень часто понимает то, чего не понимают его родители.

Конечно, родители могут научиться чистоте сердца у своих детей. Я помню ребенка, который на Пасхальной неделе встал перед иконой Спасителя и стал повторять тропарь: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав. Мать его остановила после третьего раза, говорит: нельзя так повторять эту молитву... Мальчик на нее посмотрел с удивлением, даже с каким-то негодованием и сказал: «Ты ничего не понимаешь. Ему очень приятно!»

И другой случай помню. Была очень уставная семья, и ребенка вечером заставляли вычитывать целый ряд молитв. Как-то он вычитал эти молитвы (ему тогда было лет шесть-семь), потом посмотрел на мать и говорит: «А теперь, что мы помолитвословили, давай помолимся немножко». Он чувствовал, что то, что он выполнял, было дисциплинарным упражнением, а ему хотелось сказать Богу: «Знаешь, Господи, я Тебя люблю!» Или, может быть, сказать: «Господи, я маму люблю, и папу, но папа в отъезде, обереги его!» Или: «Мама сегодня была на меня сердита, утешь ее!» Потому что у ребенка очень часто чуткость и восприимчивость более тонки, чем у родителей, у которых они как бы омозолились, и непосредственность большая, никакой расчетливости. Я думаю, что надо давать ребенку возможность себя выражать по отношению к Богу как можно более свободно. Причем родители должны давать какое-то направление его духовной жизни, но заковывать ребенка в формы, которые выработались взрослыми за почти два тысячелетия, не надо.

— Это с одной стороны, так сказать, «формальные» молитвы. А что если он занимается импровизацией, то есть по-детски лепечет перед Богом?

— Ребенок должен научиться с Богом разговаривать. Но, как я уже упоминал, надо его воспитать так, чтобы он говорил с Богом как с любимым человеком, но с глубоким чувством почтения, уважения, благоговения, и чтобы он знал, что можно всё Богу сказать, но что нельзя Его просить ни о чем дурном, ни о чем недостойном ни Самого Бога, ни даже просто того мальчика или той девочки, какие они есть, если они хотят быть достойными дружбы Божией.

— Мы говорим о домашней молитве, и поэтому должны, конечно, сказать о домашних иконах...

— Нормально, если в православном доме есть хоть одна икона или несколько икон. Икона помогает духовно связаться с Богом. Но надо постепенно учить ребенка говорить не с иконой, а через икону — дальше. Надо научить его тому, что икона делается прозрачной. Стать перед иконой — это увидеть, а дальше не надо рассматривать икону, а надо говорить из глубин своей души с Богом, Которого ты не можешь себе представить даже иконописно. С другой стороны, можно объяснить отношение к иконе даже ребенку сравнением с тем, как мы относимся к фотографии любимого человека, с которым редко встречаемся. Это не сам любимый человек, но стоит нам посмотреть — и все, что мы знаем об этом человеке, поднимается в нашей душе как воспоминание, как опыт, как знание. И в этом смысле икона вызывает в нас все то, чему мы уже научились о Боге, о Божией Матери или о святых. И как церковное пение с первых дней может иметь влияние на ребенка, так и иконы, скажем, икона того святого, в честь которого ребенок назван, имеет влияние и значение. При условии, что это не просто красивая картинка, а действительно икона, которая выражает личность, житие, сущность святого — поскольку мы его знаем и поскольку можно выразить в линиях и красках то, что, в общем, невыразимо.

— Но как насчет неудачных икон — неканонических, слащавых? — их теперь довольно много...

— Конечно, лучше было бы, чтобы их не было, чтобы иконы были, я бы не сказал уставные, а достойные того, что они должны передавать нам о Боге. Но, с другой стороны, ребенок очень часто не замечает того, что шокирует взрослого человека. Будь то в фотографии, будь то в иконе, он улавливает существо того, кто на ней изображен и с кем можно говорить. Порой бывает, что очень хорошая икона древности ничего не говорит ни взрослому, ни ребенку, потому что она того стиля и той эпохи, которые отошли, — она принадлежит к миру, в который ребенок еще не врос; а очень простая, незатейливая икона, которую иконописец назовет слащавой или неудовлетворительной, может положить свою печать на душу ребенка той ласковостью, той доступностью, которая в ней есть. Это не значит, что надо потакать плохой иконописи, но это значит, что даже такая икона может донести до сердца какое-то теплое впечатление, которое останется на всю жизнь.

— Какое значение имеют в духовной жизни младенца такие предметы, как просфора, святая вода?

— Да, ребенок должен научиться тому, что есть святые предметы, что эти предметы принадлежат лично Богу, и мы к ним относимся соответственно. Например, святой Серафим Саровский говорил, что Евангелие можно читать, только вымыв руки и став на колени. Мы этого большей частью не делаем, но это стоит запомнить.

Так же и иконы. Икона — это взор Божий на нас. Надо научить ребенка, сознавая присутствие этой святыни, рассматривать свою комнату как место, где он живет с Богом, живет с ангелом-хранителем, живет со святыми. И они ему не «мешают», в том смысле, что они не «толпятся» так, что ему прохода нет, но они тут, ласково глядят на него, готовы помочь ему. И мне кажется, что в этом отношении может вырасти сознание, что эти предметы святые, что через их присутствие вся комната, вся квартира делается Божией, святой, что в ней ничто не может происходить такое, что является богоотступничеством, или кощунством, или отрицанием Бога через грех.

— Есть родители, которые в буквальном смысле боятся Бога и заставляют и младенца, ребенка, переживать страх перед Богом, и тем самым создают совершенно не ту творческую атмосферу, не ту положительную атмосферу любви, о которой мы говорим...

— Я думаю, нам надо всегда помнить то, что отцы Церкви говорили, что есть три рода страха: рабский страх — если я не поступлю так, как мне велено, то я буду сурово наказан; наемнический страх — я буду делать все возможное для того, чтобы выслужиться и чтобы меня за это наградили, буду бояться, как бы хозяин не заметил, что я не то делаю или что я не сделал в совершенстве то, что мне поручено. И есть еще страх, который отцы Церкви называют сыновним страхом. Это страх — как бы не огорчить и не ранить любящее существо. И по отношению к Богу рабский и наемнический страхи не имеют никакого места. Эти страхи могут иногда вкрадываться ввиду нашей греховности, но, по существу, у нас должен быть только этот трепетный страх — как бы не огорчить Бога, Который так меня любит, как бы не оказаться для Него неверным другом... И когда мы говорим о страхе Божием, мы должны настаивать именно на этом, а не на том, что «Бог накажет». Знаете, как бывает в обычной жизни ребенка — он поступил нехорошо, его наказали, выдрали, и он считает: теперь мы квиты, вот и все... И еще вдобавок ребенок часто думает: «Ну вот, я сделал небольшую глупость, а меня наказали гораздо строже, чем я заслуживаю...» Если создавать такую психологию в ребенке, то он никогда от души по отношению к Богу ничего не сделает и никем не станет по отношению к Богу. Он будет как испуганный преступник, который боится, как бы его не наказали даже напрасно, просто потому, что имеют власть над ним... Мне кажется очень важным учить ребенка тому, что Бога не надо бояться, а надо Его ласково любить и стремиться Его не огорчить.

— Какие книги предпочтительно должны читать родители своим маленьким детям и какие рекомендовать детям повзрослее?

— Вопрос не в том, чтобы найти такую литературу, которая была бы поучительна, а такую, которая захватывала воображение и сердце. Я могу только вспоминать о себе. По обстоятельствам жизни я научился читать очень поздно, но помню, как моя бабушка мне читала вслух. Во-первых, она выбирала такие рассказы или книги, которые могли меня вдохновить так, чтобы, когда кончали читать, я, играя, продолжал жить тем, что она мне читала, как бы делая инсценировки для себя самого, похожие на то, что было прочитано. Во-вторых, она читала без спешки и, прочитав что-нибудь, периодически останавливалась на таком месте, над которым она хотела бы, чтобы я задумался. Если я задумывался и реагировал, то мы начинали какой-то разговор; если я никак не реагировал, она высказывала какое-нибудь замечание, подвигавшее меня отреагировать на фразу или на картину, на образ, который мне был представлен чтением. Это одно. Второе: мне кажется, что надо читать такие книги, которые могут служить вдохновением — вдохновением к благородству, правдолюбию, мужеству, жертвенности, самообладанию, чтобы через чтение и образы, представляемые нам в чтении, развивать любовь к этим и подобным свойствам.

И еще одно. Конечно, особое место имеет чтение Евангелия. Мне кажется, что дети могут читать Евангелие, и до них одно доходит, другое нет. Но из опыта занятий с детьми (я довольно много занимался с детьми) я знаю, что самое доходчивое — это чтобы преподаватель или родители взяли какой-нибудь отрывок Евангелия и своими словами, как можно более живо, красочно, его рассказали. Причем не отходя от текста, не прибавляя ничего, не делая его более «интересным», а просто выражая на языке ребенка и современности то, что там сказано. И когда все рассказано, с ребенком надо об этом поговорить: «Как ты на это реагируешь? Как тебе это нравится? Как ты думаешь: Христос был прав или этот человек прав? Как тебе кажется: ты мог бы поступить так или иначе?..» А затем сказать: «Я теперь прочту этот отрывок так, как он был написан почти две тысячи лет тому назад, чтобы ты запомнил, как ты будешь его слышать в церкви». И затем неспешно, в русском переводе, прочесть этот же отрывок по Евангелию. Тогда ребенок начнет узнавать текст, узнавать слова, образы, потому что он уже их в себе имеет. Тогда как если мы читаем ребенку, который еще мал, текст на несколько устарелом русском языке, это слишком для него коротко и не всегда до конца понятно.

Ноябрь 1995 г. — февраль 1996 г.
Митрополит АНТОНИЙ Сурожский
Из архива Е.Л. Майданович

О рождении и воспитании ребенка

Источник:«Свет православия»
Беседа первая. Зачатие

В одной из просьб, пришедших в редакцию «Радонежа», заключалось пожелание, дабы мы посвятили некоторое время молодым супругам, будущим мамам, или тем, кто уже благополучно разрешились от бремени, и преподали бы таковым благочестивым душам, избравшим путь законной семейной жизни, освященной венчанием, несколько спасительных советов.

И прежде всего приходит на ум, когда размышляешь о столь важном предмете, сокрушение, скорбь и сетование. Помните, как плакал на развалинах Иерусалима вещий пророк Иеремия, плакал и рыдал, созерцая повсюду разорение: уведены были в плен в далекий Вавилон соотечественники его и не могла утешиться душа пророка, хотя и знала, доподлинно знала, — случилось это по грехам человеческим, не без воли Божией. Так и ныне пастыри Божии плачут, когда надлежит им размышлять и говорить о жизни в семье, ибо диавол более всего, как кажется, ненависти и коварства направляет во Святая святых — сердца человеческие, дабы соделать эти сердца неспособными к жертвенной любви, на которой и зиждется православная семья.

И особенно достойно плача то, что наши дети, их благобытие, духовное и телесное здравие почти что всецело находится в руках их будущих родителей. Какая девушка, выйдя замуж, не мечтает, чтобы ее дитя было благо, сильно, красиво, добро, не надеется, что ее ребенок некогда утешит седины родителей?

Но как мало ныне молодых людей, которые прилагают к этим мечтам благочестивую жизнь! Яблочко недалеко падает от яблони, и если свят корень, то благочестивы и ветви, а если червь подточил ствол дерева, можно ли ожидать сладких плодов, когда придет время урожая?

Итак, прежде всего православным супругам должно молиться о даровании им дитяти. Те, кто памятуют о молитвах венчания, не забыли как призывалось на главы жениха и невесты огненное благословение: «Благослови их, Господи Боже наш, якоже благословил еси Авраама и Сарру, благослови их, Господи Боже наш, якоже благословил еси Исаака и Ревекку, благослови их, Господи Боже наш, якоже благословил Иоакима и Анну!» Что это за имена? Что это за супруги? Чем они были приятны Богу? Тем, что молились о даровании им дитяти, тем, что знали: дитя — это благословение Божие, это чудо Божие, это радость, которая должна быть вымолена.

Вот почему истинно молитвенные супруги никогда не будут уязвлены диаволом, который понуждает мужа и жену в жертву сладострастию приносить естество. Наши дети страдают еще до своего зачатия, а если точнее сказать, те страдания, которые причиняют друг другу сладострастные родители, ругаясь над собственным естеством, отражаются на телесном и душевном состоянии их будущих детей.

Вот почему Церковь выделила в неделе три святых дня, сопряженных со страданиями Христа: в среду Господь наш был предан Иудою, в пятницу Христос Бог, как человек был распят на Кресте, в воскресение — воскрес. Супруги, благоговея пред Кровью Христа, излитой со Кресте, в ночь под среду, под пятницу, под воскресенье живут раздельно, не смея прикасаться друг к другу, по взаимному согласию, посвящая время молитве, чтению Евангелия, богомыслию. Церковь свидетельствует, что если чадо зачато в святой день, если святой день поруган похотью родителей, то оно лишается по вине родителей всего богатства благословения Божия. Говорят, что Иуда был зачат своими родителями во дни поста, дни священные для ветхозаветных людей.

По свидетельству некоторых церковных писателей, состояние души ребенка во многом предопределяется состоянием сердец родителей в священный час зачатия. Мужу и жене, любовь которых священна, ложе которых чисто и непорочно, должно заботится о целомудрии сердечном. Освящены наши родительные способности, но сердце — это наш жертвенник, на котором должен воскуряться лишь фимиам нетленной, чистой молитвы: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!

Если люди по своему духовному невежеству отдаются сладострастным помыслам, мечтаниям, воображениям, если растлевают себя неестественным блудом, то они тем самым они уже подтачивают творческие силы своего ребенка. Если дитя зачинается в табачном дыму, в пьяном угаре, там, где царствует лишь страсть, там, где нет места смиренной молитве: Господи, исполни чрез нас Святую волю Твою! Господи, Тебе посвящаем наше будущее дитя! Господи, мы лишь слабое орудие Твоего Промысла, Ты Сам, Твоя десница да благословит нас на святое дело! — там где нет этого молитвенного устремления к Богу, а есть лишь животная похоть, то тем самым мы уже обрекаем наше дитя на страстность, лице его будет не так светло, как могло бы быть.

Что говорить о тех матерях, которые имея во чреве дитя, чувствуя, как оно бьется под сердцем, рабствуют сладострастию, по своей ли вине, или по настоянию супруга, и имеют супружеское общение? Рекомендую таковым смотреть передачу «В мире животных», ибо животные учат нас жить почеловечески. Никакая кошка не допустит к себе Барсика, коль скоро почувствует: «там» — будущие котята; но напротив — ощерится, зашипит, подымет уши, выпустит когти и скажет на своем кошачьем языке: «Уходи, постылый, ты не нужен мне!»

Поэтому, исходя из священнической практики, можно утверждать: страшные несчастья — выкидыши, которые случаются у многих женщин, желающих иметь детей и рожать их во славу Божию, имеют место не без их вины: либо не освящен брак, либо дитя страдало и было утесняемо, когда супруга отдавалась супружеской жизни, в то время, как сего уже не требовало естество.

Будущей матери должно быть весьма покойной, мирной и тихой. И для того, чтобы уродливые женские капризы, которые обычно проявляют чревоносящие, не растлевали наше сердце, не ущербляли его, должно готовящимся родить чаще приобщаться Святых Христовых Тайн. «Чем чаще, тем лучше!» — так говорит преподобный Серафим Саровский. Конечно, с сознанием своего недостоинства, конечно, с великим благоговением и трепетом, конечно же, чувствуя, сколь мы немощны, и сколь нужна сила Божия, освящающая и нас, и плод во чреве.

Должно помнить, что всякий крик, всякое нечистое слово уже оскверняет ребенка, уже напечатлевает на его утробном сердце образы порока и страстей. И напротив, совершенно иначе складывается судьба младенчика, если будущая мать в молитвенном устремлении часто созерцает икону Пречистой Божией Матери. Особенно трепетно должно беременным молиться перед Феодоровской иконой Божией Матери, а также обращаться к Святой Великомученице Екатерине, которая была девственна, уневещена Христу, именовалась и именуется невестой Христовой премудрой, но которая по промыслу Божию покровительствует готовящимся родить.

Очень важно обращаться к священнику накануне родов и попросить своего духовного отца или просто внимательного батюшку почитать молитву на разрешение от бремени. Какие это чудные молитвы! В заключение этой беседы я лишь только воспомяну несколько прошений из этих молитв. Две молитвы есть у священников: одна молитва обращена к самому Господу, а другая — к Божией Матери.

Какие трогательные слова составлены Духом Святым, которые слышит мать, преклонив колена, над своей главою: «О Мати Божия! Ты сама знаешь естество матери и чада. Ты не потребовала помощи, но нетленно родила Сына Своего и Бога. Ныне же подаждь помощь требуемую рабе Твоей, Тебе смиренно молящейся, и даруй ей легкое, благополучное разрешение от бремени. Сама приими ее дитя и сохрани мать и младенца от всякой заразы, от всякой нечистоты, от лукавства диавольского, от всякого мора, но огради Ангелами сияющими рабу сию и сподоби младенца, ему же в оный час надлежит родитися, таинства Святаго Крещения».
Беседа вторая. Рождение

Тема нашего нынешнего собеседования — рождение ребеночка, и какое это великое чудо! Настолько великое, что Сам Спаситель счел необходимым, ради нашей пользы, рассказать о нем, засвидетельствовать о нем, упомянуть о нем в Евангелии Царства: «Женщина, егда рождает, терпит скорбь велию, но когда явится человек на свет Божий, то от радости забывает муки», забывает страдания, и радость эта бывает на ее изможденном челе. И точно: священникам приходится наблюдать эту дивную, святую радость, струящуюся из очей молодой мамы. Женское естество раскрывается либо в благословенном безбрачии, служении Божией Матери, ангельском состоянии монашества, либо в материнстве. И такая чистота сопряжена с материнством, такая святыня! Остается только удивляться: как это ныне новое молодое поколение, «его грядущее иль пусто, иль темно», — я разумею людей, не ищущих веры, — не умеет трепетно созерцать красоту материнства?

Между тем, всякая молодая мама, попадая в отечественный роддом, попадая в эту обитель скорби и радости, должна готовиться к испытаниям. И прежде всего она должна знать: если, коль попустит Бог, роды будут тяжелыми, если жизнь младенца будет находиться в опасности, если он лишь вздохнет три раза, а затем душа его изъята будет из младенческого тела, мы да приуготовим себя.

Всякая мама, — как ни печально, но должна знать об этом, — всякая мама должна наизусть знать тайносовершительную формулу святого крещения, и свершить крещение обязана или она сама, или добрая няня (непременно сама православная), или кто другой над младенцем, которому надлежит умереть, едва лишь он только появился на свет. Только пусть это будет православный христианин, хотя бы не священник, не монах. Должно иметь с собой бутылочку святой воды, в идеале — воды Таинства Крещения, можно ведь попросить у батюшки, перед тем как идти в роддом!

И вот перед вами младенчик, жизнь которого еще теплится, и вы, не спрашивая его согласия, а лишь только веря словам Христа: «Не запрещайте таковым приходить ко Мне, — новорожденным детишкам, — их ведь есть Царствие Божие», — вы брызгаете тихонько на младенчика, можете перстом на нем крест обозначить, и произносите эту самую крещальную формулу: «Крещается раб Божий (например, Иоанн) во имя Отца, — брызнули и запечатали словом: Аминь, — снова брызнули, — и Сына. Аминь, — в третий раз брызнули — и Святаго Духа. Аминь».

Конечно, правильное совершение Таинства Крещения — через погружение, но не всегда бывает возможность это совершить, когда обстоятельства этому не благоприятствуют. Итак, три капельки воды с этими словами произнесенными, коль попадут на чело младенчика, трижды оросят его, соделают его Христианином и спасенным во веки веков. Аминь.

Ну вот, родился благополучный ребеночек. Сохрани Господь его жизнь, как Царь Давид во псалтири свидетельствует: «Ты, Господи, хранишь младенцев». Сколько предстоит волнений маме, каких трудов требует от нее сие дело, какого попечения и терпения, чтобы не лишен был младенец ничего из того, что положено ему по его немощному новорожденному естеству.

И прежде всего — кормление. Это же великая святыня! Всякая мама пусть знает что такое «всосать благочестие с молоком матери». Тогда освящается младенец материнским молоком (я разумею не физиологическую сторону дела, а духовную), когда мама, прижав младенца к груди своей, прислушиваясь к нежным звукам, издаваемым устами младенца, молится с радостью и неленостно: «Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою, благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших». Когда мама окажется дома, ей надо кормить младенчика не где придется: не на кухне, не в коридоре, а пред Образом Пречистой Богородицы. И чем мама будет сердечнее тогда приносить это архангельское приветствие, тем более благодати посетит ребеночка.

— Батюшка, а что, если молоко пропадает, — спросит ктонибудь, — что тогда делать? Как тогда нам ребеночка духовно воспитывать на «Бэбимиксе»?

Молоко, дорогие мамы, пропадает не просто так, а часто сопряжено это с маминым греховным поведением. Святая Церковь свидетельствует, что мама все время кормления должна воздерживаться от супружеской жизни. Едва лишь только она по настоянию мужа, или по собственной безответственности приступит уже не к святому делу, а к делу непотребному, как сладострастие отравит естество матери и проникнет в молоко. А молоко уж и не исходит из материнской груди, — естество наше бастует, протестует против неумеренности супружеской жизни. Даже если молоко не пропадает, супружеская жизнь все равно крайне вредна для младенца. Вот почему, когда ребенок приходит в возраст, мгновенно на нем отражается все то, что мать делала не по разуму, все ошибки, все пороки, все неумеренности. Ибо младенцы, растленные в утробе матери супружеской жизнью неподобной, или через молоко питаемые и оскверняемые одновременно, бывают непокорны, строптивы, невнимательны, рассеянны, бывают чрезмерно оживлены, озорливы, неспокойными, тревожными и часто уже на школьной скамье страдают за то, что мама не знала благого времени воздержания.

Хочу подать совет тем мамам, у которых вдруг не достает молока, пропадает молоко, а дитя нуждается в этой манне земной. В этой нужде должно молиться святому мученику Иулиану. По вере вашей да будет вам даровано просимое молитвами этого угодника Божия, святого мученика Иулиана.
Беседа третья. Наречение имени

Важно примечать, когда рождается дитя ваше, в какой день. Если родилось дитя 11 июля по старому стилю (24 июля по новому) и дитя это женского пола, ну разве можно наречь его какимто другим именем, если не именем равноапостольной Ольги, память которой совершается в сей самый день? Это же ясный и несомненный знак: кто покровительствует нашему дитяти!

Если родилось у тебя дитя 13 июля, то значит, сам Архангел Гавриил распростирал над тобою крыла и молился к Богу о том, чтобы дитя вело ангельскую жизнь на земле. Конечно же, бывают случаи и не совсем ясные: «Что делать, если у меня родилась девочка тогда, когда Церковь воспоминает лишь святых мужей? Например, 18 июля по ст. стилю (31 по новому) прославляются имена мученика Иулиана, мученика Иакинфа, преподобного Иоанна, Памвы, инаго Памвы, — а женских имен и нет. Что делать нам?»

Если затрудняемся в выборе имени, относящегося ко дню рождения младенца, то давайте посмотрим на восьмой день появления его на свет Божий. Воспомянем, что в древности, еще в ветхозаветные времена, именно в восьмой день нарекали имя младенцам, ведь восемь — число, обозначающее вечность. И, может быть, в восьмой день, найдем мы то самое имя, которое окажется святым и вещим для нашего младенца. А что, если и восьмой день ничего нам не скажет? Тогда посмотрим сороковой день, ибо часто матери, коль младенец здоров и нет опасности для жизни, на сороковой день приходят в храм или приглашают домой священника, дабы батюшка почитал над ними очистительные молитвы, и они вновь могли приступить к исповеди и причащению, дабы Бог в этот сороковой день сподобил дитя Света Небесного, Света Крещения, сопричислил его сонму избранников своих. Но сороковой день тоже может нам ничего не сказать, — тогда как?

Знайте, что Православие, это не учебник Советского права. Православие шире всех учебников и всех параграфов, всех законнических предписаний, поэтому, может быть, у вас уже приуготовлено имя для младенца. Предположим, родился мальчик, а вы уже внутренне желали посвятить его Богу и покровительству чудотворца Николая. Осудит ли вас Господь, если вы как бы и некстати, как бы не по расписанию даруете младенцу это имя, означающее в переводе с греческого «победитель народов»? Конечно нет! Православие ведь познается сердцем, и лишь только сердцем даровано нам приближаться к Богу, сердцем и умом, а не одним только умом. Поэтому можно называть ребенка и по наитию, по сердечному чувству, по особому почитанию того или другого угодника Божия.

Какие только тайны не открывает Господь мамам! Одна мама носила дитя под сердцем и хотела назвать этого младенца, если будет мальчик, Серафимом. Хотела назвать Серафимом, да вдруг видит сон незадолго до родов, что едет она в своем дилижансе (дело было в начале ХХ века) в ТроицеСергиеву Лавру. И чем ближе приближается к расписным воротам Лавры, тем явственнее доносится до нее звон с чудной колокольни, утвержденной посреди соборной площади. Въехала в Лавру под этот звон — и проснулась. Ярко светило солнце сквозь занавеску... Поняла она, что сон этот не простой, и нарекла мальчика Сергием. Конечно же, сон это «в руку» — это сон не прелестный, но сон дарованный от Бога, сон тонкий. И, конечно, можно называть дитя в честь дедушки, или прадедушки, особенно, если дедушка или прадедушка были людьми благочестивыми, и тогда младенчик принимает вместе с именем сродника своего благодать на благодать. Даруется ему сила благочестия, которая уже сияла в его родственнике по плоти.

Словом, будем знать правило, но будем и выше правила, ибо Бог наш велий и чудны дела Его, поэтому молитва всегда укажет нам выход из положения.

И последнее. Если мы уже выросли и не помним, когда были крещены, а вместе с тем хотим знать, какому же небесному покровителю молиться, то нужно найти Святого, именем которого мы названы, первого по дне вашего рождения. Зовут вас Алексий, и день рождения своего вы помните, а день крещения — не помните. Так вот, посмотрите в календаре, спросите у священника, память какого Алексия ближайшая ко дню вашего рождения и идет вслед за ним — это и есть ваш святой. А если вы уже духом прилепились к Алексию, Божиему человеку, в то время как юридически, так сказать, митрополит Алексий ваш небесный покровитель, не смущайтесь, — не обидится митрополит, но отдаст право первородства Алексию, Божию человеку, лишь бы все было сопряжено с любовью во Христе, с молитвою и с верностью Церковным установлениям, с желанием жить полнотой духовной жизни Церкви.

В каждом имени запечатлена тайна личности. Должно вникать в имя, которое мы носим. Если тебя зовут Татьяна — учредительница, распорядительница, это значит, что дом твой и хозяйство должно быть в полном порядке: все ложки, плошки — лежать на своем месте, в баночках здесь — тмин, там — корица, там — горчица, должен быть порядок.

А если тебя зовут Андрей — мужественный, то значит трусость тебе вовсе не к лицу, и уж, само собой разумеется, нужно знать житие своего святого, ибо его подвигам должен ты разумно подражать. Если ты назван в честь Преподобного Сергия — стремись к сердечной молитве, если у тебя святая праведная Иулиания — умей обращаться с людьми в духе мира и любви, а если ты — Архангел Михаил, то воюй против сатаны, не избивая людей дубинкою, а борясь со страстями и сокрушая их в тайне своего сердца.
Беседа четвертая. Первые уроки веры

Побеседуем о первых уроках благочестия, которые молодая мама должна преподавать своему розовощекому дитяти, своему «бэби», своему младенчику, который недвижимо, перепеленато лежит в люльке, лежит в кроватке и смотрит на мамочку чистыми, блестящими, невинными глазками.

— Помилуйте, о чем Вы говорите! А не рано ли?
— Не запрещайте детям, рожденным в церковных семьях, рожденных там, где благочестие сияет, приходить ко Мне уже с младенчества через Таинство Крещения, ибо их есть Царство Небесное.
— Батюшка, а не правы ли западные христиане, которые лишь в двенадцать лет совершают конфирмацию, то есть таинство Миропомазания (если есть вообще вне Православной Церкви таинства) над детьми, а младенцев же не помазуют там миром?
— Друзья мои, не будем учиться у инославных, ибо один учитель у нас — Христос, пребывающий в лоне Православной Церкви, ибо Церковь Его есть Тело, а мы — члены этого Тела. Пока будем слушать лжеучителей, будем помрачаться, и сами себе сложности создавать. А более всего, — явим неблагодарность и злобу к нашим детям, которые нуждаются в полноте духовного окормления с первого дня появления на свет.

Итак, крещено дитя, миропомазано, облеклось оно даром Святаго Духа, благодатью премудрости и разума, совета и крепости, ведения и благочестия и страха Божия. Как возгревать эти дары в ребенке? Прежде всего новорожденное дитя должно почаще приносить ко груди Матери-Церкви. Никто не укоряет младенчика за то, что он требует груди материнской, никто да не запрещает младенчику питаться груди церковной: я разумею Таинство Причащения.

Мать! Как ты смеешь искушаться мыслями и сомнениями, что ребеночек твой заразится, приступая к Святой Чаше? Как ты можешь других заражать своими сомнениями, говоря: «Из одной ложечки то да в уста моему младенчику! А перед ним кто там причащался, откуда я знаю?». Раскрой свои очи, мать, пошире и узри, что причащает младенчика не священник, а шестокрылатый Серафим! Неужто ты так плохо училась в школе, что не понимаешь строф известного пророческого стихотворения:

— В пустыне мрачной (неверия, маловерия) я влачился и (вдруг) шестокрылатый (церковный) Серафим передо мною (негаданно-нежданно с неба) появился. Именно об этом Таинстве написал замечательные строки великий русский поэт

Итак, Бог наш есть Огнь, поядающий всякую нечистоту, всякую болезнь! Причащайте, родители, младенцев хоть ежедневно, — они будут благодарить вас всю жизнь, ибо сказано в Псалтири: «Ты, Господи, хранишь младенцев». И паче тех младенцев хранишь, с которыми пребываешь, в сердцах которых созидаешь обитель вкупе со Отцем и Духом. Если будем причащать младенцев по воскресным дням, Бог сохранит их от злого человека, дурного глаза, от гриппа, свинки, хрюшки, краснухи, от всех страшилищ двадцатого столетия.

Но мало только причащать младенца. Должно быть и духовное домашнее воспитание.

— Да как же, батюшка, я могу его воспитывать, когда дитя мое еще ничего не понимает?
— Мама, дитя твое понимает гораздо более тебя, ибо устами младенцев глаголет Истина, ибо младенец сей имеет внутри себя Христа, входящего в его сердце. Спроси дитя, воспитанное в православной семье:
— Дитя мое, понимаешь ли ты, о чем поют соловьи?
И дитя скажет вам:
— Да понимаю. Они вещают: «Слава Тебе Господи!»
— Дитя мое, а что кошечка, когда «мяу-мяу» просит, то о чем она говорит?
— Она говорит: «Господи помилуй».
— А коровки «му-му» молятся, говорят: «Господи, даруй нам милость Твою».
— «Кукареку!» — «Господи, Иисусе Христе, слава Тебе!» — вещает петушок.

Но этому можно учить детей, которым минуло два-три года. А младенчик? А ты, мама, положи его в кроватку, а сама напевай хвалебную ангельскую песнь Богородице: «Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою...» Вот, если мама будет петь чистым, нежным голосом, сердечно молиться вслух над младенчиком, то какая благодать его коснется!

Некоторые благочестивые мамы, вместо того, чтобы трясти люльку с младенцем, как будто отбойный молоток используют вместо своей руки, — раскрывают Евангелие и читают: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог...» Если ваш младенчик научится засыпать под Евангелие, знайте: вырастет из него святитель Божий, а если не святитель Божий, то Божий человек — добрый, чистый, имеющий в себе благодать Святаго Духа.

Как важно младенчику, едва лишь только он научился улыбаться на вашу улыбку, подносить иконочку Божией Матери и говорить: «Дитя, посмотри, это Пречистая Дева Мария. А ну-ка, поцелуй иконочку». И сами осторожно иконочку подносите к устам младенчика и челу его. Безбожные матери вместо этого сами своими накрашенными губами, целуют в уста младенца, преподавая ему правило дурного тона.

Как важно, сложив три перста над младенчиком, когда он проснулся, едва лишь только взглянул глазенками своими на свет Божий, осенить его крестом, сказать: «Христос с тобой, дитя мое!» Как важно крестить, освящать крестным знамением бутылочку с «Бэби-Миксом». Как важно, растирая яблоко в блюдечке с голубой каемочкой, говорить: «Господи, очи всех на Тя уповают, и Ты даеши нам пищу во благовремении». Как важно всегда пребывать в молитве, и молитвенным сердцем дышать, освящать маленькое сердечко, еще чистое, невинное, непорочное вашего дитяти. Как важно приносить младенчика в храм, дабы он привыкал к таинственному мерцанию лампад, к сиянию свечей, дабы он слышал священника, который и ему, младенцу, преподает: «Мир всем». И будет это дитя мира, дитя послушания, дитя прилежания, дитя смирения, а не дитя неверия, дитя ожесточения, чадо гнева, чадо безбожия, чадо погибели.

Итак, друзья мои, да вверим наших младенцев Матери-Церкви, а Господь и Богородица чрез нас, чрез наши благочестивые потуги освятят младенцев Своею благодатию.
Беседа пятая. Самый нежный возраст

Продолжу сегодня тему, излюбленную для молодых мам, родительниц, о воспитании детей, самого-самого нежного возраста.

Помните, как-то недавно мы с вами рассуждали о пользе причащения Святых Христовых Таин, говоря, что младенчик должен припадать и к груди своей родительницы, и к груди церковной, у первой черпая молоко вещественное, а у второй — молоко духовное, т.е. должно младенчику оживотворяться Причащением Крови Христовой, ибо тогда Бог вселяется в наше естество и хранит нас от всякой болезни, от всякой заразы, от духов тьмы, взращивает и душу, и тело наше во славу Свою.

Но вот младенчик входит в возраст, вот он уже научился говорить слова: папа, мама, Богородица, Господь. Узнает Иисуса Христа, распятого на Кресте, повторяет слово «Боженька», учит молитву: «Спаси, Господи, и помилуй маму и папу». Об этом-то святом периоде первых детских молитв, первых поклончиков, еще неумелого крестного знамения хочу я с вами побеседовать. И прежде всего отмечу: воспитывает более, чем что-либо, более, чем словесное назидание, более, чем уроки в воскресной школе, сердце матери, сердце отца.

Сердце матери — это окно, чрез которое свет вечности льется на душу ребенка. Помните, как поэт говорит: «На отдыхающее поле льется теплая лазурь». Так точно и в мире духовном: через сердце матери благодать Святаго Духа исходит вовне и обымает ребенка, и лепит его по образу и подобию сердца родительского. Поэтому, там бывает успешным духовное воспитание, там с легкостию усваивает дитя уроки Закона Божия, где сердце родителей дышит внутренней молитвой.

Есть чему поучиться у Александры Феодоровны, последней Императрицы, которую многие не понимают и осуждают сами не зная, почему, но которая, стяжав дух молитвенный, умела Цесаревичу и Княжнам ежедневно преподавать Закон Божий, притом сердечно, не засушивая предмета, но заставляя детские сердца с благоговением и трепетом биться над безхитростными библейскими повествованиями, исходящими из уст матери, а не профессора богословия.

Очень важно прививать ребенку дух благоговения и страха Божия, т.е. ощущение вездеприсутствия Творца. Как это сделать? Кто этому научит? Помнится мне, как одна раба Божия, прислуживающая в Троице-Сергиевой Обители, говорила:

— У меня всего три класса образования, но я всегда боялась Бога.
— А как Вы боялись Бога, матушка, расскажите.
Послушайте, что вкладывает в это понятие православная душа:
— А вот я помню, лежу с сестренкой на печке, мама внизу (делото было в деревне русской в первые годы Советской власти. Но еще не вошла тогда атмосфера безбожия в крестьянскую избу) — и смотрю я, теплится лампадка перед Образом Спасителя,— повествует матушка,— а было мне от роду тогда три годочка. И вижу: Спаситель как бы пальчиком мне грозит и смотрит на меня так строго-строго, а вместе с тем и милостиво. Я заснуть никак не могу. Спаситель на меня взор устремил. Зажмурила глазки, думаю: может, отведет Лик Свой! Открыла — нет! Прямо в сердце Господь взирает!
— Мама, мама! А почему мне Спаситель пальчиком грозит?
— А потому что Он тебя, дитя, видит и слышит, благословляет на всякое доброе дело, а злого творить не велит! Иначе прогневаешь ты Его, отойдет от тебя благодать Святаго Духа!
— А мне так страшно стало от этих слов: «благодать Святаго Духа отойдет». Куда же я тогда пойду? У кого найду утешения?
...Слушал я повествование матушки и поражался: три класса образования, а говорит ведь куда лучше, чем «профессор кислых щей», остепененный и умудренный! Но не все повествование я вам пересказал:
— Дай, думаю, я спрячусь от Спасителя, а потом в одеяле щелочку маленькую сделаю, дырочку, и посмотрю, — решила хитрая девочка, — и тогда-то Спаситель, видя, что я под одеялом, от меня взор отведет, и я пойму тогда, что не всегда Он на меня смотрит!
Залезла под одеяло, а у меня самой сердце бьется: я решила ведь Спасителя перехитрить! Потом маааленькую дырочку сделала в одеяле, смотрю, вижу: лампадка мерцает, а поверх лампадки — Спаситель. И все мне пальчиком грозит! Прямо в дырочку! И тогда я поняла, что от Бога никуда не скроешься!
Ведь так написано в Псалтири: от Духа Твоего камо бежу: аще взыду на небо — тамо еси, и на море — крыла Твои покроют меня,— приблизительно так говорит царь Давид. Вот что такое страх Божий! Потому, друзья, оставляя наших деток одних играть в комнате, непременно спросить строго, но с любовию:
— Маша, а где Господь?
Трехлетняя Маша привычно поворачивается туда, к восточному углу, где икона Христа, протягивает свой розовый, пухленький пальчик и говорит:
— Вон Господь!
— Маша, — спрашиваем нашу дочку, — Машенька, вот я сейчас уйду (знаете ведь, как дети любят, чтобы им задавали вопросы! Хлебом не корми, о чем-нибудь спроси — на все у них готов ответ, ведь дитя — это ходячая энциклопедия, при том не советская энциклопедия, с вымаранными отдельными именами и местами, а Божья энциклопедия без купюр и интерполяций) — сейчас я уйду, как ты считаешь: Бог будет за тобой наблюдать?
— Да, мамочка.
— Машенька, а слышит ли тебя Иисус Христос?
— Слышит.
— Машенька, а зачем это Господь пальчиком так на иконе держит удивительно?
— А это Он меня благословляет!
— Машенька, а на что тебя Господь благословляет?
— Ну как? Ну, чтоб я играла, маме помогала, послушной чтоб была.
— Машенька, а вот видишь: Господь тебя благословляет, одновременно и пальчиком грозит. Что Он тебе запрещает делать?
— Ну как?.. (И Машенька вам тут же исповедует все свои немощи) — Господь недоволен бывает, когда игрушки разбросаю, а потом не соберу. Господь огорчается, когда я бабушке грубо говорю. Господь недоволен бывает, когда я оставляю постель неубранной. Господь не любит мои капризы. Господь сердится, когда я молюсь поспешно и невнимательно...

Словом, тут от матери зависит, чтобы дитя ее разговорилось, но говорило не суетное, пустое, инфантильное, а Божественное, подлинное, правдивое.
Беседа шестая. О чтении Евангелия

Как важно привить ребеночку благоговение к Священному Писанию, хотя бы ваше дитя еще не умело читать? Как это сделать? А вот как.

Нужно поставить иконы Господа и Божией Матери на полочку, уголок сделать так, чтобы на дощечке, держащей иконы, покрытой платочком, быть может, расписным, быть может, само дитя (с маминой помощью, если дитяти, за пять лет), вышьет крестиком какой-нибудь рисунок, как важно, чтобы на этом платочке лежало Священное Евангелие! И как мало нужно усилий, чтобы ребеночек научился благоговеть пред этой книгой книг, чтобы ребеночек взирал с трепетом на свое Евангелие, даже неоткрытое. Как это сделать? Нужно назначить себе час чтения ребенку Евангелия. И, подходя к полочке, не самой равнодушно взять это Евангелие, но сказать:
— Машенька! А что мы сейчас будем делать? Уже шесть часов.
Это сократовский метод, то есть, вы наводите ребеночка на правильный ответ. А ребенок некстати отвечает:
— Мы сейчас будем есть клубнику!
— Ну что же, поедим мы с тобой клубнику. А что мы с тобой обычно делаем в шесть часов? Не едим же, не спим, а чи...
— ...стим картошку! — скажет ребенок опять некстати.
— Нет, нет, нет! Чита...
И вдруг, вспомнив о своем ежедневном чтении, дитя скажет:
— Читаем Евангелие!
А можно ли с неумытыми руками прикасаться к Евангелию? Смотри, какие ладошки — все липкие от варенья!
— Нет, нельзя.
— Ну-ка, беги мыть скорее, скорее, только не споткнись!
И ребенок бежит, подобно ковбою, бегущему по прерии, чтобы поскорее ему ладошки иметь чистыми. Прибегает, показывает свои ладошки.
— Ну-ка, покажи правую! Нука, левую!
Все это делается с удовольствием, ведь это делается ради Бога!
— Хочешь ли, я достану Евангелие, или сама возьмешь его?
— Сама, сама!
Это ведь так важно испытать произволение ребенка! В Библии написано: «Приблизьтесь ко Мне, и Я приближусь к вам.»
— Ну, что же, полетим ко Господу?
— Полетим!
И уже Машенька ручками машет, как чайка, как альбатрос, хочет взлететь, но не получается без родительской помощи. Вы берете ребеночка под мышки и бережно возносите его.
— Машенька, понимаешь ты теперь, как души идут на Небо?
— Понимаю...

Зависит от вас, как долго вы будете лететь. Можно совершить пируэт по комнате, лишь бы только голова не кружилась, ни у вас, ни у ребенка.

И, наконец, вы подлетаете к Евангелию, притом, что Машенька ваша не безпартийный Карлсон, а истинный православный малыш.

— Ну-ка, ну-ка, как дотронемся до Евангелия, как к нему прикоснемся? Можно ли просто так: цап-царап? Как Мышка, помнишь, яичко смахнула, яичко и разбилось?
— Нет-нет-нет! Надо перекреститься!
— Как мы с тобой будем три пальчика складывать?
— Во имя Троицы,— ответит Машенька.
— А два пальчика? Где у тебя безымянный пальчик, где мизинчик? Прижмем к ладошке и что скажем? Как помолимся?
— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!
Осеняя себя крестом, Машенька, вами держимая, на высоте находящаяся, берет Священное Евангелие как бы с неба, как бы с легкого облачка.
— Ну-ка, поцелуй Евангелие.
Дитя целует Евангелие.

Ясно становится, если так мы будем читать Божественное Писание (а я ведь не рассказал еще, как его читать. Я рассказал, как его достать!) — эти святые уроки неизгладимо лягут на сердце ребенка. Даже если он станет главою профсоюзной организации, даже если он будет распределять путевки на турбазы, сердце его, смягченное Евангелием в детстве, все равно не позволит ему стать корыстным, грубым, злым, эгоистичным человеком.

И вот мягкая посадка. Дитя усаживается рядом с вами на диване. Вы обнимаете его рукою, раскрываете Писание... И слышите:
— Премудрость, прости. Услышим Святаго Евангелия чтение...
Впрочем, это слышится уже в храме Божием. А вам надо подумать, как помолиться перед чтением Святого Евангелия.
Православные! Будьте самостоятельными, оставаясь во всем верными чадами Церкви! Умейте молиться с детьми детскими непосредственными молитвами. За это вас не осудит Святейший Патриарх Алексий II, который сам, вместе со своей благочестивой мамочкой в детстве молился перед чтением Писания.
— О чем попросим, Маша, Господа перед чтением Писания?
И ребенок сотворит вам такую молитву, под которой и сам Иоанн Златоуст не откажется подписаться:
Господи! Научи меня исполнить все то, что я прочитаю сегодня в этой книге.

Так скажет ребенок, так скажете и вы. И научитесь от него вере, благочестию и любви ко Христу.
Беседа седьмая. Родительские ошибки

Давайте продолжим разговор о воспитании подрастающего поколения в Духе Христовом. И сегодня я хотел бы кратко побеседовать о тех ошибках, которые допускают родители в сложнейшем деле взращивания детской души. Не раз приходилось видеть новообращенных родителей, по преимуществу мам, которые, со всей ревностью предав себя делам благочестия, отряхнув от стоп своих прах безбожия, неверия и грехов, с некоей благочестивой свирепостью принялись за воспитание своих ни в чем неповинных детей.

И как часто бывает, что молодая благочестивая мама, еще не стяжав должного рассуждения, еще не обретя покойного, мирного расположения духа, еще болея, так сказать, духовным большевизмом, свое дитя укладывает в прокрустово ложе псевдоблагочестивых установок, усвоенных наскоро, но не проверенных жизнью.

Великую ошибку допускают те православные родители, которые, желая вырастить из своих детей Серафимов и Херувимов, преподобных Сергиев и Амвросиев Оптинских, забывают, что каждое дитя создано по образу и подобию Божию, что в человеке проявляется свойство Богом дарованной свободы выбора. Сам Господь никогда не насилует нашего произволения, никогда не принуждает, а лишь предлагает стезю веры и любви. Поэтому родители должны много молиться, чтобы найти верный путь, золотую середину в воспитании своих детей, с одной стороны, не потакая их капризам, не воспитывая их на ложном принципе вседозволенности, а с другой стороны, не впадая в излишнее строжничание, администрирование безсмертной детской душою, и тем самым обуславливая отпадение от Бога наших детей тогда, когда они войдут в возраст, период творческой самодеятельности, активности, когда свободно будут выявлять со

когда свободно будут выявлять собственное произволение.

И, поистине, нужно иметь духовное сердце, чтобы суметь сладить с ребенком, который почему-то отказывается идти в храм в день воскресный, находит для себя занятия более нужные и важные, будь то лепка из пластилина или беганье по двору за друзьями, или какое другое. Всякий раз, когда мы насильно вырываем игрушку из рук ребенка, отторгаем его от общения с себе подобными и влачим его в храм, как рабовладелец несчастного негра на торжище, мы подрываем благочестивые устои детской души, мы помогаем ей сделаться революционеркой: в оный час топнуть на все ногой и повернуться спиной к Церкви.

Как же быть родителям? Прежде всего, им должно овладевать сократовским методом общения с детьми. Что это за способ воспитания? Это такое умелое обращение с ребенком, когда мы, предлагая ему что-нибудь, желая его заставить нас слушаться, так действуем, так говорим, что он вовсе и не замечает нашей твердой воспитательной руки, но убежден, что делает все сам, по своему собственному произволению.

К примеру: мое дитя не хочет идти вечером в субботу молиться, оно сидит, прилипнув к оному злосчастному телевизору. А ведь так любит ребенок храм, так стремится пообщаться с батюшкой. У него там есть и свои друзья. Он там — как рыбка в воде! Ошибочно было бы властным движением, особенно соединенным с раздражением, выключить телевизор, выбить стул изпод чада, прочно сидящего на нем.

Гораздо важнее, оставив ребенка, как он есть, воздействовать на его сердце. И здесь, прежде всего, нужно наше слово, слово духовное, слово, умеющее растопить суету и помрачение детского сердца.

— Ну что же, я пошел в храм!
Важно учитывать возраст ребенка, предположим, ему шесть лет.
— Я пойду в храм и нас там встретит... — (Пауза. ребенок еще не обращает на вас внимания) — наш батюшка. И батюшка, прежде всего, нам даст благословение, — говорите вы как бы в воздух, в то время, как ребенок устремлен в телевизор.
— А потом батюшка вынесет масло, не простое, а освященное, и когда он возьмет маленькую кисточку, а на кончике этой кисточки крестик православный, и помажет чело (здесь можно уже воспомянуть имя вашего ребенка) Сереженьки во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, — какая благодать, какой свет, какая радость наполнит его сердце. А ведь в воскресенье Сам Господь через священника вынесет Златую Чашу и мы будем...
— Причащаться! — дополнит за вас ваше чадо, если вы говорите с мудрой родительской любовью.
И вот весьма важно воздействовать на духовный мир ребенка через слово.
— А я не пойду! А я устал! А мне не хочется...
— Ну что же, Сережа лишит себя сегодня Божественной благодати. Мы все из храма придем радостные, покойные, Ангел-Хранитель будет вместе с нами, когда, помолившись, мы отойдем ко сну. Он распрострет свои крыла над нами и будет вместе с нами молиться. А Сережа, не помолившись, не просветившись, а, насмотревшись этих дурррацких мультфильмов, ляжет спать. И вы знаете, кто тогда к нему подойдет? Ангел-Хранитель?

Некоторые родители, общаясь с детьми, слишком легко поминают бесов, говоря: «В тебе бес сидит! Ты диаволу поддаешься! Да ты — жилище демонов!»

Ни в коем случае нельзя сгущать краски и напечатлевать эту темную духовность на нежном и уязвимом сердце ребенка. Гораздо лучше пользоваться этим самым сократовским методом. Мудрый был человек Сократ, хотя и далек от Христа!

— Что, Ангел-Хранитель тогда подойдет к Сереже?
А ребеночек уже внимательно вас слушает: вы говорите гораздо интереснее, чем дядя Степа из телевизионного мультфильма. И он скажет:
— Нет, не Ангел-Хранитель!
— А кто?

И тут-то предоставьте ему самому обозначить это мерзкое козлоногое существо, которое нарушит покойный сон нашего Сережи за то, что он, вопреки обыкновению, не пошел ко всенощной.

А как важно уметь научить ребенка вкушать пищу во славу Божию! Некоторые родители до сих пор не могут отрешиться от допотопной методы:
— Ну-ка, ну-ка! Вот к нам едет бегемот, вот к нам едет кашалот... А ребенка не прельщает вся эта водоплавающая живность, и он морщится и отворачивается от тарелки с супом.
А как иначе? — Очень просто: вы сами, вместе с чадом, вкушаете от собственной тарелки. Поднимаете ложку к устам и говорите:
— Спаси Господи и помилуй нашего духовного отца иерея Антония!
Затем, подув (может быть, гиперболически сильно) — в ложку, вы втягиваете в себя горячую влагу и изображаете (да что изображать — суп вкусный!) удовольствие и говорите:
— Ах, какой суп! Это ведь сам отец Антоний его сегодня благословил, потому что я за него помолился. А ну-ка, вторая ложечка:
— Спаси Господи и помилуй... за кого же помолиться?
И если дитя в нежном возрасте: три, четыре, пять лет, оно тотчас загорится желанием помолиться за всех и за вся.
— Спаси Господи и помилуй братика Алешу!
И вот уже незаметно для себя ребенок сам начал хлебать ненавистный ему дотоле суп.
Я помню случай, о котором я как-то рассказывал в своей воскресной школе: племянница не желала кушать протертую морковку, просто брыкалась, ее от себя отпихивала. И стал я, находясь рядом, молиться и есть морковку, приготовленную для нее. Она очень быстро возгорелась желанием молиться со мною, пережевывая посыпанную сахаром морковку, и мы, незаметно для себя, уплели всю мисочку. Вот когда осталось три, буквально, маленьких морковинки на чайной ложечке, а помолиться нужно было еще за стольких! — ребенок вдруг изрек такое удивительное слово:
— Спаси Господи и помилуй всех людей И ВСЕ МИРЫ!

Как он высказался, то есть объял всю вселенную, помолился не только за людей, но и за бездушные светила, ведь нужно было уместить их в три морковинки.

Дети гораздо более благочестивы, чем мы, они более скоры на подъем, они тотчас зажигаются при мысли об угождении Богу, только бы мы преподавали эти благие уроки без скучного менторства, но с живым чувством правды и трепетом пред нашим Создателем. Аминь.

Священник Артемий Владимиров

Кого воспитываем?

Источник:Православие.ру

В последние годы родители уделяют повышенное внимание интеллектуальному развитию маленьких детей: рано учат их читать и считать, с четырех-пяти лет отдают в мини-лицеи и прогимназии, платят порой немалые деньги за обучение крохи иностранному языку. Эмоционально-нравственное же развитие нередко оказывается «в загоне»: ни семья, ни детские учреждения им сейчас почти не занимаются. А это серьезно сказывается на формировании личности ребенка. Разобраться в данном вопросе нам поможет специалист по раннему детскому развитию, практикующий психолог, старший научный сотрудник Института педагогических инноваций Ирина Александровна Карпенко.

— С какими жалобами чаще всего обращаются к Вам родители дошкольников?

— Самые распространенные жалобы — отставание в развитии речи, расторможенность, недостаточный самоконтроль, грубость, драчливость, страхи, перемежающиеся с возбуждением или, наоборот, подавленностью. Еще родителей беспокоит в дошкольниках сильное стремление к лидерству на фоне страхов, неумения общаться, и повышенной застенчивости. Занимаясь с такими детьми, мы, психологи, естественно, пытаемся докопаться до причин поведенческих отклонений. А для этого анализируем семейную ситуацию и то, как ребенка воспитывают.

— И что выясняется?

— Я бы условно поделила родителей на две группы. Одни — люди, старающиеся не выпадать из русла традиционной культуры, другие исповедуют идеалы «новых русских». По уровню богатства родители, принадлежащие ко второй группе, далеко не всегда дотягивают до настоящих «нью рашенз», но представления о жизни у них очень похожи. Они ориентированы на современный европейский или американский образ жизни, причем понимаемый весьма своеобразно. У ребенка обычно есть своя комната, где его с малолетства приучают спать отдельно. Родители задаривают его игрушками, покупают развивающие пособия, но при этом опять-таки с раннего возраста настаивают, чтобы ребенок играл самостоятельно. Часто ребенком даже при неработающей маме занимается няня. То есть, малыш чуть ли не с пеленок отделяется от матери. Это не русская, а традиционная европейская модель воспитания: там принято рано отделять ребенка от матери, отводя ему особую спальню. Хотя и в традиционной европейской семье дела раньше обстояли несколько по-другому. Вспомним в качестве примера фильм «Синяя птица». Да, дети жили в отдельной комнате, но, во-первых, в семье, как правило, был не один ребенок. А во-вторых, в доме имелись кошки, собаки, птицы — всякая живность. Кроме того, дети активно общались с соседями и с многочисленными родственниками. В тех же семьях, о которых говорю я, все обстоит иначе. Ребенок лишен нормального человеческого общения с окружающими, потому что семья живет достаточно изолированно, с соседями часто даже незнакома. С детьми ребенок может поиграть только, когда к родителям приходят гости со своими детьми, а такая возможность предоставляется нечасто. Значит, ребенок достаточно много времени проводит наедине с игрушками и развивающими пособиями. Казалось бы, все отлично. Малыш погружен в развивающую среду. Но дело в том, что без взрослых эта среда не является развивающей!

— Почему?

— Основу развития ребенка с самого раннего возраста составляет контакт с близким взрослым. До года это вообще непременное условие. После Второй Мировой войны психологи провели обширные исследования поведения детей-сирот и было доказано, что такие проявления, как демонстративность, прилипчивость, внешняя отупелость, снижение интеллектуального развития возникают у ребенка только в одном случае: при отсутствии или нехватке контакта с единственным, наиболее значимым взрослым. Причем это не обязательно должна быть мама! Главное, чтобы не было чехарды: сегодня один воспитывающий взрослый, завтра второй, послезавтра третий, потом — четвертый, потом опять первый... Если один или даже два взрослых по очереди ухаживают ребенком хотя бы в течение недели, то эмоциональное развитие малыша бывает в норме. А что происходит зачастую в современной семье? Мама, ориентированная на карьеру, спешит передоверить малыша бабушкам, няням, боннам, воспитательницам. За пару лет у него порой может смениться несколько нянь, так что он толком не успеет ни к кому привыкнуть и привязаться. Младенца либо вообще не кормят, либо рано перестают кормить грудью, в результате чего нарушается первичный телесный контакт с матерью. А на первом году жизни такой контакт крайне важен, его потеря невосполнима. Есть, например, исследование французских психологов, показывающее, какое огромное значение для маленького ребенка имеет запах мамы. Работая с женщинами-заключенными, которые содержатся в разлуке с детьми, они привозят малышам мамины носовые платки, чтобы хотя бы таким образом малыш не утрачивал связи с матерью. Подобные первичные телесные ощущения, запахи — залог нормального развития ребенка. Если их нет, подрывается то, что психологи называют базисным доверием к миру. А подрыв базисного доверия к миру приводит к формированию невротической конституции, в основе которой лежит повышенная ранимость. Таким образом база для возникновения страхов бывает готова.

— Ну, а что еще происходит на первом году жизни ребенка?

— Мама недостаточно общается с ребенком. Он для нее просто предмет ухода. Ему надевают памперс, который долго не нужно менять, пеленают и куда-нибудь транспортируют: в парикмахерскую, бассейн, фитнес-центр, супермаркет, где поручают заботам специального персонала: сегодня одной тети, завтра другой, послезавтра третьей... Перед глазами у малыша погремушка, за ним присматривают, если надо, покачают, но относятся к нему скорее как к вещи, сданной на хранение, а не как к человеку. Но ведь сейчас сильно возросло количество родовых травм, минимальных мозговых дисфункций, вызванных стимуляцией родов, увеличилось число детей с задержками развития, детей-инвалидов. И все эти дети, по оценкам специалистов, в десять раз больше нуждаются в телесном контакте с матерью! Эти дети должны быть «ручными», то есть, очень много времени проводить на руках у матери. Такова одна из главных рекомендаций коррекционной педагогики. Одной из главных рекомендаций коррекционной педагогики в подобных случаях является как можно больше носить такого ребенка на руках. А в последние годы даже многие здоровые малыши страдают от недостаточного физического и эмоционального контакта с мамой.

— Раньше с младенцами много говорили. Наши бабушки знали, что это необходимо, хотя ребенок вроде бы ничего еще не понимает.

— Да, с грудными детьми всегда разговаривали. Теперь же мать зачастую ухаживает за младенцем молча. А если ребенок спокойный и подолгу может лежать один, довольная мама будет заниматься домашними делами или собой. Ей и в голову не придет «тревожить ребенка своей болтовней». В результате такие дети к году говорят мало. Иногда они рано начинают ходить и мало ползают, что тоже нехорошо, поскольку является следствием, как говорят психологи, мозаичных, частичных задержек развития.

— Но ведь не все родители относятся к грудничкам как к одушевленному предмету ухода. Многие, наоборот, прямо с пеленок начинают их усиленно развивать!

— Да, сейчас в моде ранняя стимуляция интеллектуального развития. В два-три года такой ребенок поражает окружающих, его считают вундеркиндом. Но при подобном варианте развития преждевременно эксплуатируется та сфера, которая должна быть выращена из сферы эмоционального контакта, общения, а потом и из игры с ее огромным социальным опытом. Только тогда познавательная сфера развивается нормально и бывает полноценной. А при раннем интеллектуальном развитии познавательная сфера фактически остается без подкладки, как бы повисает в воздухе. И это тоже искажает развитие ребенка, не может не вызвать негативных последствий для развития личности.

— Сейчас встречаются дети, которые в возрасте года-полутора все крушат и ломают. Конечно, любой малыш может что-то сломать или разбить, но от этих буквально все приходится убирать, потому что после них как Мамай прошел, ничего мало-мальски ценного нельзя оставить в пределах их досягаемости. А родители — видимо, с подачи современных психологов — считают, что ребенок просто проходит «деструктивную стадию развития». Может, я чего-то не понимаю и такое поведение действительно нормально?

— Нет, конечно. Это следствие нетрадиционной педагогики, когда ребенку позволено все. Традиционно во всех культурах существовала иерархия «взрослый — ребенок». Потом под влиянием либерализма было провозглашено, что ребенок равен взрослому, а теперь так называемая «педагогика свободы» уверяет нас, что ребенок больше, важнее, значимее взрослого. И в этой системе представлений ребенку, естественно, можно все. Мы сейчас часто сталкиваемся с мнением, что ребенка нельзя наказывать, нельзя говорить ему «нет». Нельзя его шлепнуть, даже если он совершенно зарвался. Взрослый, который это сделает, объявляется монстром. В результате ребенок вырастает не просто своевольным эгоистом. Дело обстоит еще хуже: он вырастает недостаточно очеловеченным. Такой ребенок не просто не считается с другими людьми. У него исходно плохие механизмы регуляции. А ведь воспитание — это не только возвышение, облагораживание ребенка, но и его социализация. И в этой социализации есть определенные жесткие регуляторы. Если взрослый человек ведет себя неподобающим образом, от него отворачиваются, его изгоняют. Это жестко работает в любом социуме. Так что если годовалому ребенку позволяют бить бабушку по лицу, это первый шаг к недостаточной социализации.

— Многие родители ужасаются: «А что же делать? Запрещать?» Нам уже внушили, что запрет представляет собой нечто ужасное.

— Во-первых, без запретов нет ни культуры, ни общества, ибо это скрепы, без которых все идет вразнос. А во-вторых, на втором-третьем году жизни ребенком уже можно эффективно управлять путем его переключения и положительной оценки. Впрочем, прием положительной оценки прекрасно действует на ребенка и в более позднем возрасте.

— Пожалуйста, расскажите о нем поподробнее.

— Дети учатся нормам поведения, подражая значимым взрослым. Это, так сказать, базовый механизм – механизм идентификации. Причем если на первом году жизни подражание происходит непроизвольно, то уже на втором году, когда у ребенка возникают зачатки чувства «я», он абсолютно сознательно подражает маме и папе. Он хочет быть на них похожим.

К концу второго года у ребенка появляется такое чувство, как «мы». Он понимает, что такое «вместе» (если, конечно, заниматься формированием этого понятия). И тогда ребенком уже можно управлять с помощью положительной оценки. Можно сказать: «Что с тобой сегодня?» Придержать его руку и добавить: «Нет, ты так не делаешь. Ты же так похож на папу. Ты такой хороший мальчик». Потом погладить бабушку его ручонкой: «Лучше сделать так. Бабушке будет очень приятно». Если родители проявляют последовательность, то буквально на второй-третий раз подобные модели поведения закрепляются, и негатив уходит как бы сам собой. Ребенок хочет быть хорошим. И может вести себя хорошо, когда ему четко обозначают рамки допустимого поведения.

— В семьях, придерживающихся еропейской или американской моделей поведения, дети рано знакомятся с компьютером. Чем это оборачивается для них в будущем?

— В последние годы в Америке очень озабочены уровнем подготовки детей к школе. Этот вопрос даже обсуждался в Конгрессе США. Многие юные американцы приходят в 5-6 лет в школу, практически не умея говорить. Речь у них односложная, они не понимают простейших инструкций. Естественно, способность к обучению у них крайне низка. Массовые исследования показали, что это следствие ранней изоляции детей от родителей, отсутствия эмоциональных контактов, полноценного общения, совместного времяпровождения, совместных занятий, совместных целенаправленных и соответствующих возрасту игр. Так вот, среди важнейших факторов, затормаживающих развитие детей, фигурирует приобщение малышей к компьютеру и телевизору. В США сделаны специальные приставки. Я уже видела такие в Москве. Ручки младенца подсоединяются к датчикам, и его непроизвольные движения вызывают изменения цветовых пятен на экране. Через некоторое время малыш уже начинает присматриваться к экрану, заинтересовывается картинками и развлекает себя сам. Молодые мамы довольны: они могут заниматься своими делами, ребенок им не мешает. Но последствия такого «воспитания» весьма плачевны. У детей, с младенчества пристрастившихся к игровым приставкам, бывают не развиты лобные доли мозга. Если к пяти-семи годам их не доразвить, время будет упущено. Таким образом, происходит формирование людей с недостаточным развитием высших психических функций.

— Чем это чревато?

— Это совсем другие люди, с иными, чем у нас интеллектуальными, эмоционально-волевыми, эмоционально-личностными особенностями. Все психические функции прямо связаны с волевой и этической регуляцией человека. А такие люди более склонны к девиантному поведению, неспособны к глубоким, устойчивым, осмысленным взаимоотношениям с другими людьми. Они не в состоянии просчитать последствия своих поступков, чаще подвергаются стрессам, попадают в критические ситуации.

— Иными словами, они менее развиты и менее жизнеспособны, чем те, кто сформировался нормально?

— Да, разумеется. Особенно тяжела для них современная жизнь с ее многочисленными соблазнами. При недостатке силы воли это часто оказывается фатальным.

— Стоит ли показывать маленьким детям мультфильмы?

— До трех лет, думаю, смысла нет. Лучше пусть смотрят диафильмы. Это полезней и понятней, потому что картинка, проецирующаяся на стену, достаточно большая, ее можно как следует разглядеть, нет мелькания кадров. Текст простой и понятный. В диафильме обычно порядка пятнадцати кадров, которые легко запоминаются. Это что-то типа иллюстрированной книжки для раннего возраста.

— Что движет матерью, которая спешит передоверить воспитание маленького ребенка няне, а то и компьютеру с телевизором? Наверное, нелюбовь к ребенку?

— Я бы не сказала, что ими движет какая-то сильная нелюбовь. Скорее, дело в эгоцентризме, глубокой погруженности в себя, неспособности или неумении любить по-настоящему.

У такой мамы эмоции блокированы, она сама как маленький ребенок. И что всего печальнее, не осознает своей ущербности!

Например, она часто не понимает, зачем детям нужно читать сказки. Прямо диву даешься, в каком инкубаторе выросли такие люди, ведь над ними в детстве подобных экспериментов еще не проводили. Но под влиянием пропаганды в СМИ многие родители поверили, что с детьми следует обращаться как со взрослыми, не читают им сказок или детских стихов, не играют в пальчиковые игры типа «Сороки-вороны» или в простые игры с простыми игрушками, считая подобные занятия ненужным, устаревшим, хотя это универсальные этапы детского развития во всех культурах.

— Вы упомянули о том, что воспитывая ребенка по западной модели, его рано отделяют от матери. В том числе, заставляют спать одного. Я знаю немало случаев, когда это привело к психотравмам, невротизации, тикам, энурезу. Но родители, по советам психологов, упорно «приучают детей к самостоятельности». Ваше мнение по этому вопросу?

— Существует два базовых механизма психологического развития ребенка. Это подражание, когда ребенок старается уподобиться взрослому, и отделение, постепенно готовящее его к самостоятельной жизни. Воспитание должно быть сбалансированным, чтобы не было ни депривации (дефицита любви), ни гиперопеки. Что касается отделения ребенка, то оно вовсе не обязательно должно происходить за счет его раннего «выселения» на ночь в другую комнату. Тем более, что в нашей традиционной культуре это не принято, и следовательно, воспринимается коллективным бессознательным ребенка как нечто инокультурное, чуждое. Важно учитывать и конкретные обстоятельства детской жизни. Скажем, малыш в 4 года спокойно засыпал в своей комнате, а потом пошел в сад и перестал отпускать от себя по вечерам маму. Родные считают это капризами, раздражаются, борются с ребенком. А на самом деле посещение детского сада — это уже серьезное отделение ребенка от семьи, ведь он проводит в саду почти целый день. И возвращаясь домой, нуждается в усиленной эмоциональной поддержке, в большей близости с родителями. Мне вообще кажется, что вопрос, спит ли ребенок отдельно, не является принципиальным для его социализации и эмоционального развития.

Особенно в дошкольном возрасте. Проблема на самом деле в другом. Родители нередко развивают самостоятельность ребенка, чуть ли не насильно заставляя его засыпать в одиночестве, но при этом очень долго боятся отпустить его одного даже в соседний подъезд за хлебом. Нормальное же отделение ребенка старшего дошкольного и младшего школьного возраста состоит в том, что он должен научиться комфортно чувствовать себя в детском коллективе без мамы, общаться с друзьями семьи и отдельно живущими родственниками, спокойно оставаться у них ночевать, не стесняться обращаться с вопросами или просьбой к преподавателю, продавцу, консьержке. В 7-8 лет он уже вполне может ходить в магазин за мелкими покупками, самостоятельно выполнять разную домашнюю работу. Короче, есть много способов развивать самостоятельность, не мучая ребенка непосильными требованиями. Когда же он психически окрепнет, он сам выразит готовность спать отдельно. К сожалению, многим современным родителям не хватает терпения, чтобы дождаться этого момента.

— Это может сказаться в будущем на отношении ребенка к родителям и на его личной жизни?

— Да. Ребенок, не получающий от родителей достаточной поддержки, обычно смиряется с тем, что он не так уж для них значим. И приучается быть один, полагаться на себя. Но лет через 20-25 постаревшим родителям очень захочется иметь друга в лице сына или дочери, вместе провести Рождество, куда-то поехать, а повзрослевшему ребенку это будет уже не нужно. Личная жизнь таких детей складывается по-разному. Одни стремятся не повторять родительских ошибок и в своей собственной семье создают невероятно теплые отношения. Но мать с отцом оказываются за чертой этого семейного круга. Другие же — особенно много таких примеров в современной Европе — не желают заводить семью и детей. Слишком въелась в их поры привычка к одиночеству.

— Сейчас родители рано ориентируют детей на лидерство. Как вы к этому относитесь?

— Да, уже двух-трехлетним детям нередко внушают: «Ты должна/ должен быть лучше всех... У тебя самые лучшие сережки, самое красивое платье... Ты сильнее всех...» А ведь такая ориентация абсолютно ненормальна!

— Почему?

— Хотя бы потому, что есть общепринятое понимание слова «лидер». Это человек, который заслужил право быть первым, добился уважения окружающих. Он профессионал в какой-то одной — подчеркнем это! — сфере. Кроме того, он умеет договариваться, уступать, контролировать ситуацию, распределяя роли и функции, жалеть и тактично поддерживать других, делиться. Но чтобы развить в ребенке эти черты, не стоит внушать ему, что он самый лучший! Его нужно учить сотрудничать, бесконфликтно играть с детьми, спокойно проигрывать, жалеть людей. Ранняя же ориентация на лидерство, наоборот, закрывает ему пути к этому. Ребенок невротизируется, поскольку постоянно противопоставляет себя другим, начинает завидовать, бояться, что кто-то окажется лучше него. Есть и другая опасность. Ранняя ориентация на лидерство проявляется в вещизме. Чем может выделиться малыш? — Тем, чем он владеет: красивой игрушкой, одеждой и тому подобным. Человеческие же качества лидера остаются для ребенка за кадром. Поэтому дошкольники считают, что лучший — это тот, у кого есть много модных игрушек или кто хорошо дерется.

— Что можно посоветовать родителям, которые хотят, чтобы психологическое, эмоциональное развитие их детей было в норме?

— Во-первых, не ограничиваться одним ребенком. Для нормального эмоционального развития детей в семье должно быть несколько. Во-вторых, нужно чаще общаться с родными и друзьями, приглашать их домой не только по большим праздникам. В-третьих, ребенка нужно чаще брать на руки, больше с ним разговаривать, вспомнить традиционные игры типа «Ладушки», не пользоваться новомодными ходунками. Если ребенок не решается ходить, пусть дольше ползает, это полезно.

— А чем плохи ходунки?

— Период ползания является очень важным для развития подкорковых структур мозга. Минимальные мозговые дисфункции, которые сейчас диагносцируются у очень многих детей из-за кесарева сечения, стимуляции родов, тяжелых родов и проч., приводя к гиперактивности в сочетании с дефицитом внимания, частично компенсируются именно в период ползания. Да и вообще, ученые обратили внимание на то, что дети, которые много ползают, впоследствии лучше развиваются. Поэтому лучше не использовать ходунки и не держать ребенка в манеже, а если квартирные условия позволяют, выкладывать малыша на пол на одеяло, чтобы он мог перемещаться по дому, осваивая новые среды. Готовя обед, пусть мама постелит одеяло на кухне. Тогда ребенок будет при ней, но она сможет заниматься своими делами. И, конечно, нужно разговаривать с малышом. Когда младенец спит, надо стараться поменьше оставлять его в комнате одного. Он должен чувствовать, что он не один, это создает ощущение защиты.

— Это для детей до года. А после?

— После года ребенок начинает выходить в мир, осваивать новые социальные роли. Если у ребенка слабо развивается речь, маме стоит задуматься: может, она сама говорит чересчур много, не задает ребенку вопросов, не дает ему высказаться? Или, наоборот, мать разговаривает с малышам только «по делу», предпочитая в остальное время отмалчиваться? Важно и чтобы ребенок начал общаться с другими детьми. Причем необходимо, чтобы это протекало не так, как во многих случаях: мамы курят, сидя на скамеечке, а малыши дерутся в песочнице из-за лопаток. Нет, в раннем возрасте общение детей должно проходить при активном участии взрослых. В последнее время издано много пособий, содержащих описание простейших игр для малышей, с этими пособиями стоит ознакомиться. Почему дети сейчас не играют? — Да потому что маленький ребенок не может играть один, а взрослые перестали в этом плане детьми заниматься. Устраняясь от организации детского общения, родители лишают ребенка возможности вовремя пройти необходимые этапы психологического развития. Говорят: «Раз игра отмирает, значит, она не нужна.» Ничуть не бывало! Нужна. Дети, не получившие опыта полноценной сюжетно-ролевой игры, имеют упрошенные представления о социальных отношениях. Из-за отсутствия этого опыта у них потом проявится неумение строить отношения в школе. Психологическое развитие таких детей искажается, причем часто непоправимо.

С Ириной Александровной Карпенко беседовала Татьяна Шишова

Средства религиозного воспитания в семье

Источник:«Свет православия»

Духовное богатство семьи часто значительно больше, чем это мы сознаем; мы не умеем, а порой и не хотим использовать все то, что накопляет семья внутри себя. Я не говорю. конечно, о тех случаях, когда семейная жизнь идет неудачно и развертывается в драму или даже трагедию. Об этом просто нечего сейчас говорить: наша задача выяснить, чем располагает хорошая, устроенная семья в деле религиозного воспитания. Для нас очень важны факты, рисующие то, как в действительности семья влияет на религиозное развитие детей, но мы не должны ограничиваться этими фактами. Неиспользуемые обычно духовные силы семьи так же важны для нас, как и то, что фактически из них берет семья.

В раннем детстве семья является единственной социальной средой, близкой, нужной и дорогой для ребенка, который воспринимает весь мир через семью. Дитя находит себя на заре своего самосознания включенным в семью, которая просто дана ребенку как естественная, понятная и ничем не заменимая социальная среда. Очень медленно дитя научается сосредотачиваться на себе как на отдельном существе — и этот процесс никогда не доходит до конца: связи с семьей, как они раскрываются для нас в раннем детстве, хранятся нами всю жизнь как нерастрачиваемый капитал, как источник жизненных сил, к которому мы припадаем в самые горькие и трудные минуты жизни. В религиозном созревании ребенка семья занимает тоже исключительное место именно тем, что она является для него главным проводником религиозных чувств. Несомненно, что для ребенка семья светится религиозным светом, что горняя сфера — Бог, святые, ангелы — предстают детской душе как некое восполнение его семьи.

В раннем детстве семья, сама того не ведая (я все время, конечно, говорю об устроенной семье), духовно питает ребенка, развивает его религиозные силы. Семья может быть здесь уподоблена живой лаборатории-цветку, в котором вырабатывается его аромат; от семьи действительно исходит какой-то исключительный аромат, в котором нуждается детская душа, которым она питается. Именно в христианской семье раскрывается с исключительной силой ее, «великая тайна», по слову ап. Павла, — тайна ее духовного пути как пути к Богу. Таинство брака, как его понимает православное сознание, есть не простое благословение или освящение семейной жизни, а раскрытие той духовной силы, которая всегда есть в браке, но которая без благодати не может действовать в семье.

Христианская семья таит в себе благодать, которая неистощимо пребывает в браке и излучения которой проходят сквозь всю полноту семейных отношений. Отсюда, из этой силы благодати, неистощимо пребывающей в христианском браке, надо выводить все глубокое религиозное значение семьи в духовном созревании ребенка. Все, что увидит семейные отношения от этого духовного, благодатного начала, ослабляет и внимание семьи на религиозное созревание ребенка.

Живительное действие семьи, не утратившей и не отвергшей благодатной силы таинства брака, часто незаметно, порой оно приостанавливается, как будто парализуется встречным дурным влиянием на ребенка вне семейной среды. Да, это возможно, но тех семян, которые сеются в детской душе от ранних годов, когда дитя живет одной жизнью с семьей, этих семян ничто не может вытравить — и рано или поздно светлые силы души вступят в бой с темными, душа вновь будет искать Бога. Для нас существенно то, что развитие духовных сил ребенка в раннем детстве не требует никаких усилий, если семья сама живет духовной жизнью, — и с другой стороны, оно не поддается почти никаким усилиям, если семья духовно опустошена.

В раннем детстве развитие духовной жизни у ребенка находит чрезвычайное подспорье в чистоте и невинности детской души. Внутренний мир ребенка еще открыт, обыкновенно имеет полную свободу своих проявлений. Хотя наблюдение над детьми констатирует уже и в раннем детстве начатки лукавства, приспособления, лжи, но все это еще само по себе ничтожно и не занимает большого места в душе ребенка. Очень важно уже в это время приучать дитя к тому, чтобы дитя поступало в соответствии с его глубокими, искренними чувствами, чтобы его «сердце» было вдохновителем его действий. Этим вовсе не устраняется значение рассудочности, для ряда натур уже в это время играющей немалую роль в их поведении. Но существенно здесь воспитание и укрепление того начала христианской жизни, которое в «сердце» видит центр личности.

В воспитании детей в наше время сплошь и рядом выступают ветхозаветные мотивы: внушение детям «закона» — системы правил, которыми они должны руководствоваться. Внедрение этих правил не как начала контроля и вразумления (что правильно), а как мотивов поведения уже в раннем детстве намечает опаснейший дуализм между подлинными желаниями и стремлениями ребенка и его действиями. Поскольку между этими двумя сферами только намечается разрыв и расхождение, постольку наносится чрезвычайный, порой почти непоправимый удар нормальному развитию духовной жизни.

Духовная жизнь в своем развитии подчинена закону свободы, как мы уже видели. Путь свободы, поскольку он касается именно духовной жизни, познается и усваивается не сразу, но он предполагает, что в своих действиях человек определяется тем. чем живет его сердце. Вне этого нет свободы, вне этого нет духовного развития. Я не хочу, конечно, сказать, что путь свободы определяется только влечениями сердца: существуют вечные, непреложные законы морали, которые определяют границы свободы. Не все, что рождается в сердце, хорошо, к действиям сердца необходимо относиться с чрезвычайным вниманием, с «рассудительностью», но все же христианская жизнь определяется мотивами сердца, а не правилами закона. Для нас это важно потому, что духовная жизнь всецело связана с нашим сердцем (хотя и не с нимодним): духовный лик человека определяется тем, что таит в себе сердце. Поэтому крайне важно, чтобы уже в раннем детстве не намечался дуализм внутреннего мира и внешнего поведения, важно, чтобы дитя воспитывалось к свободе и в свободе. Границы нашего поведения есть, но следование им должно само свободно определяться голосом сердца: там же, где приходится определять эти границы извне, там засоряется источник духовного развития ребенка.

В формировании духовной жизни ребенка чрезвычайно важно, чтобы эта духовная жизнь слагалась не под спудом, не прикровенно, что всегда создает затем почву для лжи, лицемерия и т.п., — а на просторе. Достаточно, например, указать на психологию детского раскаяния: какую творческую силу имеет это раскаяние, когда оно свободно и искренне рождается в детской душе, и как оно бесплодно, ненужно, а часто и вредно, когда вынуждается родителями. Именно в эти годы, когда все в душе еще так наивно и примитивно, загоняем мы духовную жизнь ребенка, его внутренний, закрытый мир в подвалы души, насаждая в тоже время желание для нас внешние привычки...

Нелегко воспитывать детей в свободе и к свободе: нужно много терпения, разума, прозорливости, чтобы дать детской душе самой опознать свою неправду в каком-либо действии, чтобы отделить свободу от произвола и своеволия, — но, не приучая к свободе и ответственности, нельзя дать простора для укрепления духовной жизни ребенка. То благодатное действие семьи, которое было описано выше и которое непрестанно привносит в детскую душу свет и добро, может быть совершенно парализовано внешним режимом: если поведение ребенка заранее определено известными правилами, для этого поведения ни к чему все то, что собирает душа как излучения Божией силы в семье.

Религиозность присуща детской душе — об этом мы достаточно говорили выше; но эта религиозность не может быть только эмоционально-интуитивной, она должна найти свое выражение в религиозном сознании, которое у детей слагается из образов и идей. Количество идей, доступных религиозному сознанию ребенка, гораздо больше, чем обычно кажется: нас часто обманывает наивная форма, в которой дети выражают свои религиозные размышления. Но кто способен понимать детей, а не только внешне коллекционировать их слова и действия, тот не может не согласиться, что детям доступны — в своем смысле, конечно, — идеи Бога-Творца, Боговоплощения, спасения и искупления. греха, воскресения. Эти идеи непременно должны быть связаны религиозными образами — и, конечно, больше всего с образом Христа Спасителя. Бесчисленные свидетельства удостоверяют огромное значение того, как глубоко входят в детскую душу религиозные образы, с которыми они знакомятся в семье. Чтобы привести всем известный и доступный пример, укажу на замечательные страницы в «Дворянском гнезде» Тургенева, где с глубочайшей правдивостью рассказано религиозное развитие Лизы, когда она была совсем маленькой девочкой и когда она находилась под влиянием своей няни. Именно в семье, на общем фоне всего того, что дает семья ребенку, религиозные образы глубоко внедряются в детскую душу и вызывают такую ответную любовь к Богу, к святым, которая приближается кпереживаниям святых.

Нельзя однако, не сделать тут одного замечания, вызываемого самой жизнью. Родители и воспитатели нередко стремятся использовать идею Бога в целях утилитарных: то мы слышим это в виде угроз, что «Боженька накажет «, за неисполнение какого-нибудь обыкновенно мелкого требования, то внушается мысль, что Бог придирчиво следит за всеми делами детей. Все это не только низводит религиозную жизнь к уровню житейской морали, но и создает почву у детей для первых проявлений скептицизма, роняет значение священных образов. Но большинство ошибок в религиозном воспитании относится к третьей стороне религиозной жизни — к сфере ее «выражений».

Родители и воспитатели торопятся усвоить детям ряд внешних навыков, не только не связывая их с внутренним миром ребенка, но часто прямо игнорируя его. Для примера возьмем молитву. Дети в раннем возрасте очень охотно повторяют за старшими слова молитвы, крестятся, целуют иконки; за этими внешними действиями легко встают в детской душе, духовно незатуманенной и чистой, отвечающие всему этому внутренние движения. Но надо еще открыть душу ребенка для молитвы, а не только уста; то психическое дополнение, которое обычно рождается в душе ребенка при молитве, крестном знамении, еще не связывает молитвы, крестного знамения с внутренним миром. Наилучший способ одушевить дитя тем, что отвечает словам молитвы, смыслу крестного знамения, — это молиться вместе с ребенком, т.е. не просто присутствовать при молитве ребенка, но самому молиться вместе с ним, вкладывая всю силу, весь огонь своей души в молитву эту. Молитва родителей так глубоко западает в душу ребенка, что она становится настоящим проводником религиозного опыта для ребенка. Давно было сказано, что у одних религиозных людей ядро их религии есть вера в Бога, а у других — их вера в чужую веру в Бога; а говоря точнее: у одних есть свой религиозный опыт, а у других — церковный, т.е. от Церкви, от других людей идущий в души религиозный опыт. Молитва родителей при детях дает детям именно церковный религиозный опыт, подвергая духовную почву для собственного религиозного опыта.

В раннем детстве не существует особых трудностей в вопросе о посещении храма: дети сами охотно пойдут в храм, если идут родители, В эту пору здесь просто не нужно принуждение, дети охотно посещают храм. Очень углубляет религиозные детские переживания забота об иконах в детской комнате, зажжение лампадки, украшение цветами к празднику и т.д. Если все это делается не просто в воспитательных целях (дети рано или поздно это разберут, и тогда это может вызвать сразу упадок в религиозной жизни), а отвечает всему быту семьи, тогда это очень помогает детям. Велико значение бытовых сторон при праздновании великих праздников, которые тоже очень много дают детям.

Мы в самых общих чертах коснемся еще двух периодов — так называемого второго детства и отрочества. Во втором детстве основной чертой души является приспособление к окружающей жизни, к ее порядкам, законам: дитя выходит совершенно из того раннего сплетения реальности и воображения, в котором оно пребывало, отчетливо сознает всю силу объективного мира, стремиться постичь его и приспособиться к нему. Эта обращенность к миру видимому, осязаемому резко отрывает дитя от мира духовного — оно как бы вдруг становится духовно близоруким. За всем этим стоит несомненный и неустранимый духовный надлом: дитя погружается целиком в мир окружающий его и теряет интересы и чутье к духовной сфере. Это пора духовного обмеления, измельчания, напряженного внимания к социальной сфере, она неблагоприятна вообще для религиозной жизни, которая теперь становится более доступна со стороны объективной, внешней, чем со стороны внутренней. Если угодно, это пора «законничества» своеобразное прохождение через «Ветхий Завет», через внешний закон, правила. Дети в это время очень любят что-либо «делать» в храме — прислуживать священнику, следить за свечами, наблюдать за порядком и т.д. Их поведению свойствен самоконтроль с оттенком практицизма и реализма; игра детей наполняется героическим, иногда авантюристическим содержанием, но в то же время реалистична. Это возраст духовно хрупкий, если угодно, безкрылый, мелкий; в него очень легко врываются по линии приспособления обман, хитрость, подлинное лицемерие. Задача воспитания в общих чертах заключается в это время как раз в том, чтобы ослабить значение духовной мелочности и близорукости, углубить и расширить то, что заполняет душу, до известной степени спасти и охранить духовную жизнь, удержать начало свободы от рокового действия закона привычки.

В это время привычки — даже в религиозной сфере — имеют роковое значение, ослабляя духовное внимание, делая его ненужным. Очень легко впасть в это время в иллюзию, думать, что у ребенка все хорошо и благополучно, тогда как на самом деле под покровом привычных действий (молитва, крестное знамение и т.д.) происходит отделение их от духовного ядра личности, идет быстрое распыление и выветривание духовных движений и в силу этого растрачивается дар духовной свободы, ибо сердце перестает быть силой руководящей и на его место становится близорукая социальная интуиция, приспособление и подражание.

Духовная работа над ребенком в это время должна быть больше всего направлена на то, чтобы удержать прежнюю духовную жизнь в ее глубине и содержательности. Родители должны помнить, что именно во втором детстве дети духовно отходят от семьи — и это происходит не оттого, что новая социальная, внесемейная, (преимущественно школьная) среда духовно интереснее и богаче. Эта новая среда берет в плен дитя не духовным, а жизненным, реальным своим богатством. Это в значительной степени нормально, но собственно проводником духовной жизни в это время может быть все еще только семья. Уход от семьи в это время (особенно в 9-10 лет) почти всегда означает уход от духовной жизни, душа верхнего этажа спускается в нижний и со всем пылом отдается вживанию в новый мир.

Семья имеет свой незаменимый и неповторимый мир, участие в котором по-прежнему будет духовно питать дитя: это мир внутрисемейной жизни, мир семьи как единого и целостного организма. Как удержать дитя внутри этого мира, сохранить интерес к нему? Это бывает там, где общение родителей и старших в семье с детьми становится в это время глубже и полнее. Одного физического сопребывания в доме, что раньше «само собой» давало обильный материал для взаимной связанности, теперь уже совершенно не достаточно; необходимо установление и упрочение духовной связи детей с родителями. Для этого нужно постоянное общение с детьми, вовлечение детей в мир забот и трудностей в семье, возложение на них ответственных (конечно посильных) дел, вообще вовлечение детей в активную работу для семьи. Если дети не по принуждению, а сами идут на это (при правильной духовной атмосфере, при действительном охранении свободы детской личности этого, в сущности, так легко добиться!), если дети свободно и охотно разделяют заботы и труды родителей, через них проходят точки общесемейной целостности, духовная связь с семьей пульсирует в них как реальная сила.

Важно то, чтобы семья дорожила не внешним вниманием ребенка к себе, а именно внутренним, свободным соучастием его в жизни семьи. Только на этих путях и можно духовно помогать ребенку: он должен сам, без подсказки, без внешних мотивов почувствовать и пережить всю духовную реальность и значительность его связи с семьей, должен сам освободиться от гипноза внесемейной среды. По этой линии как раз и идет главная борьба в детской душе в это время.

Главный религиозный вопрос для ребенка в это время касается не его отношения к Богу, а его отношения к семье: это может казаться парадоксальным, но это так, ибо дело идет об охранении духовного здоровья ребенка. Можно провести такую параллель: как при рождении, преходя из утробы матери в мир, дитя переживает некоторую физическую и физиологическую катастрофу, препобедивши которую, оно дальше нормально живет в мире, так и во втором детстве, переходя из лона чисто семейной среды в широкий и холодный внесемейный мир, дитя переживает некоторую духовную катастрофу. Преодолеть эту катастрофу, духовно не измельчать, не оскудеть (уйдя во внешнее изучение мира и приспособление к нему) возможно, лишь восстановив и по-новому осмыслив свои связи с семьей.

Духовное оскудение и измельчание ребенка во втором детстве (особенно в 9-10 годам) сплошь и рядом остается незамеченным, прикрытым, особенно если на поверхности остаются в силе религиозные навыки. Между тем уже в эту пору наступают странные «засухи» в душе, когда не хочется молиться; внешнее совершение молитвы лишь усиливает тяжесть положения и часто подготовляет то выветривание религиозных движений, которое в какой-либо день закончится внезапным исчезновением религиозных запросов в душе...

Нередко во втором детстве не хочется и в храм — и если налицо привычка или даже внешнее принуждение, это тоже не улучшает положения. Принуждения идти в храм здесь не должно быть: это нужно категорически подчеркнуть. Можно и должно стремиться к тому. чтобы посещение храма стимулировалось теми или иными вторичными мотивами (особенно, например, привлечением ребенка к какому-нибудь делу в храме) можно и должно стремиться к тому, чтобы непосещение храма переживалось как грех (в особенном самосознании ребенка, а не по подсказке родителей) но надо бояться здесь ухудшения положения всяким видом принуждения. Общее духовное положениеребенка в это время, как это ясно всякому, кто умеет читать в детской душе, трудно само по себе; дело идет об охранении в нем основного — его духовной жизни, и больше всего это касается его связи с семьей. Если не внешне, а подлинно сохранены эти связи, главное достигнуто; со всей сферой «выражения» в религиозной области приходится быть очень осторожным, чтобы не подменить внутреннего внешним и тем не ухудшить положения.

Проф. протоиерей Василий Зеньковский

Как избежать ошибок в религиозном воспитании детей.

Источник:«Воскресная школа»
Дорогой читатель!

Подборка материалов, которая предлагается вашему вниманию, весьма необычна. Она составлена по материалам работ — книг и статей известного православного мыслителя, ученого и педагога протоиерея Василия Васильевича Зеньковского (1881—1962), профессора Киевского, Белградского университетов, Председателя педагогического кабинета в Парижском Свято-Сергиевском Православном Богословском институте, принявшего в 1942 году священный сан.

Отдельного труда на тему «Как избежать ошибок в религиозном воспитании?» Василий Васильевич никогда не писал, однако много и интересно размышлял о том, каковы особенности детской религиозности и в чем главные наши недочеты при воспитании детей. Эти цитаты из разных изданий и соединены вместе в новой книге. Протоиерей Василий Зеньковский принадлежит к поколению замечательных церковных мыслителей и ученых начала ХХ в., деятельность которых начиналась на рубеже веков в России, а продолжилась уже в изгнании, в Русском Зарубежье. На долю отца Василия выпал трудный и противоречивый отрезок истории: смутное время в России, разлука с Родиной и жизнь в изгнании. Во время Второй мировой он окажется в немецком концлагере, а пережив военные годы, с новой силой станет трудиться, чтобы сберечь единство и духовное начало в русской эмиграции. До последних лет отец Василий продолжит преподавать, писать для различных изданий, много и плодотворно работать с молодежью.

К сожалению, работы В. Зеньковского, при всей глубине и актуальности, пока мало известны нашей церковной аудитории. Основные его труды: «Психология детства» (1922) и «Проблемы воспитания в свете христианской антропологии» (1934) не встретишь на прилавках церковных книжных магазинов. Вместе с тем за последнее десятилетие они уже несколько раз выпускались светскими издательствами — мир светской педагогики, как ни странно, оказывается более внимательным к наследию Василия Васильевича, нежели верующие педагоги и родители, которым в основном адресовал свои труды замечательный церковный педагог и пастырь.

Причин этому несколько. Первая — в чрезвычайной основательности, фундаментальности работ. Они пестрят ссылками на ученые труды и имена известных исследователей. «Психология детства» вообще представляет собой университетский курс лекций, которые Василий Васильевич читал студентам – психологам и философам в Киеве. Она получила широкое признание в научных кругах, и без упоминания «Психологии детства» не обходится теперь ни одно серьезное пособие по данному направлению. Особенно ценно при этом, что религиозная позиция автора находит в работе ясное и недвусмысленное выражение. Современный ему научный опыт — данные экспериментов, мнения отдельных ученых и теоретические основания различных учений — В. Зеньковский тщательно анализирует с точки зрения христианского учения о человеке как образе Божием.

Для светского педагога такая основательность служит обычно залогом уважения к автору. Однако церковный читатель, как это ни странно, видит в ней трудно одолимое препятствие. Увы, даже в такой живой теме, как воспитание детей и отношения в семье, верующие родители чаще тяготеют к упрощенным инструкциям и рекомендациям. Чтение неторопливое и внимательное, чтение-труд с карандашом для пометок в руке, сменилось в наше суетное и верхоглядное время скорочтением, чтением того, что можно усвоить за время проезда на эскалаторе или за три остановки в трамвае.

Позиция отца Василия в корне расходится с этим поверхностным взглядом: автор всеми силами стремится показать своеобразие детства, ввести своего читателя во внутренний мир ребенка, заострить внимание на индивидуальных особенностях и непохожести детских натур, как бы раздвинуть горизонты педагогического делания и указать на его глубокое философское и мистическое наполнение, на необходимость для взрослых учиться должной культуре воспитательных взаимоотношений.

Но верно и то, что местами слог автора довольно тяжел, и освоить целиком большие работы В. Зеньковского неискушенному читателю бывает порой не под силу. Поэтому составитель прибег к существенным сокращениям и, время от времени, к стилистическим поправкам исходного текста. Последние, впрочем, не касаются смыслового его содержания и сохраняют характерный для В. Зеньковского языковой колорит. Пускай не покажутся вам эти материалы чересчур архаичными, далеко отстоящими по времени от нашей сегодняшней жизни. Соприкосновение и знакомство с религиозным наследием Русского Зарубежья для нас только лишь начинается. И поводом к этому становятся, увы, общие тревоги и трудности.

Значительно раньше, на целых полвека вперед, наши соотечественники на Западе повстречались с проблемой, которая в эти дни только-только начинает заявлять о себе в России: с мощным влиянием на детей секулярной, либеральной современности. Теперь и у нас на передний план в педагогике выступает проблема нового молодежного сознания, властно формирующего доселе неизвестный в России тип целиком (в том числе и духовно) довольного собой обывателя, человека-потребителя, человека удовольствия и корысти — и это есть та самая проблема, решения которой настойчиво искал отец Василий Зеньковский, а с ним другие выдающиеся деятели русского зарубежного молодежного движения.

Мы очень тесно связаны между собой — теснее, чем нам подчас кажется. Хотя бы даже только сейчас становились понятными слова, сказанные В. Зеньковским несколько десятилетий назад: «Мы живем в очень трудное в духовном смысле время... общество все время отходит и от того благодатного источника сил, который хранит для нас Церковь. Сначала надо создать в нашей культуре островки христиански устрояемой жизни и только тогда возможно плодотворное христианское воспитание».

Наследие Василия Васильевича Зеньковского ожидает своего осмысления, систематизации и развития. Первый скромный вклад в это призван внести настоящий сборник «Как избежать ошибок в религиозном воспитании?». В конце его помещен небольшой, написанный составителем, обзор педагогической системы В. Зеньковского. Он вкратце дает представление о том, как в целом смотрел ученый на ребенка, время детства и проблемы воспитания, об общих масштабах и содержании его учения, которые конечно же гораздо шире того небольшого авторского материала, который подобран для данной книги.

Будем же верить, что встреча российского православного читателя с талантом и педагогическим вдохновением замечательного мыслителя близка, и множество родителей и педагогов получат необходимое укрепление в нелегких трудах воспитания, обретут новые творческие силы через знакомство с педагогическими работами протоиерея В. Зеньковского.

С уважением и пожеланием полезного чтения, А. Рогозянский

Мы все были детьми, мы всегда окружены детьми. Воспоминания из собственного детства, непосредственное восприятие детей, нас окружающих, — все это, конечно, вводит нас в душевную жизнь ребенка, но мы почти всегда грешим упрощением загадки детства: нам часто кажется, что мы вполне понимаем душу ребенка — в то время как очень плохо разбираемся в ней. Как часто и горько мы обманываемся в этом и как много от этого страдают наши дети!

Если, по известному выражению, «чужая душа — потемки», то во сколько раз загадочнее детская душа с ее несложившимся характером, с отсутствием в ней внутреннего единства, с типичной для детства пестротой и разбросанностью интересов. Основная наша ошибка в отношении детей заключается в том, что мы считаем детскую душу во всем схожей с нашей, исходим из мысли, что в детской душе имеют место те же движения, что и у нас, — только еще недоразвитые, слабые. Детская душа, с этой точки зрения, — это душа взрослых в миниатюре, это ранняя стадия в ее развитии. Но неужели слабое и недостаточное развитие создает своеобразие детства?
* * *

Если мы обратимся к изучению детской религиозной жизни, то необходимо на первый план выдвинуть то, что общее отношение ребенка к действительности носит мифологический характер. Весь мир полон для ребенка жизни — часто недоступной, таинственной. Даже неподвижным и мертвым вещам ребенок приписывает те же чувства, те же стремления, какие он находит у себя, у других людей. Если бы дети не слышали от взрослых о Боге, они бы инстинктивно искали мыслью центр и средоточие мира, Хозяина и Господина — Отца и Вседержителя. Отсюда, из этого корня, растет то, что можно назвать своеобразной «естественной детской религией».

Примитивная детская мифология незаметно открывает детское сердце для восприятия Божества; ребенок живет долго, так сказать, музыкальной стороной этого восприятия, сердцем своим устремляется горе, хотя сознание детское не оформляет этих переживаний и даже не нуждается в этом некоторое время. Раньше чем детский ум овладеет идеей Бога как Творца и Вседержителя, непосредственное чувство с такой силой наполняет детскую душу сознанием смысла в бытии — этой основной интуицией религиозной, интуицией простейшего аспекта Божества, что оформление идеи Вседержителя в детском уме лишь заканчивает процесс, шедший в душе.
* * *

Соотношение психических сил у ребенка иное, чем у взрослых. Ребенок медленно, шаг за шагом овладевает своим телом, приобретая тем волевой опыт. Столь же медленно овладевает и детский интеллект своей темой, накопляя материал для познания. Это медленное созревание воли и интеллекта уже само собой создает для эмоциональной сферы условия большего развития и действия, чем у взрослых.

Дети экспансивнее, непосредственнее, горячее переживают свои эмоции, чем взрослые. Всем известно, какое большое место в душевной работе ребенка принадлежит воображению — само познание мира в значительной степени связано с работой воображения. Сфера воображаемого и сфера действительного рано осознаются ребенком как две различные сферы, но их связь и взаимозависимость прикрыты еще густым туманом, который никогда окончательно не рассеивается и для зрелого сознания (что имеет очень глубокий смысл).

На этой именно основе, на чрезвычайной близости и неисследимости их перехода одной в другую, основано центральное явление в детской жизни — игра. В игре дети устремлены к реальности, но свободны от ее давления, поэтому в игре больше всего зреет активность ребенка, сознание и навыки его творческого отношения к миру. В связи с этим стоит поразительный и мало еще объясненный факт чрезвычайного развития у детей эстетической жизни — сравнительно с другими сферами духовной жизни.

Другим существенным ключом является влечение к смысловой сфере, стремление проникать в сферу смыслов, овладевать ими и жить ими. Между прочим, игра не только пронизана вся этим влечением, но она служит ему, являясь одним из простейших средств для проникновения в сферу смыслов. Ребенок не просто живет в мире, не просто ориентируется в нем и приспособляется к нему, но любит мир, живет горячим и страстным интересом к нему, стимулирующим всю психическую жизнь ребенка.

Существенно стремление к тому, чтобы через познание частей мира понять его как целое: эта категория «мира в целом» не продукт, а предпосылка работы мысли у ребенка. Очень важно понять, что интуиция целого, оставаясь неосознанной, направляет всю детскую мысль и регулирует ее. Это есть религиозное переживание, что смысловая основа мира, источник светоносных излучений есть Существо, Верховное и Благое, — это не требует доказательств для ребенка.

Непосредственность и простота детской религиозности, ясность и чистота их в религиозных движениях составляют для нас, взрослых, идеал, к которому так трудно нам приблизиться. Не мыслям и образам детским — примитивным и наивным — поклоняемся мы, а той райской простоте Богообщения, которая теряется нами при отходе от детства. Потому мы и чувствуем, что дети гораздо ближе к Богу, чем мы, — не по одной своей моральной чистоте и невинности, но по духовности своей, которую нам трудно понять и вместить. Здесь заключен, бесспорно, один из аспектов евангельского учения о детской душе, зовущего нас уподобиться детям. Разумеется, дело идет именно о духовной чистоте и ясности детской души, а не об их представлениях о Боге
. * * *

Детскую душу сперва влечет к себе мир, не каков он есть сам по себе, а каким он ему кажется. Ребенок не погружается в действительность, а скорее плывет по ее поверхности. В этом смысле детство, особенно раннее детство, может быть охарактеризовано как фаза эмоциональной свободы, свободы развития чувств, а следовательно и воображения. Иными словами, первое детство есть фаза наивного субъективизма или наивного эгоцентризма.

Все это не значит, что детской душе чуждо различение добра и зла. Наивный эгоцентризм не мешает ни развитию живого интереса к окружающему миру, ни простоте и серьезности обращения души к Богу. Но, увы, растут на ниве детской души и плевелы — в странном, для нас часто совсем непонятном и загадочном соседстве с добром и правдой. Ребенок наивен и в добре и в зле, моральное сознание еще не связывает путей добра и зла с волей, со свободным решением, но вкус ко злу, уже сознаваемому как недолжное, есть налицо.

Своеобразие духовной жизни детства не в отсутствии влечения ко злу, не в отсутствии греховной испорченности, а в непрозрачности ее для оценивающего самосознания. Ребенок поймет наказание за дурной поступок, но не сумел бы понять идеи наказания за дурную мысль или за влечение ко злу. Поэтому Церковь и не допускает к таинству Покаяния детей до 7 лет, то есть в период раннего детства.

Духовная жизнь раннего детства поразительна тем, что «греховное» в ней еще ничтожно и мелко — не по своему объему или значительности, а по периферичности в составе всего, чем занята духовная жизнь. Духовное в раннем детстве вовсе не пусто, как может показаться в свете психического и физического развития, которое прежде всего заметно в раннем детстве. Ребенок вживается в духовный мир, который светлой своей бесконечностью обвивает детскую душу.

Как есть грудной период в телесном развитии, так собственно и духовная жизнь ребенка в его воодушевленном припадании к смыслам есть какой-то «грудной период», когда дитя питается молоком света Божественного в мире. Не зная ни умом, ни в слове, что в нем зреет, оно дышит этим дыханием бесконечности — просто, беспечно, наивно, но и непосредственно, живо, глубоко. Оно набирается на всю жизнь безмолвных, но творчески действующих в нем интуиций, как бы расправляет свои крылышки — крепнет и раскрывается в своей духовной внутренней жизни.

Как не конкурируют, а восполняют друг друга глаз и ухо, так и духовная и психическая жизнь, вечное и преходящее, Бог и задача собственного созревания не мешают, а восполняют друг друга. Две жизни в ребенке текут так, что одна не мешает другой. Это евангельское указание на тип детства как духовную задачу для взрослых: пребывание в мире и даже служение ему не должно ослаблять или затруднять духовной жизни.

Мы не можем снова стать детьми, да и ценности нет в том, что неизбежно только для детства. Но то равновесие, которое у ребенка является неустойчивым, уступая место другим периодам развития, — это равновесие и определяет духовно психологическую высоту ребенка.

Однако же то, что Церковь не считает детей ответственными за свои поступки до 7 лет — почему они не нуждаются в покаянии, — не означает, что у ребенка нет грехов. Свет детской души ими попросту не затемняется, но уже близок перелом, который обрывает раннее детство и выводит ребенка на совсем иную дорогу.

Ребенок пока еще всецело погружен в мир своих переживаний и этого не замечает. Но уже рано намечается перед детской душой сфера неизменной, независимой от ребенка, «самостоятельной» действительности. Распад мира на эти две части совершается медленно, не сразу ребенок разбирается в различии. Когда накоплением соответственных опытов, размышлений дети подходят к более строгому разделению — тогда-то и завершается первое, наивное детство. Рождается интерес к действительности, как она существует сама по себе, выступает позиция того намеренного и планомерного приспособления, которое мы зовем «познанием». Основной предмет внимания лежит уже не в субъективном мире, а вне его: мир, люди, история, будущее... Ребенок вступает в свои «годы учения», дети уже интересуются не только процессом творчества, но и его результатами. Это все игра, но игра, посредством которой созидается новое бытие, новые вещи.

Еще раз, уже отрочество, дает резкий поворот внимания к внутреннему миру. Но это уже не прежний наивный эгоцентризм, а интерес к зреющей изнутри собственной личности. Крайний и ясно сознаваемый субъективизм кладет печать на всю активность подростка. Несбыточность мечтаний, нереальность планов, неблагоразумно избираемые пути вовсе не смущают подростка, а часто даже поднимают в нем вкус к движению в данном направлении. Подросток как бы обретает в самом себе, в своих порывах и устремлениях, единственное руководящее начало, всякие авторитеты теряют в это время свое влияние, подросток начинает верить только своему личному опыту. Моральное развитие принимает характер критического отношения ко всему тому, что доныне освещало путь жизни. Совершенно невозможно требовать в это время посещения храма, обязательной молитвы, но роль семьи, безмолвная, часто незаметная, тем более значительна в непрерывной ее любви, ее собственной религиозной жизни, ее уважении и доверии к подростку, ее молитвах за него. Если подросток чувствует, что семья горько переживает его религиозную халатность, но никогда не позволяет себе упрекнуть его, она этим достигает гораздо больше, чем прямым вмешательством. Сознание, что семья пребывает в верности религиозным своим верованиям, светит подростку в дни и часы его духовных авантюр и блужданий (один современный отец по этому поводу замечал: «Приходится соглашаться, когда сын не желает держать установленный пост; но родитель окажется не прав перед Богом, если возведет это в норму, если сам лишний раз станет искушать на скоромное». — Прим. сост.).
* * *

Основным религиозным чувством является непосредственное чувство Бога, живое ощущение Его близости, переживание встречи души с Богом. Всякая душа по-своему переживает эту встречу и — что еще важнее — по-своему осознает и понимает свой религиозный опыт. Существуют глубокие индивидуальные различия в том, как переживают люди свои встречи с Богом; религиозное чувство таит в себе нечто музыкальное, что трудно передать словами. Но, помимо этой невыразимости религиозных чувств, они имеют различный характер в своем содержании. Страх, любовь, надежда, ощущение греховности, смирение, восхищение — все это может быть уподоблено тем цветам, на которые разлагается, проходя сквозь призму, белый луч: так и религиозное чувство, проходя сквозь призму нашей психики, приобретает различный характер, различное содержание и направление.

Неверно было бы думать, что основное религиозное чувство состоит в переживании зависимости от Бога: одно из конкретных содержаний религиозного чувства принимается здесь за основное. При общей характеристике религиозных переживаний существенно отметить лишь два момента: чувство Бога как идейной сферы, как Силы и Разума и сознание нашей связи с горним миром.
* * *

Обыкновенно мы идем дальше того, что в состоянии охватить ребенок, еще не умеющий богословствовать. Сплошь и рядом родители сообщают детям такие религиозные понятия, которых они не воспринимают или слабо воспринимают, — как нередко в наше время впадают и в другую крайность — ничего не сообщают детям, воображая, что оставление детей в религиозной пустыне будто бы охраняет «естественное» развитие души. Целый ряд особенностей детской религиозности объясняется как раз влиянием среды, нередко искажающей то, чем живет душа ребенка.

Так, нередко родители превращают Божество в детских глазах в какую-то карательную инстанцию; родители учат не любви к Богу, развивают не творческое устремление детской души к Тому, Кто все дал и все сохраняет, а развивают страх перед Богом. Этот момент узкого утилитаризма в религиозном влиянии среды на детскую душу необычайно вредно отзывается на ней и, между прочим, имеет своеобразное отражение и в детской религиозности. Нередко дети узкоутилитарно глядят на молитву, и на этой почве рано или поздно развивается глубокий религиозный кризис. Будучи христианами, мы вносим нередко в детскую душу дохристианское понятие о Боге—Судии; тайна Божьей любви, безмерной и прощающей, остается часто закрытой от детской души благодаря этому.

Не следует забывать, что дети склонны и сами, не в движениях сердца, но в работе своего маленького ума, к дохристианскому понятию о Праведности в Боге, склонны к формализму и «юридизму» — это связано и с слабым пониманием чужой и собственной души и отсутствием опыта страданий, впервые уносящих нас к Божественной любви. Христианская среда должна была бы расширять эту натуральную узость детского сердца, а не укреплять ее, как это часто происходит в наших семьях.
* * *

Детское сердце вовсе не является религиозно тусклым, наоборот, оно носит в себе живое чувство Бога, но мы не умеем играть на этом дивном инструменте — на детском сердце, – не умеем извлекать из него гимн Божеству, который бессознательно поет ребенок в глубине своей чистой души. Высокая религиозная настроенность детской души имеет вокруг себя такую холодную религиозную атмосферу нашего времени, такое религиозное одичание, что не должно удивляться тому, что этот источник высшей духовной жизни часто засоряется. Обыкновенно наши дети довольно рано теряют свою религиозную отзывчивость, и причина этого лежит в нашей безрелигиозной жизни, в нашем жизненном материализме, в нашем стремлении жить без Бога. Религиозная одаренность детской души, не получая необходимого для нее питания, постепенно растрачивается и слабеет. Когда расцветает в детской душе дивный цветок религиозной поэзии — кто это наблюдал, тот знает, как поэтична и прекрасна детская «наивная» религия, — то затем этот цветок быстро вянет, ибо ему недостает необходимого света и теплоты. Движения детской души не встречают отзвука, не поддерживаются, не укрепляются ответным религиозным огнем. В результате этого слабеет и гаснет основное религиозное чувство, и на месте его возникают разные мелкие, поверхностные, суетные и суеверные переживания.

Как от большого дерева растет мелкая поросль, так и в нашей душе, когда бледнеет основное религиозное настроение, — появляется мелкая поросль, мелкие и суетные религиозные чувства. Мы не можем с полной ясностью проследить этот процесс, ибо он является слишком внутренним и сами дети не отдают себе отчета в нем, но есть все основания думать, что уже в раннем детстве появляется та роковая «трещина» в душе, которая отделяет и отдаляет высшие чувства от реальной жизни и тем ослабляет их.
* * *

В религиозной установке детского сердца, конечно, нет место никаким сомнениям — детские религиозные переживания непосредственны, музыкальны, неясны, но ребенок ощущает мир как живое целое, которым руководит любовно и заботливо Отец. Семья является прообразом простейших этических и религиозных концепций; из нее берут образы не только дети, но и зрелое человечество, чтобы осмыслить и выразить то, что наполняет душу невыразимым чувством, звучит в ней непередаваемой музыкой. Образ Отца Небесного, который все направляет и все сохраняет, наполняет душу детскую такой тишиной и сладостью — и здесь источник детской радости и беззаботности, здесь питание творческого одушевления, наполняющего ребенка. Очень интересно наблюдать за детскими молитвами — в них есть удивительная красота и умилительность для нас: пусть молитва в своих словах, в своем содержании подсказана взрослыми, но ребенок вносит в эти чужие слова свою душу. И сколько нежности, чистой любви, трогательной простоты вкладывают дети в свои молитвы! Конечно, дети обычно знают под влиянием окружающей среды не только это доверчивое и сердечное обращение к Богу, но и страх перед Богом, но почти всегда это имеет свой корень в нас. Религиозные представления детей, слагающиеся под нашим влиянием, лишь усиливают формализм и «юридизм» детского ума — и это постепенно отстраняет в душе то, что шло от сердца.
* * *

Некоторые считают, что детская религиозность имеет более мистический, чем эмоциональный характер; первое детство, согласно этому мнению, окрашено примитивным детским мистицизмом; лишь второе детство и отрочество дает место религиозному чувству. Я не могу согласиться с этим, так как детский мистицизм в значительной степени есть не что иное, как детские мифологемы.

»Религиозное» в детской душе оформляется именно в чувствах — неясных, но зовущих и одушевляющих ребенка, — и от этих чувств зреют религиозные силы, развивается религиозная функция в детской душе. Конечно, дети имеют свой мистический опыт, они живут в непосредственных встречах с горней сферой, как бы метафизически ближе к Богу, чем мы, — но ведь детское сознание этим не владеет, лучи, идущие из горнего мира, проходят почти бесследно сквозь детскую душу, не имея точек опоры в детском сознании.

Пусть детям слышнее «музыка сфер», пусть доступнее для них небеса, пусть в связи с этим дети исполняются радостного и творческого влечения ко всему, любят весь мир, как бы ощущают его жизнь и его центр — Отца Небесного, но это только и оформляется в форме чувств, музыкальных, зовущих, но невыразимых.

* * *

Мы обладаем очень скудным материалом для характеристики детских религиозных представлений. Заметим прежде всего, что чем богаче какая-либо религия образами, тем она доступнее и ближе детской душе, тем более глубоко воздействие на нее такой религии: дети не могут обойтись без религиозных образов, и если мы не будем давать им образов Божества, они сами создадут их. Тот процесс, который нашел свое лучшее выражение в истории буддизма, где эта религия без Бога очень скоро в народном сознании обросла религиозными образами, обратила Будду и его учеников в божественные личности, — этот процесс неизменно совершается и у детей, если только им не сообщают родители религиозных образов.

Если мы будем говорить ребенку о Боге, но не будем сообщать ему конкретного образа Спасителя, если дети усваивают нашу мысль о Боге, но не имеют ясных образов Божества, то они сами создают эти образы. Кто не знает, что всякая религия распространяется не благодаря своим идеям, а благодаря своим образам, привлекающим к себе сердца, а не ум людей?

Не имея большого материала для суждений о детских религиозных представлениях, мы можем сказать, что детские религиозные представления и понятия — схематичны, пожалуй, даже грубы. Мы говорили уже, что дети больше видят в Боге Судию, начало правды, чем любовь, чем начало нежности и милосердия — говорим не о том, чем дышит детское сердце, а о том, как мыслит детский ум. В «Исповеди» Гоголя находится всем известный рассказ о том, как его мать, когда ему было четыре года, рассказала ему о Страшном Суде. Рассказ этот запал в душу Гоголя; семя долго лежало, казалось, без всяких признаков жизни в глубине души, — но пришла пора, и оно взошло пышным цветом и глубоко отразилось в религиозных исканиях Гоголя. Этот факт красноречиво говорит о том, как глубоко врастают в детскую душу религиозные образы.
* * *

Несомненная и глубокая ошибка обычного религиозного воспитания заключается в том, что оно слишком рано интеллектуализирует религиозные переживания ребенка, вернее говоря — сообщает идеи, до которых не доросло еще в своем развитии детское сердце и которые потому живут в душе как абстракции, как пустые формулы. Одно дело — религиозные образы, другое дело — религиозные идеи; в первых ребенок нуждается, и, чем они доступнее, яснее, тем сильней их власть над детской душой, — до вторых дети должны еще дорасти. Религиозные образы необходимы для выражения религиозных переживаний — такова их функция; вот отчего нет лучшего воспитательного материала, чем рассказы об Иисусе Христе, о Его Матери, о святых.
* * *

Влияние религиозной среды на детскую душу не ограничивается внесением указанных религиозных образов; помимо этого общество, обладающее тайным фондом былых, дохристианских верований, живущих и доныне в современной душе (в виде разных суеверий), — прививает и их детской душе. Через сказки (преимущественно) в душу детскую входит целый мир побледневших былых верований, которые, попадая в детскую душу, находят в ней точку опоры и задерживаются.

Я хорошо помню из своего детства, что, когда мне было четыре года, няня рассказывала мне сказки, в которых действовали выходцы с того света и разные страшилища. Помню и доныне, с каким волнением и замиранием слушал я (обыкновенно в сумерки) эти рассказы... Странная образовалась у меня тогда ассоциация — с этими рассказами спаялось в душе воспоминание о ворковании голубей. Много прошло уже времени, но и доныне, когда я слышу воркование голубей, душу мою наполняет жуть и тягостное напряжение — словно слышится в этих звуках таинственная, загробная музыка, от которой сжимается сердце... Суеверия, «подземная» религия живет и доныне и в народе, и в культурных слоях общества, — и теми или иными путями она проникает и в детскую душу.
* * *

Мы говорили о схематизме детских религиозных представлений; упомянем еще об упрощенности всего более сложного и глубокого. Именно эти черты требуют сугубой осторожности при религиозном воспитании, так как у детей легко возникают настоящие кризисы.

Я говорил уже о том, что религиозный утилитаризм, влияющий на религиозное восприятие (мы устрашаем детей Богом, угрожаем Им), вызывает и у детей упрощенное представление о связи нашей с Богом. Нередко у детей можно констатировать такое представление о молитве, что Бог должен исполнить всякую молитву; превращение детской молитвы в просительную молитву вообще мало отвечает детской беззаботности, поэтому проходит часто без опасного влияния на религиозную жизнь. Но иногда, у сосредоточенных и напряженных детей, отсутствие немедленного результата молитвы вызывает резкое религиозное охлаждение и отзывается в душе долгим потускнением религиозного чувства.
* * *

Детям вначале совершенно чужд тот дух компромисса, который столь характерен для взрослых. Детская вера является цельной — ребенок легко и радостно выполнит то, что подскажет ему вера, со всей серьезностью и искренностью следует за голосом своего сердца. Но жизнь, которую находит вокруг себя ребенок, не терпит и не ищет цельности, она не только не соответствует господствующим верованиям, но часто резко противоречит им. Он не может замечать этого разлада, этой двойственности, не может не дышать этим отравленным воздухом, — и в душу его незаметно проникает ядовитая религиозная двойственность.

Нечего удивляться поэтому, что религиозная активность у детей столь мало является творческой, так мало проявляет религиозную энергию ребенка и так легко укладывается в ряд привычных действий. В то время как эстетическая жизнь ребенка ярко окрашена творческим напряжением, в то время как моральные переживания окрашивают жизненную активность ребенка, — его религиозные переживания рано приобретают какой-то пассивный характер, словно не ищут своего выражения в активности. Конечно, это не может быть признано нормальным, ибо эмоциональная сфера всегда ищет того, чтобы окрасить собой активность. Если же религиозные переживания становятся такими бессильными и бледными, словно нежный цветок, растущий при слабом свете, если впоследствии они становятся такими неустойчивыми и хрупкими, то за этим стоит какое-то преждевременное увядание или недоразвитие.

Мы знаем, что именно религиозные переживания в сильнейшей степени обладают тенденцией стать центральными и окрасить собой весь наш внутренний мир, поэтому было бы естественно ожидать при развитии детской религиозности повышенной и яркой религиозной активности, что в редких случаях и наблюдается. Фактически же мы, взрослые, употребляем все усилия к тому, чтобы ослабить самый тон религиозной жизни в ребенке, чтобы оттеснить ее вглубь души, сделать бессильной, бесплодной, — и делаем мы это больнее всего и больше всего для детской души своей жизнью. С другой стороны, мы спешим уложить порывы детской души в известные формы, — религиозное воспитание совсем еще чуждо внимания к тому собственному врастанию ребенка в мир религиозного творчества, которое мы охраняем при регуляции, например, эстетической жизни ребенка.

Может быть, охлаждающее влияние наше на детскую религиозную жизнь имеет и свою хорошую сторону — ведь что бы делали дети, если бы, входя в жизнь, они сохраняли пыл религиозных устремлений, творческий порыв к религиозной активности, для которой нет и самого скромного места в современной жизни, в современной культуре? В религиозном развитии ребенка его творческая энергия, творческие порывы исчезают бесследно, и религиозная активность рано застывает в формах привычных, извне воспринятых действий...
* * *

То, что жизнь души за порогом сознания имеет огромное значение в развитии человека, в ритме (или аритмии) его внутренней жизни, знали давно, но лишь после работ психоаналитиков стала ясна вся напряженность закрытой жизни души, массивная тяжесть того, что «на дне души таится». Конфликты, которые образуют содержание нашего «подполья», возникают так естественно, почти неизбежно, что вся культура душевной периферии, которой обычно занято наше воспитание, кажется просто легкомысленным обходом подлинных трудностей в душе.

Можно было бы назвать аксиомой педагогики положение, что мы должны помочь детям в первую очередь в том, в чем они не могут обойтись без нашей помощи. Конечно, и родители, и педагоги чувствуют в тех или иных проявлениях детской души скрытую логику, скрытую напряженность их внутренней жизни; но, сосредоточивая задачу воспитания на развитии периферии души, мы словно хотим убежать от серьезных задач, стоящих перед нами. Можно сказать и больше. Периферичность нашего воспитания, его современных форм сама является часто источником разнообразных осложнений в детской душе. Очень многие конфликты в детской душе создаются нами самими. Мы этого не замечаем, дети тоже забывают об этом, но те раны, те внутренние обвалы, которые совершаются в юной душе, замирание творческого огня и переход на линии банальности и обыденщины — все это остается в детях часто навсегда.

Нельзя игнорировать всего этого, нельзя не отдавать себе отчета в том, что целостность — столь излюбленная и действительно нужная нам — заключается вовсе не в гармоническом развитии души (то есть ее периферии), а в установлении условий внутреннего равновесия души.
* * *

Зрелый человек должен быть активным, должен быть деятельным. Но развитие активности отнюдь не следует понимать как развитие воли. Активность может быть как волевой, так и эмоциональной. Волевая активность требует от нас «усилия», наоборот, эмоциональная активность поддерживается потоком чувства. При высоком воодушевлении, при энтузиазме мы не замечаем усталости и можем работать почти без остановок. Наоборот, ресурсы воли всегда ограничены; вся задача волевой регуляции заключается только в том, чтобы вызвать к жизни и наладить эмоциональную регуляцию.

Одностороннее развитие ума, преимущественное развитие волевой сферы ведут к торжеству рассудочности, к иссушению, измельчанию активности. Только на основе умелого эмоционального воспитания развитие воли и развитие ума не нарушают равновесия и не ведут к односторонности. Все огромное значение умственного развития может быть сведено ни к чему, если ослаблена эмоциональная жизнь; общая инертность, общий индифферентизм, «безочарование», как говорил Гоголь, делают бесплодным, психически излишним умственный расцвет.

Но если умственная жизнь воодушевляется живыми чувствами, если эмоциональная сфера богата, упруга и свободна в своих проявлениях, она зажигает в личности, в ее умственной деятельности такой огонь воодушевления, придает такой глубокий и творческий смысл умственной деятельности!

Главное — это невозможность утешиться данным; безостановочное движение по пути к совершенству, а все остальное, требуемое для жизни, придет постепенно. Если нет постоянного движения вперед, то это свидетельствует или об отчаянии, или об апатии. Психологически отчаяние даже лучше, так как иногда в таком положении поворот к деятельности в добре гораздо ближе, апатия же есть часто замирание и засыхание души. Поэтому необходимо, чтобы в ребенке всегда было стремление идти вперед к совершенству.

Эмоционализм стремится не к развитию чувств как таковых, но к развитию того, симптомом чего являются чувства, к развитию индивидуальности в ее творческой глубине. В развитии эмоциональной жизни ребенка огромное значение должно быть приписано свободе выражения чувств.

Прежде всего здесь надо иметь в виду свободу социального выражения: для нормального развития чувств ребенка чрезвычайное значение имеет то, свободно ли выражает ребенок свои чувства или же уходит в себя, таит про себя скрытые свои желания.

Это никогда не проходит даром; социальное давление, в виде небрежного, равнодушного, сурового отношения со стороны окружающих, как бы не дает распуститься лепесткам нежного цветка — детской души; под тяжким давлением невнимания, суровости, небрежности дети психически хиреют, словно им не хватает солнца, не хватает ласки и тепла. Стоит присмотреться к детям, попавшим в приюты, чтобы невольно сравнить их с теми чахлыми растениями, которые развиваются в темноте. Но не одно социально-психическое давление стесняет развитие эмоциональной жизни; ребенку присуща экспансивность, ему необходима свобода в телесном выражении чувства. Все то, что стесняет, останавливает ребенка в этом направлении, тяжело отзывается на его эмоциональной сфере.
* * *

Известный наш педагог Лесгафт дал классификацию типов, которая бросает свой свет на условия психического созревания ребенка в раннем детстве. Классификация, данная Лесгафтом, не очень удовлетворительна в своих теоретических основах, но она необыкновенно хороша, как ряд превосходно сделанных портретов. Лесгафт с удивительным мастерством зарисовал шесть типов детей. Если этими шестью типами не исчерпывается галерея детских типов, если теоретические рассуждения Лесгафта, словно придуманные уже после зарисовки портретов, неверны, то все же они дают очень много. В основу Лесгафт положил свободу в проявлении чувств и желаний или отсутствие ее. Нельзя не согласиться с тем, что это действительно имеет фундаментальное значение в жизни ребенка.

* Вот классификация Лесгафта: Тип лицемерный.
* Тип честолюбивый.
* Тип добродушный.
* Тип мягко-забитый.
* Тип злобно-забитый.
* Тип угнетенный.

По толкованию Лесгафта, первые три типа развиваются в атмосфере свободы, отличаясь между собой силой интеллекта (честолюбивый стоит выше лицемерного, добродушный — выше честолюбивого); вторые три типа развиваются в атмосфере угнетения, различаясь тоже силой интеллекта. Нетрудно убедиться в том, что это толкование совершенно искусственно — например, лицемерие, конечно, не нужно и невозможно, если дети развиваются на психическом и социально-психическом просторе, но оно совершенно понятно, если дитя не смеет обнаруживать своих желаний. Равным образом лицемерие совсем не связано с низким умственным уровнем, а как раз наоборот. Но, за вычетом этих теоретических соображений Лесгафта, ее нужно признать очень удачной, хотя она и не исчерпывает галереи детских типов.

Из шести зарисованных Лесгафтом портретов четыре (лицемерный, мягко- и злобно-забитый, угнетенный) относятся к детям, не знающим свободы в раскрытии своей личности! Этот высокий процент детей, ущемляемых в своей эмоциональной жизни (а это является центральным), к сожалению, не может быть назван преувеличенным. Любопытно различие между мягко-забитым и злобно-забитым ребенком. Оба они забиты, лишены ласки и внимания, свободы и простора, но те дети, в отношении к которым режим семьи является грубым и резким, обыкновенно озлобляются против своих близких, становятся сами грубыми, дерзкими, неприятными. Все это отравляет детскую душу, наполняет ее ядом злобы, который душа детская вбирает в себя как губка, — но все же должно отметить, что, озлобляясь, ребенок не теряет своей личности. Злоба является своеобразной формой защиты личности, охраняет ее от полного подавления: в злобе ребенок проявляет свою личность, находя в ней единственный выход для утверждения своей личности. Как ни опасна с точки зрения морального здоровья ребенка злоба, как ни ядовито ее дыхание для нежной души детской, но с точки зрения психического здоровья как такового злоба является последней защитой ребенка от полного подавления и упадка личности.

Губительнее поэтому действует тот семейный уклад, который вырабатывает «мягко-забитый» тип ребенка. То, что дал Лесгафт в отношении происхождения этого типа, можно было бы назвать художественно-педагогическим открытием Лесгафта. Он с необыкновенной глубиной вскрыл эти условия создания мягко-забитого типа. Если злобно-забитый тип развивается в условиях грубого и резкого подавления чувств и желаний ребенка, то мягко-забитый тип развивается, наоборот, в нежной, сентиментальной атмосфере той родительской любви, которая со всех сторон охватывает детей, не давая никакого простора для их личной инициативы. Родители никогда не принуждают, а только упрашивают, — поэтому ребенок не может реагировать грубо или озлобленно на то, что ему не дают свободы. Все облечено в нежные формы любви, ребенок живет как бы под стеклянным колпаком, в душной атмосфере оранжереи. Он не знает свежего воздуха, он не делает ошибок, ибо все обдумано, все предупреждено любящими родителями. Ребенку не нужно думать, не нужно решать никаких вопросов — все готово, все обдумано заранее, и ребенку остается только слушать родителей и выполнять их советы. Для чувств ребенка, для его желаний нет простора: социально-психическое стеснение здесь очень сильно, ибо все то, в чем дитя выходит за пределы желанного для родителей, родители останавливают — и делают это так нежно, так ласково, что ребенок даже и не замечает, что желания его подавлены.

Чтобы сделать незаметным давление, родители его облекают в нежные формы, сопровождают какими-либо неожиданными удовольствиями. А то, что родители считают допустимым, то уже все заранее обдумано и приготовлено. Инициативе ребенка не на чем проявиться: это — забитое дитя, дитя обезличенное, теряющее способность иметь свои желания, яркие чувства. Апатия и психическая вялость имеют свой корень именно в том, что у ребенка стеснено выражение его чувств; в злобной реакции ребенок отстаивает свою личность, охраняет ее, но когда давление облегчено в мягкие, нежные формы, дети постепенно обезличиваются, яркие, сильные чувства уже не расцветают в душе, и на всей личности лежит печать бесформенности, недоразвития.
* * *

Мы готовим детей для жизни, а не для какой-то искусственной, оранжерейной обстановки, а это значит, что мы должны способствовать развитию в ребенке социальных сил его души. Это нисколько не устраняет и не отодвигает задач развития индивидуальных способностей и особенностей ребенка, но только придает этой задаче новый смысл.

С самых ранних лет детская душа как бы насквозь пронизывается лучами социальности. Не удивительно поэтому, что ни один возраст не бывает так склонен к социальной жизни, как детский.

Мы, взрослые, менее нуждаемся в социальном общении и сознаем себя более независимыми от социальных связей. Дети легче сходятся, скорее привязываются и в силу этого социально более чутки, чем взрослые.

Уже при общем взгляде на период детства становится ясной огромная роль социального общения в формировании детской души. Ни одно живое существо не знает столь длинного детства, как человек. В животном царстве очень скоро после рождения становятся способными вести самостоятельную борьбу за существование. А человек? Прежде чем мы созреем физически, прежде чем мы духовно окрепнем настолько, чтобы быть способными к самостоятельной, ответственной деятельности, проходит много лет. Отчего это так? Все живые существа получают свои основные силы благодаря наследственности, и им нужен лишь некоторый опыт, некоторая помощь со стороны родителей, чтобы вести самостоятельную жизнь. Но чтобы войти в общество, ребенок должен созреть не только физически, но созреть и духовно. Все, что человечество добывало в течение своей истории, все это передается в сгущенном виде от поколения к поколению. Язык, религия, нравы и обычаи, памятники литературы, результаты науки — все это нужно усвоить, все это наследство нужно сделать своим, нужно его узнать и им овладеть.

Здесь мы имеем дело не с физической наследственностью, с помощью которой дитя от родителей получает те или иные свойства, а с социальной наследственностью. Всю совокупность содержания, накопленного предыдущими поколениями, называют традицией — и вот для усвоения традиции и нужно столь длинное детство, какое свойственно человеку.

Ни один человек, конечно, не в состоянии усвоить всего содержания традиции, но от поколения к поколению в живом социальном общении, в живом социальном единстве хранится эта традиция. Каждому поколению должно прежде всего усвоить — конечно, вкратце, в среднем минимуме, — то, что выработала жизнь до него и, только взобравшись на верхний этаж созидаемого рядом поколений здания, новое поколение может продолжать работу предыдущих поколений.

По мере исторического развития молодым поколениям приходится проходить все большее и большее количество «этажей»: двести лет назад стать на уровне достижений своего времени было, конечно, и проще, и легче, чем в наше время. Вот отчего так продолжительно детство вообще, вот отчего оно становится все более продолжительным. (Справедливость этого взгляда легко оценить в наши дни: снижение общего интеллектуального и культурного уровня людей, «приземление» жизненных интересов, падение в российском обществе авторитета образования, больший, чем прежде, разрыв между поколениями приводят к тому, что подростки довольно быстро осваивают обязательный социальный минимум и, останавливаясь на нем, производят впечатление рано повзрослевших. — Прим. сост.)

Социальные чувства глохнут только оттого, что для них нет повода к выражению. Так чувство Родины просыпается тогда, когда наступает возможность и необходимость отдать свои силы на пользу Родины. Если мы искусственно сосредоточимся на ребенке, то воспитаем его не изолированно от социальной среды (что совершенно невозможно), но воспитаем в нем эгоиста, пользующегося всеми благами, но всецело погруженного в свои собственные задачи. Видеть центр педагогического дела в ребенке — это значит искусственно уходить от жизни. Организация воспитания должна соответствовать действительности — бессознательное, случайное воздействие общества на детей должно стать в нем сознательным и планомерным.
* * *

Понятие личности является основным и центральным понятием педагогики. Можно прививать детям какие-либо навыки, сообщать те или иные знания, если это требуется жизнью, но с педагогической точки зрения ясно, что любая программа воспитания должна быть такой, чтобы эти навыки и знания не внешне, не механически закреплялись в личности, но связывались с ее внутренним содержанием, с ее внутренней жизнью. Педагогически плодотворным можно признать лишь то усвоение навыков или знаний, которое связывает их с жизнью личности для нее самой. Извне навязанное должно через воспитание стать внутренне необходимым.

Детская личность (впрочем, как и наша личность во многом) не только дана, но и задана. Она только формируется, только ищет своего особого, индивидуального пути развития. Но мы все еще хотим воспитать из наших детей «человека вообще».

Должно помнить, что люди не идут в своем развитии одним и тем же путем, что личность не принимает у всех одной и той же формы, но всякая личность должна найти свой путь, свою идеальную форму.

В педагогике сильно течение, возводящее задачу воспитания личности как таковой, то есть вне вопроса о смысле ее жизни, в высшую тему педагогики. Смысл воспитания, согласно этому течению, состоит в том, чтобы дать личности ребенка вообще раскрыться в полноте ее сил, помочь ей творчески осуществить то, что заложено в ее глубине, в основе ее своеобразия и особенности. А вся работа воспитания с этой точки зрения заключается лишь в том, чтобы личность могла свободно творить самое себя, чтобы ее творческие силы не были ничем стеснены.

Чем бы ни стала личность, но если она свободно избирает свой путь и находит удовлетворение в той жизни, какую она строит, — это оправдано в глазах педагогов тем, что верховное значение принципа личности здесь не нарушено. Это превращает воспитание, в сущности, в бессодержательную задачу, в чистое развитие принципа личности — независимо от того, во что выльется жизнь личности. Слепое преклонение перед началом личности ведет к педагогическому анархизму, к отрицанию объективных принципов воспитания, как это мы и видим в ряде течений, особенно у Л. Толстого и его различных последователей.

Огромное, однако, число современных педагогов свободно от такого формализма в вопросе о воспитании личности. Веря в творческие силы, заложенные в детской душе, в действенность внутренних факторов душевной жизни, они озабочены, однако, тем, чтобы обеспечить ребенку здоровое, крепкое, творческое развитие в определенных его линиях. Одни заняты тем, чтобы развить те дарования, какие присущи данному ребенку, укрепить и усилить те психические функции, которые дадут возможность личности наиболее полно и ярко выявить себя. Другие придают существенное значение развитию социальных сил в ребенке, накоплению в нем социальных навыков, способности проникаться теми задачами, которыми живет общество.

В Америке придают главное значение формированию характера — умению проводить в жизнь свои идеи, осуществлять свои замыслы. Идея развития творчества в человеке есть вообще одна из любимых и дорогих идей для современной педагогики, можно сказать — высшая цель, к которой стремится современное воспитание. Но в американской педагогике к этому присоединяется еще очень четкое определение условий развития творческой силы — это и есть «Charakterbuilding», формирование силы, необходимой для реализации творческих замыслов человека. Воспитание характера означает здесь воспитание умения достигать поставленных целей, умения овладевать средой и теми силами, какие находятся в данной обстановке.

Все эти определения задач воспитания отходят от чисто формального сосредоточения на развитии личности вообще или на идее гармонического раскрытия ее сил — они выдвигают на первый план те или иные конкретные цели, в достижении которых усматривают благо личности. Нельзя сомневаться в том, что педагогическая мысль движется в этом случае глубокой любовью к детям и чувством ответственности за их будущее, что она стремится дать максимум того, что вообще может дать воспитание. Педагогическое внимание сосредоточено здесь на том, чтобы развить в ребенке те функции, которые сделают его сильным и творческим в условиях современной жизни и освободят его от возможных конфликтов или неверных путей.

В таком педагогическом реализме есть, конечно, много очень ценного. Задача воспитания понимается здесь не так, что нужно вообще помочь ребенку стать личностью и раскрыть себя, а так, что принимаются во внимание те стороны человека, в развитии которых обеспечивается удача и благо личности.

Есть, однако, какой-то невыразимо мучительный контраст между тем, как усиленно выдвигается в воспитании задача развития силы личности, умения ее найти себя и отстоять себя в сложных условиях современной жизни, и тем, как придавлена, стеснена личность человека в наше время со всех сторон, какой забитой и бессильной сознает она себя.

Та сила, которую воспитание хочет выработать в детях, не предохраняет их от трагедий, от жестоких и мучительных неудач, от безрадостности и даже бессмысленности жизни. То, о чем заботится современное воспитание, конечно, нужно и важно, но оно или не затрагивает основной тайны в человеке, проходит мимо самого существенного в жизни, или слишком слабо и незначительно, чтобы оказаться способным обеспечить детям благо. Физическое здоровье, культура ума и чувств, сильный характер, здоровые социальные навыки не спасают от возможности глубоких, часто трагических конфликтов в душе человека, не охраняют его в страшные часы одинокого раздумья. Тема о человеке оказывается шире и глубже, сложнее и запутаннее, чем ее знает современное воспитание. «Яркая личность», «человек с сильным характером» — эти понятия могут быть одинаково относиться не только к всецело положительным, высоконравственным натурам, но вместе с тем, увы, и к натурам противоречивым, своевольным, а то и прямо одержимым демоническим началом. То, о чем заботится современное воспитание, не затрагивает основной тайны в человеке, проходит мимо самого существенного в жизни. Воспитание не просто должно помогать ребенку войти в жизнь, но в, по возможности, лучшую жизнь. Это возможно, если научить его употреблять силы души и тела служению высшим идеалам и ценностям, а не угождению своим слабостям.

Теория личности, согласно которой личность является простой суммой психических процессов, простой их координацией, — эта теория глубоко ошибочна. Она не замечает того, что личность есть организм, в котором всякая отдельная сторона, отдельная функция получает свое значение и свое направление от целого. Когда мы вступаем в непосредственное общение с людьми, мы никогда не принимаем во внимание только то, что дано в их эмпирической личности, но всегда чувствуем, что в глубине ее живут те или иные силы, как бы дремлют те или иные особенности, которые могут пробудиться. Эта скрытая сторона личности, как фон освещающая всю жизнь, всю активность ее, должна быть признана чрезвычайно влиятельным и существенным началом. Личность всегда глубже своего эмпирического выражения. Человек никогда не бывает только дан, он никогда не закончен, он всегда и «задан», перед ним всегда раскрыта бесконечная перспектива духовного развития.

Мы обыкновенно смеемся над матерями, которые уверяют, что их дети представляют нечто необыкновенное, единственное. Мы смеемся над матерями, но должно признаться, что их чувства — истинны и верны. Всякое дитя есть новое, неповторимое событие в мире. Пусть детская душа вначале является еще «хамелеоном» — но любовь видит дальше равнодушного взгляда; сквозь скорлупу эмпирического материала видно самое ядро, виден тот образ Божий, который у всякого из нас свой, особый и неповторимый.

Конечно, более полного раскрытия индивидуальность достигает лишь в зрелом возрасте, но опытный взгляд может уже у ребенка подметить формирующиеся черты. Обойти же личность, как-то безлично привить ей что-либо значит по существу умерщвлять и убивать начало личности.

Это центральное значение понятия личности для педагогики не означает, однако, что оно является в ней верховным принципом. Личность связана всегда с каким-либо социальным целым, она включена в порядок природы, в своей внутренней жизни обращена к миру ценностей, ищет опоры и восполнения в Боге.

* * *

Первым (по времени) вопросом религиозного воспитания ребенка в семье является вопрос о крещении. Здесь мы сразу наталкиваемся на возражения: младенец не понимает великой тайны крещения, а потому крещение над младенцем совершать нельзя. Сознание ребенка не может участвовать в такой великой вещи, как сочетание души с Христом, и потому крещение, согласно этому взгляду, не усваивается. Когда обращается в христианство взрослый, то таинство Крещения является началом и залогом его духовного развития, а у ребенка это отсутствует.

В этих аргументах есть доля справедливости, но не крестить младенца является крайней несправедливостью для его души. Если у ребенка нет переживаний крещения, то оставлять ребенка вне веры, лишать его религиозного воспитания только поэтому — совершенно невозможно. Это просто жестоко, так как религиозное воздействие на душу безусловно необходимо. Даже неверующий Дж. Ст. Милль признает исключительное значение духовной формы в воспитании, говоря: «Для детей необходимо внушение предрассудка свободы», другими словами, нужно вести воспитание так, как будто есть Бог, так как это дает рост душе.

Вопрос о крещении с педагогической точки зрения очень прост. Таинства для детей, безусловно, необходимы, ибо они создают связь души с Церковью. Вживание в церковную жизнь происходит постепенно. Хотя в ребенке зреет и доброе и злое, но ребенок обращен к Богу больше, так как он еще не отгорожен от Него грехами, как это бывает у взрослых. Не в том состоит религиозное воспитание, чтобы ребенок усвоил религиозную жизнь интеллектуально. Сознание будет приведено к усвоению начал христианской жизни в свое время. Нужно, чтобы ребенок знал основное, самое необходимое, и чтобы оно имело бы место не только в его сознании, но главным образом в сердце. Только таким образом открывается христианский путь.

Несостоятелен аргумент, что дети не понимают крещения. Каждое таинство есть тайна даже для взрослого, но лучи Божии, идущие через таинство, оседают не в сознании, но гораздо глубже — в сердце. Мы не знаем, как и что происходит в таинственном сорастворении души и Христа. Совершенно неверно измерять силу таинственного воздействия мерой сознательности, хотя нельзя и оспаривать значение сознания. Отнюдь не в сознании лежит центр тяжести восприятия нами таинства.
* * *

Детей не столько нужно учить молиться, как молиться вместе с ними, атмосфера молитвы сильнее всего действует на их душу. При этом совершенно непедагогично и религиозно неправильно воспитывать в детях молитвенный утилитаризм. Неверно вмешивать Бога в будничную жизнь, во все ее мелочи. Непедагогично мелкое использование идеи Божества, Его всеведения, справедливости. Для ребенка важно не заучить слова молитвы, но вести его так, чтобы он чувствовал себя стоящим на молитве пред Богом. Католики совершенно неправильно заставляют детей молиться за грехи всего мира. Чуткие детские души не могут обременяться грехами чуждого им мира.

Для детей слова молитвы не имеют такого значения, как для взрослых. Важны не слова молитвы, но стояние пред Господом, и наиболее важна поэтому соответственная установка души.
* * *

Очень большое педагогическое значение имеют иконы. Икона есть воплощение Бога в видимой для нас и доступной форме. Детям чужда идолопоклонническая психология. Если у взрослых по отношению к иконам есть иногда, пожалуй, легкий рецидив язычества, то у детей этого совершенно нет. Икона в сознании ребенка может быть неправильно понята, но его внутренняя психологическая установка совершенно свободна от идолопоклонства.

Религия для детей не есть система идей, хотя надо сказать, что дети не неспособны воспринимать догматику, — религия для детей есть система образов. Даже великая тайна христианства — Святая Троица — совершенно приемлема для детей как факт и принимается образно, как и все остальное. Картина Страшного Суда, виденная Гоголем (когда ему было четыре года), навсегда осталась в его душе. Душа ребенка быстро отзывается на живой образ Спасителя, и такое восприятие образа Христа легко внедряется в душу. Отсюда понятно значение икон: это тот же образ Христа в видимой форме. Иконы вызывают у детей особое почитание. Собственные иконки у детей имеют для них громадное значение. Правда, здесь нам могут указать на то, что у ребенка развивается чувство собственности, безотносительно к религиозному содержанию: однако иметь свою иконку для ребенка крайне важно. Образ Христа связан со всем душевным миром ребенка — равно как и с внешним его бытом.

И у взрослых людей в их религиозной жизни образам принадлежит главное место, у детей же эта сторона выражается ярче и сильнее. Та религия действует более воспитательно, которая обладает большим количеством образов; религия без почитания икон действует слабее, чем религия, связанная с почитанием икон.
* * *

Эстетическое воспитание должно иметь в виду две цели: низшую, служащую задачам развлечения и игры, и высшую, служащую питанию души через приобщение души к красоте. Однако эстетическое вдохновение, преображающая сила прекрасного образа должны быть закреплены трудом души, вне этого эстетическое вдохновение может служить расслаблению души и росту безответственности и особого (эстетически окрашенного) легкомыслия.

Вся двусмысленность эстетического вдохновения в душе в том и заключается, что оно по существу проходит мимо внутренней драмы в человеке, утешается и насыщается чисто периферическим переживанием целостности и свободы. Эстетические движения могут быть проводниками подлинного преображения человека, но сами по себе они не знают критерия того, подлинно или лишь психологично то состояние, которое они вызывают. Огромная динамическая сила, присущая эстетической жизни, может оказаться слепой и даже губительной; чтобы освободиться от этой двусмысленности, они должны изнутри освещаться обращенностью души к Абсолюту.
* * *

Дети понимают свободу лучше, чем взрослые, и дети не имеют перед собою маленьких задач — все предпринимаемое ими для них большое, и так они все переживают. Практически часто родители бывают правы, ограничивая свободу ребенка надзором или препятствием, но не следует преувеличивать – эти шаги только тогда приобретают свою педагогическую ценность, когда они действительно воспитывают к свободе. Для нас единственно глубокое разрешение этого вопроса дано в словах Иисуса Христа: Познайте истину, и истина сделает вас свободными. Поэтому система воспитания к свободе есть система приобщения к истине – последняя для нас заложена в Церкви, и поэтому познание истины для нас заключается в приобщении к Церкви.

Православие среди других исповеданий в наибольшей мере сохранило благовестие свободы в Церкви и через Церковь, тогда как протестантство уклонилось в сторону в понимании свободы как индивидуализма. Если свобода дается людям как небесный дар, то овладеть ею можно только в Церкви, при постоянном общении с Богом. В христианстве подлинным субъектом свободы является не отдельный человек, но только Церковь как целостный организм. Мы только тогда свободны по-христиански, когда прислушиваемся к Церкви и живем в ней.
Литература

При составлении использованы следующие работы прот. В. Зеньковского:

«Педагогика», 1933;
«Психология детства», 1922;
«Проблемы воспитания в свете христианской антропологии», 1934;
«Социальное воспитание, его задачи и пути», 1918;
Статья «Принцип индивидуальности в педагогике и психологии», 1911;
Статья «Проблемы религиозной педагогики».
О ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ В. ЗЕНЬКОВСКОГО

В. Зеньковский — кропотливый исследователь индивидуальных душевных качеств и свойств. Им создано особое учение о духовной жизни в детстве, положено начало изучению возрастной динамики религиозного чувства и различий в типах религиозности у детей.

Духовная жизнь детства для Зеньковского — несомненно своеобразна. Она не есть недоразвитая религиозность взрослых, но представляет особое, самобытное явление, которому надлежит раскрыться в ребенке и в полной мере быть пережитым им. Полагая причиной многих педагогических затруднений, с одной стороны, ненормальности современной жизни, а с другой – мелочную родительскую опеку, он даже говорит: «Основная задача нашего времени — дать возможность всем детям пережить нормально свое детство».

Мастерство педагогики в том, чтобы наиболее полно и точно угадать в характерных чертах ребенка не только данность (действующую основу его бытия в мире), но и его заданность, то есть индивидуальное задание наперед, личную призванность, нуждающуюся в, по возможности, более полном раскрытии. Воспитывать таким образом есть не просто правильнее всего, но еще и наиболее легко, ибо ребенок уже от младенчества обладает несомненным индивидуальным своеобразием, воспринимая все лично, и вне личного склада слабо восприимчив к педагогическому воздействию. Если же необходимое педагогическое участие будет проявлено, удастся с большим успехом привести человека к вхождению «в лад с собой» — в соответствие с его изначальным призванием. Воспитание, как полагает Зеньковский, есть процесс обоюдный, а не односторонний. Дети, конечно, не имеют еще должного опыта и знаний и именно поэтому ищут руководства взрослых. Тем не менее взрослые не должны своим опытом и авторитетом подменять у ребенка его собственный поиск, но как бы ассистировать, постоянно идти рядом.

Важны не столько готовые рецепты или специально предназначенные для воспитательных целей приемы, сколько сама атмосфера религиозности и духовной свободы в семье, проникаясь которой ребенок отыскивает формы, конкретно характерные для себя самого. (Не молиться в виду у ребенка и не наблюдать за его молитвой, но молиться вместе с ребенком, его молитвой, по возможности в простоте его чувства.) Лишь таким путем в человеке может установиться подлинная и фундаментальная религиозность, которая всегда глубоко лична и только во внешних своих проявлениях прибегает к общепринятым формам поведения и выражения чувств.

В системе взглядов Зеньковского «самоопределение человека в его мотивах, в его ценностных ориентирах происходит на такой глубине, которая недоступна актам сознания». Именно это позволяет понять тот факт, что «сердцу не прикажешь» и что с помощью сознания человеку не удается произвольно управлять своей духовной жизнью. В таком различении писатель иногда доходит до прямого противопоставления всего внешнего внутреннему, которое, быть может, кажется некоторым чересчур категоричным и резким, а иногда даже служит основанием для упреков в адрес автора в неком «педагогическом анархизме», проповеди им какой-то стихийности в процессе воспитания. Действительно, определенные различия с традиционным подходом у Зеньковского имеются: куда привычней для православных воспитывать через внешнее — благочестиво устроенный повседневный уклад и порядок церковной жизни. Однако же нельзя отрицать и того, что условия времени, в которые жил и работал автор, несли в себе глубочайший кризис традиции и крушение привычного уклада жизни, а потому требовались принципиально иные решения.

К тому же, если рассматривать все наследие автора целиком, нельзя не заметить его глубокой приверженности идеалу церковности как одному из главных принципов воспитания. Так, Зеньковский уделяет большое внимание пользе чтения житий святых, старческому руководству и духовничеству, участию детей в таинствах и т. п. вопросам. Наконец, сам он решился принять священный сан уже в достаточно поздние годы, очень трепетно и благоговейно относясь к своему иерейскому служению и считая благодать православного пастырства необходимой для более тесной связи с воспитанниками. (В.Зеньковский – основатель и руководитель Русского студенческого христианского движения, а после войны – его духовник. РСХД часто упрекали в либерализме, особенно при экуменических контактах. Однако в своих сочинениях отец Василий Зеньковский выступает как твердый защитник православного подхода к воспитанию, неизменно подчеркивая, что Православие наиболее последовательно придерживается Евангельского и святоотеческого Откровения о человеке, тогда как в воспитательных подходах католиков и протестантов наблюдаются серьезные уклонения.)

Религиозный идеал для Зеньковского — это «внутренняя свобода, соединенная с добром», и это определение, хотя и выраженное современной лексикой, точно передает существо дела, ибо идеалом всей православной духовности служит «филокалия», добротолюбие — свойство души, сочетающее в себе одновременно любовь (внутренний акт целостного и свободного произволения) с выбором добра в качестве объекта этой любви.

Немало сказано им и о воспитующем влиянии культуры. В своих работах В. Зеньковский разворачивает концепцию «островков православной культуры» как единственного способа ее поддержания и передачи от поколения к поколению в наступившие секуляризованные времена. Каждому сообществу церковных людей, считает автор, необходимо внутри себя копить силы и опыт для воспитания в своем кругу всесторонне — и духовно, и интеллектуально, и социально — развитой и подготовленной к жизни молодежи. Одним из главных таких «островков» надлежит быть православной семье, в которой люди связаны между собой всей совокупностью отношений и потому с большим успехом могут совместно противостоять духу века сего.

При этом понятие «культура» не несет для Зеньковского преимущественной эстетической или интеллектуальной окраски. Она воспринимается через весь строй жизни человека, полноту раскрытия его способностей, решимость нести жизненный крест, быть призванным к духовным и общественным задачам. Здесь Зеньковский даже решается выступить с открытой оппозицией Достоевскому: «не красота спасет мир, но красоту нужно спасать» — тем самым как бы вынося свое краткое резюме и критически переосмысливая наследие русской классической культуры, над которой определенно витал дух гуманистического, «просвещенческого» оптимизма. Педагогика Зеньковского охватывает все возрастные периоды, но наиболее ценна и вдохновенна она прежде всего своей направленностью на «позднее детство», когда уже в полной мере созревает стремление личности к свободному поиску и творческим пробам. Особую роль здесь приобретают трезвая родительская любовь и стремление «работать» все эти годы, уповая не столько на быстрый, прямой воспитательный результат, сколько создавая задел на будущее, когда молодой человек минует мятежную пору и вступит на поле «всамделишних» взрослых задач. И здесь различение Зеньковским религиозности внутренней и внешней составляет великое его достижение.

Юность, считает он, не склонна искать внешних приличий и идти общим путем. Редкие дети в этот период способны удержаться в рамках «классического канона» церковности. Но это не означает необратимого отхода от веры. Сила веры, только еще мало осознанная самим юношей и прикрытая другими романтическими именами, кипит глубоко внутри, время от времени прорываясь наружу то первой влюбленностью, то порывами к творчеству и приключениям, то в искании «большой дружбы» и жажде героических поступков. Зеньковский называет это стадией «блудного сына».

Родителям необходимо на это время отодвинуть в сторону формальные правила и понять молодую душу в разнообразии и широте этих ее движений. Вся воспитательная драма современности состоит в неуклонном «приземлении» высоты юношеского полета до удовлетворения страстных влечений и примитивного подражательства эталонам «масскульта», а не в том, что обычно пугает нас, взрослых, — романтических мечтах и наивных устремлениях. Нужно стать добрым советчиком, а не строгим соглядатаем юности, предупреждая ее от особо рискованных авантюр, неустанно молясь и терпеливо ожидая того часа, когда практический опыт отрезвит молодого мечтателя.

Творчество В. Зеньковского значимо не только в научном и философском аспектах, но и по эмоциональному своему настрою. Автор многократно, как бы рефреном, повторяет во всех работах: любовь, любовь и одна лишь любовь, понятая конечно же в должном своем — христианском, а не современном, «демократическом» качестве, — может быть единственно верным путеводителем воспитания.

Составитель Андрей Рогозянский

О важности воспитания в детях христианского отношения к миру и своему служению в нем

Беседа со священником Артемием Владимировым, а так же с педагогом и психологом Евгением Куниным

Давайте поговорим о подготовке детей к будущей жизни в обществе — к несению ими своих общественных обязанностей, к выполнению ими, как христианами, своего долга по отношению к миру. Так случилось, что вопросы эти в прошедшие годы редко становились темой православной проповеди и почти совсем не освещались в литературе по христианскому воспитанию детей. Тем не менее, работать, учиться, поддерживать родственные связи и другие знакомства верующим неизбежно приходится в среде тех, кто не верит в Бога или придерживается иных религиозных взглядов. Особенно же остро эти вопросы встают перед православными сегодня, в обстоятельствах современной жизни, столь изобилующей соблазнами и противоречиями.

Прошедшие годы для большинства из нас, православных христиан, были годами активной церковной учебы. Формировалось новое мировоззрение, прививались навыки жизни в Церкви, накапливался пусть небольшой, но все же очень ценных собственный церковных опыт. Но, вместе с этим, малоисследованными остались те ситуации, в которых человеку верующему приходится вступать в деятельные взаимоотношения с миром, сотрудничать с окружающими нецерковными людьми и нести ответственность за обычные земные дела.

Уходить или не уходить со светской работы на церковную, совместим ли тот или иной род занятий с христианскими убеждениями, как построить отношения с неверующими сослуживцами, заявлять ли им о своей вере, идти ли на «повышение», необходим ли профессиональный рост, как быть, если коллега на работе — сектант, как относиться к службе в армии, за кого, наконец, голосовать на очередных выборах? Именно это волнует многих православных сегодня. Чтобы принять верное решение требуется какое-то особое умение быть «не от мира сего», одновременно пребывая в миру, особый взгляд на происходящее вокруг. И этому умению нам необходимо учиться и учить детей. Но ведь тому, чего не знаешь сам, невозможно научить другого. Родители не могут подготовить ребенка к жизни иначе, как показывая ему положительные примеры собственной жизни.

Какую же позицию занять нам самим и как ориентировать детей? Воспитывать ли их в установке на исключительно внутрицерковные контакты и интересы или учить прокладывать «дорогу в жизнь» по образу той, которой прошли мы, их мамы и папы, бабушки и дедушки? Какими представляются взаимоотношения христианина и современного мира с позиции вашего опыта, с точки зрения священника и психолога?

Отец Артемий: «Для христиан всех времен и народов в отношении своих обязанностей в миру священными остаются слова Самого Господа: «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22, 21). В них мы находим для себя разрешение загадки, как, оставаясь в миру, не быть плененными миром. Богу мы вверяем души свои и ради Него мы заботимся о чистоте своего сердца, а в отношении к обществу («кесарю») мы при этом должны оставаться образцовыми и прилежными гражданами. И поэтому в детях прежде всего должны быть воспитываемы такие исходные понятия, как долг, ответственность, честь, порядочность. А закладываются начатки этих добродетелей ребенка в его отношении к ежедневному ученическому труду, ибо, снова же, по слову Господню «Верный в малом и во многом верен…»(Лк. 16, 10).

Очевидно, что эдакий современный Митрофанушка, который лениво волочит за собой портфель, никогда не сможет стать человеком нужным и полезным для своей Родины. Поэтому очень важно развивать в детях прилежание, усидчивость и серьезное отношение к труду. Не нужно думать, будто воспитание духовного в детях никак не связано с их практическими навыками в труде и учебе. Дитя научится служить Господу лишь тогда, когда оно прежде привыкнет служить своим отцу и матери, служить ближним, служить Родине.

Неверно также думать, будто в отвержении мира заключается какая-то особая благочестивость. Что такое истинное благочестие, Можно понять из трудов древних христианских апологетов и мужей апостольских, отстаивавших свою веру среди жестоких гонений и ужасающей развращенности языческого мира. Замечательным письменным памятником такого рода служит «Послание к Диогнету». В нем говорится о том, что в противоположность язычникам, христиане представляют собой единое целое. Они дружны, любвеобильны, готовы всегда прийти на помощь, деятельны, являются образцом гражданских добродетелей. Не случайно христиане в древнее время составляли лучшую, наиболее боеспособную часть войска. Как бы хотелось, чтобы и мы с вами, православные христиане XX века, старались хранить эту цельность жизни и деятельное благочестие, сияя, по слову Апостола Павла, подобно светилам среди развращенного мира!»

Евгений Кунин: «Как подготовить сегодняшнего ребенка ко вступлению во взрослую жизнь? В чем заключается эта его подготовленность: в отказе от контактов с неверующим окружением или в поиске каких-то особых форм сотрудничества с ним? ( в социальном, конечно, а не в духовном смысле).

Религиозное воспитание ребенка, если оно правильно понимается и построено взрослыми, помимо привития веры и научения его основам христианского учения неизбежно несет в себе еще одну важную задачу — выведение воспитанника на творческое и ответственное служение по своему призванию. Все же социальные навыки психологически можно свести к трем основным: готовности к сотрудничеству с людьми (быть управляемым, управлять, сотрудничать в среде равных себе по чину), умению ответственно принимать решения и умению отзываться на нужду ближнего даже при том, что придется пожертвовать чем-то своим. Практика показывает, что в деле воспитания особую роль играет готовность или неготовность детей идти на контакт со взрослыми — именно от этого в сильной мере зависят их будущие личностные свойства. Имеющийся опыт позволяет различать 3 основные типа отношения к сотрудничеству с людьми вообще и детей со взрослыми, в частности. Обозначим их за отношение «беспризорных детей», «сирот», и «сыновей» и подробнее рассмотрим в отдельности.

1. Тип «беспризорника». Это дети, у которых на границе детского и подросткового возраста оборвалась внутренняя связь с родителями, которые наотрез отказались сотрудничать со взрослыми (чаще всего даже не отдавая себе отчета в этом), а тем более приходить за советом. Они, по сути, отказались от своего сыновства или дочеринства. В основе такого решения чаще всего лежат свойственные подростковому возраста гордыня и самомнение, но можно указать и другую причину, приводящую к конфликту. Для отказа от родительства у детей есть самые серьезные основания, ибо родители со своим родительским дело справляться не умеют и не хотят. Они настолько инфантильны и незрелы, что жизненного креста своего не берут и, в частности, не берут на себя своих родительских обязанностей.

К сожалению, на сегодня преобладают именно дети — «беспризорники». И в этом нет ничего удивительного. Достаточно вспомнить катастрофическое положение дел в абсолютном большинстве семей (в том числе и в семьях верующих). Сказываются пробелы в воспитании самих родителей, которые были допущены их мамами и папами, теперешними бабушками и дедушками. Они не подготовили своих детей к отцовству и материнству, и те теперь воспроизводят усвоенную в детстве «модель» в своих собственных семьях.

Отношение к материнству и отцовству, отношение к детству сильно изменилось в обществе, начиная где-то с 50-х годов. Детство превратилось в сугубую ценность, с которой неохота расставаться. Оно позволяет человеку не нести ответственности за свою жизнь, а нести эту ответственность действительно трудно, порой даже страшно. Долгие десятилетия в умах тщательно воспитывалось отношение к ребенку как к социальной единице более ценной, чем взрослый. Ему, ребенку, предназначался первый кусок. Не отцу, главе семьи, а именно ребенку! Эта идеология была с успехом воспринята и перенесена на семейный план. И сегодня, работая с внутрисемейными ситуациями как психолог, я часто предлагаю людям следующий вопрос: «Кому за вашим семейным столом достается первый и лучший кусок?» Это своеобразный тест, демонстрирующий очень многое, демонстрирующий состояние сознания родителя. К сожалению, чаще всего ответы образцово-неудовлетворительные: «Первый и лучший кусок мы, забывая о себе, всегда отдаем детям!»

Как проявится неверная социальная ориентация ребенка в его взрослой жизни? Конечно же, не в том, что старшеклассник будет сосать соску, а студент института просить кормить его с ложечки. Дети вырастают телесно, развиваются в умственном плане, поступают учиться, приобретают профессиональные навыки, идут, наконец, работать, но в плане ответственности и готовности сотрудничать остаются на том же уровне 10-12 летнего ребенка. Вместе с физическим ростом выросло и их «я». Они ощущают себя взрослыми людьми, которые вправе совершать важные действия и принимать важные решения — вступать в брак, рожать детей, занимать ответственные должности, но на самом деле пасуют перед лицом любых затруднений, ищут легких путей и, главное, совершенно не нацелены на сотрудничество с другими людьми, особенно с теми, кто выполняет роль наставническую, или руководящую — будь то преподаватель в институте, начальник на производстве или глава семьи — муж. Приходит такой «отказник-беспризорник» на работу в светскую или в церковную сферу. Теперь он уже не мальчишка, а взрослый дядя, но только работать вместе с другими у него все равно не получается. Хорошо еще, если навыки и умения достаточны для того, чтобы в одиночку справляться с порученным делом. Но ведь существуют дела, которые обязательно нужно делать вместе с другими или, хотя бы, посоветовавшись с другими. Особенно, когда работа, как говорится, «не клеится». Он специалист, это безусловно, столяр, завхоз или программист, никто от него этого не отнимает, но все же эту работу ему кто-то поручил, кто-то потом будет использовать ее результаты. Значит, обязательно нужно делать дело с оглядкой на других, подойдет ли такой результат им. А он работает так, будто это дело касается только его одного. И если уж допускает промах, то ни за что не признается в нем и не просит ничьей помощи, чтобы этот промах исправить. Вот так «беспризорщина» может продолжаться всю жизнь. Чем большую квалификацию приобретет такой «беспризорник-специалист», тем меньше с ним будет сладу. Он не привык к сотрудничеству, а тем более к наставничеству или послушанию.

Если приходится разбираться в ситуациях, в которых оказывается такой человек, всегда знаешь: все это случилось не вдруг, все это закладывалось гораздо раньше, в детстве. К 10-12 годам ребенок принял пусть не вполне осознанное, но все же решение, что в своей жизни он будет жить без участия родителей, что он не будет к ним обращаться ни с чем. Пусть даже ему будет плохо и будут случаться неприятности, но еще более трудным для него представляется поддержание глубоких отношений с родителями. Да это и не отношения вовсе. Это стучание в закрытую дверь родительской немощи. Внешне такой разрыв может выражаться не очень явно. Ребенок как будто находится в контакте с родителями, не покидает семью и даже находит некоторые общие интересы с родителями. Но внутренне отказ произошел. По-настоящему свободно ребенок чувствует себя только в среде себе подобных — таких же «беспризорников», как и он сам. Своей настоящей жизнью он живет только во дворе, а родителям при этом демонстрируется внешне благополучный «фасад». Здесь одно из объяснений так называемой «проблемы отцов и детей» и «феномена молодежной субкультуры».
2. Другой результат неудовлетворительной семейной ситуации — случай, когда ребенок, хотя и не находит контакта с родителями, все же не отрицает возможность такого контакта с другими взрослыми. В этом своем «сиротстве» он ищет возможность восполнить дефицит родительства, ищет место пребывания и сообщество, способное стать для него приютом. Это совсем другое внутреннее устроение и, хотя такой тип «детей-сирот» гораздо малочисленнее, чем тип «детей-беспризорников», здесь уже возникают возможности для успешной воспитательной деятельности. Если, конечно, взрослые осознают необходимость их социальной реабилитации. В работе с «детьми-сиротами» особая ответственность ложится на школы и другие общеобразовательные учреждения — кружки, секции, студии (поддержки со стороны родителей нет или почти нет). Поэтому педагогам необходимо строить свою образовательную структуру по принципу психологического приюта для детей. В обстановке такого приюта становится возможным движение детей к более совершенным «сыновским» отношениям, пусть даже очень медленное и трудное, а в некоторых случаях даже удается «вытащить» на уровень «сиротских» отношений отдельных «детей-бепризорников».

Бывает, однако, что родители, многое упустив вначале, к какому-то моменту все же «пробуждаются», осознают ошибки и стремятся совместно с педагогами наверстать упущенное. Такие случае особенно характерны для православных школ, поскольку воцерковление родителей часто связано с осознанием ими своей родительской безответственности и желанием деятельно выразить свое покаяние. При этом нужно иметь в виду, что обе воспитующие стороны, учитель и родитель, зачастую неофиты, люди с небольшим духовным опытом, которые особенно склонны к максимализму и формализации воспитательного дела. Благо, если у такой школы есть мудрый наставник-духовник, который сумеет вовремя предупредить их от излишнего рвения, от желания во что бы то ни стало втиснуть ребенка в новые для него условия религиозной жизни и религиозного обучения.

О «сироте» можно сказать, что внутренне он не склонен кому-либо доверять и доверяться, но при возникновении сложных обстоятельств ищет совета и поддержки более опытных людей, вступая, таким образом, с ними во временное сотрудничество: «Посмотри, что-то мне здесь не нравится. Может быть, ты поймешь, что в моей работе не так?» Такой человек может понять и принять совет или управление делом, за которое он берется. Но хоть он и идет на контакт, все же это случается только при «острой производственной необходимости», и такой контакт с ним будет оставаться только до тех пор, пока эта «производственная необходимость» существует. «Сирота» может управлять людьми и сам управляться начальствующими, но при этом отношения всегда несут в себе оттенок напряженности (через «не хочу») и никогда не принимают глубины отеческого отношения или сыновней верности и привязанности.
3. Отношения «сыновства» в готовом виде встречаются крайне редко, так как крайне редки в наше время здоровые в духовном отношении, укладные семьи. В «сыновской» модели, в отличие от «сиротской», ребенок находится в доверительно-открытом отношении к кому-то из взрослых, ему возможно принять другого человека как наставника вообще и потому общение носит совершенно открытый характер и острый повод для взаимодействия как таковой не нужен. Такой ребенок обращается ко взрослому не потому, что столкнулся с решением какой-то задачи, которая оказалась не под силу, но по устойчивому навыку к послушанию. Его душа требует того, чтобы ответственные решения принимались не по одному его субъективному мнению, но по каким-то более веским и ответственным причинам. Само собой разумеется, что и «отец», будь это родной отец или другой наставник, должен состояться в своем отцовстве, должен соответствовать своей отцовской роли.

Здесь мы встречаемся с парадоксом: «беспризорник» всегда делает все сам, но при этом его решения и действия носят незавершенный, несовершенный характер, тогда как «сыновское» отношение хоть и строится на совете другого, не только не является уходом от ответственности, но, напротив, свидетельствует о деловой и духовной зрелости. В этом проявляется различие свободы внешней от свободы внутренней. Тот, кто стремится к свободе внешней, оказывается водим собственными прихотями и заблуждениями, а тот, кто ищет совета наставника и благословения свыше, счастливо преодолевает свои несовершенства. Социальные качества, таким образом, оказываются напрямую связанными с теми духовными добродетелями, которые мы хотим воспитать в ребенке. Готовность сотрудничать с другими людьми, служить им, воспитанная в детях, является той прочной основой, на которой возникает и растет их религиозное чувство. И наоборот, отказ от родительства трагически сказывается на способности любить Бога и послушаться Ему.»

В последнее время одно из самых заметных явлений в среде православных — их, если можно так назвать, «исход из мира». Я не имею в виду случаи, когда люди избирают монашеский путь. Речь идет о тех ситуациях, когда миряне, имеющие семьи, работу, друзей из числа неверующих людей, вдруг круто разворачиваются во взглядах на свои социальные связи и перестают видеть какой-либо смысл в успехах на работе, профессиональном совершенствовании, поддержании контактов с недавними друзьями. Бывает, что даже вовсе уходят с работы, а иногда под угрозой развала оказываются семьи, в которых один супруг обрел веру, а другой супруг — нет. Таким людям, как привило, свойственно очень часто посещать церковные службы, много молиться дома, читать Святых Отцов, то и дело ездить за «вразумлениями» по монастырям и к старцам. В том же духе наставляют и детей. При этом рабочие и семейные обязанности воспринимаются как нечто отвлекающее от духовных целей. Являются ли эти настроения естественной реакцией верующего человека на сложные условия современной жизни, или это явление все-таки нужно понимать как искаженное понимание добродетелей и благочестия, искание легких путей и сигнал духовного неблагополучия для самого христианина?

Отец Артемий: «Подобный эскапизм (стремление убежать со своего места) — явление, распространенное среди христиан, хотя его едва ли можно назвать христианским, православным по духу. Чем объяснить его? С одной стороны — развращением мира, с которым христианин не хочет иметь ничего общего, с другой стороны — слабостью и развращенностью человеческой воли, что свойственно не только безбожникам, погрязшим во мраке своих страстей, но и людям верующим. Увы, с обретением человеком веры моментальной и бесповоротной перемены в нем к лучшему обычно не происходит. Одно дело осудить в себе старое (что тоже бывает непросто), а совсем другое дело — построить в себе новое. Воздвигнуть в себе новый ум, новые чувства и новую волю, освященную благодатию Святого Духа. Поэтому вполне понятно, что люди, пришедшие к вере, привносят с собой в Церковь те страсти, которые были нажиты ими еще в языческий период их жизни.

Как пастырь, я хорошо вижу, что главным несчастьем для человека бывает себялюбие и излишняя обращенность к собственному «я». От эгоизма проистекают все душевные болезни. Человек, еще в детстве заболевший «ячеством», как правило, имеет холодный расчетливый ум и очерствленное самолюбием сердце. Как это ни удивительно, у людей православных порой такое настроение бывает особенно устойчивым и сильным, поскольку прикрывается каким-то химерическим благочестием, необходимостью «работать над собой». Такой человек уходит внутрь себя, забывая о тех, кто находится рядом. Он легко теряет друзей, остается один, носясь с собою, как с писаной торбой. Он и Богу неприятен, и для семьи непереносим, и людям смешон.

Подобная замкнутость, обращенность на себя должна быть преодолеваема еще в детстве. И ничто не влияет столь благотворно на воспитание благородства и сочувствия к людям, как большая хорошая дружба в детские годы, не омрачаемая постоянными придирками, ссорами и подозрениями. Поэтому родителям и воспитателям пуще огня нужно бояться развить в своем ребенке подозрительность, склонность копаться в недостатках окружающих. Это непременно скажется на его умении дружить вообще. Взрослые, которые позволяют себе в присутствии ребенка рассуждать о греховности того или иного поступка его товарища, вместо благой цели — научения различать помысли и поступки — рискуют вырастить из своего дитяти зануду и критикана.

В вопросе подбора друзей, как и во всем деле воспитания, очень важна мера. Подозрительность — это грех, а осторожность — это добродетель. Поэтому, если общение нашего ребенка с кем-либо из его окружения видимо развращает его, отбивает у него вкус к духовному — в нас не должно быть места благодушию и мы обязаны помочь своему чаду избавиться от дурной компании, исхищая его из порочной среды. Никто ведь из нас не хочет, чтобы его сын или дочь были растлены юными развратниками или утянуты в мафиозную подворотню.

Но умение дружить — это умение любить еще кого-то кроме самого себя. А любовь, как известно нам из Апостольских посланий, всему верит, на все надеется и все переносит. Любовь чужда максимализма и категоричности, вычеркивающей из нашей жизни неугодного человека. Необходимо прививать ребенку великодушие, благородство, терпение, умение незло смотреть на людей, обращая внимание на лучшее в них. Христианин -–это не казуист, не фарисей, не лицемер, не тот, кто изымает сучок из чужого глаза, не замечая бревна в собственном. Напротив, стихия христианской этики — это благородство, сострадание, приветливость и радость общения душ.

Хотелось бы предостеречь родителей и от другого распространенного сегодня среди православных искушения — не в меру буквального перенесения на свою воспитательную практику книжных советов и рекомендаций. В последнее время появилось немало брошюр о семье и христианском воспитании детей, выпущенных, в основном, по материалам книг конца XIX — начала XX веков. Воспитание «по самоучителю», я убежден, было невозможным и в то далекое от нас время, а сейчас такая идея и подавно выглядит наивной. Знать и понимать, по каким законам была устроена жизнь наших прадедов, важно и нужно, но слепое копирование этих законов в сегодняшней жизни едва ли способно принести добрые плоды. Общество стало другим, и мы, христиане, ныне совсем другие. Даже сам слог сочинений XIX века непривычен и режет слух современного читателя. Хотя бы уже по этому мы можем судить о тех изменениях, которые произошли в человеческом сознании. Сегодня каждый, кто тем или иным образом связан с вопросами воспитания, должен вести поиск своего собственного ключика к детским сердцам. Мало того, к каждому детскому сердцу должен быть найден отдельный неповторимый ключик. Нельзя засушить дело православного воспитания, нельзя его формализовать, нельзя перегнуть палку, нельзя создавать излишнего напряжения в ребенке, нельзя преподносить Православие как систему запретов. Литературу по христианскому воспитанию детей читать можно и должно, но положительную роль для нас она сыграет лишь тогда, когда мы заимствуем из нее не методики и инструкции, но крупицы святоотеческой мудрости и сам дух кротости и любви, свойственный православным подвижникам благочестия.

Общим для нашего времени стало и другое явление — угасание жизненной энергии, той доброты, крепости, ответственности, которые были заметны еще в поколении наших родителей, хотя те и не получили должного христианского воспитания. Мне, как священнику, ведомо, в каком тяжелом положении сейчас находится христианская, а лучше сказать, становящаяся христианской молодежь. Зачастую нужно по многу раз внушать молодым людям, что именно деятельные общественные добродетели, такие, как почитание родителей, забота о своей семье, забота о воспитании детей являются основой христианской жизни. Этого сегодня не понимают даже те, кто, как кажется, начитан Св.Отцов. И сколь часто можно видеть в наших храмах людей, которые занимаются ничем иным, как переливанием из пустого в порожнее, проглатывают верблюда, отцеживая комара, которые стали, по выражению психологов, «интравертами», то есть людьми, занятыми исключительно собой при эгоистическом, равнодушном отношении к ближним! Думаю, что этот диагноз часто относится не только к людям с врожденными отклонениями в психике, но и к тем, кто убежал от своих земных трудов, сошел самовольно со креста, порвал связи с обществом, родными и близкими людьми. Думаю, излишне убеждать читателей в том, что такое бегство от мира не имеет ничего общего с христианскими добродетелями и даже наоборот — прямо противоречит им. Такая, с позволения сказать «церковная жизнь» и самому христианину, и людям, его окружающим, доставляет одни только одни неприятности. Правда, и в этих неприятностях некоторые «ревнители благочестия» ухищряются усматривать предсказанные Христом гонения и поношения за имя Божие.

Себялюбие часто уводит христианского мечтателя в эмпиреи. Появляются мечтания о каких-то подвигах, грандиозных свершениях. Вместе с тем закрываются глаза на очевидные вещи. Совершенно упускается из виду то, что для православного мирянина христианское отношение не проявляется столь явно ни в чем ином, как в ответственности за свой труд и чуткости к нуждам ближних. Внутреннее должно идти в ногу со внешним и деятельные качества как нельзя лучше отражают нравственную сущность человека. И потому одно из основных умений, которому должны научить ребенка семья и школа — умение служить другим людям. А начинается это умение со служения своему отцу и матери, с выполнения учебных и иных послушаний в школе. Если ребенок не имеет мирного духа в отношениях с матерью, как будет он относиться к своему начальнику на работе? Как будет выполнять необходимые поручения? Каким будет тружеником?

Сугубую ошибку совершают также те родители и педагоги, которые, будучи упоены мнимым аскетическим пафосом, отторгают дитя от ценностей культуры, проповедуют своеобразный нигилизм в отношении профессиональных навыков и достижений. Такие горе-воспитатели в итоге вырастят у себя под боком маленьких старичков, ничего не знающих и не умеющих, но твердо усвоивших мысли старших о недостоинстве того или иного поприща, авторитетно рассуждающих о том, что они ни в какую не станут обучаться той или иной работе из-за надуманных взрослыми псевдодуховных оснований. И, хотя к области духовной понятие профессионализма может быть применяемо менее всего, от овладения молодым человеком необходимыми навыками, от понимания им ценностей культуры в немалой степени зависят и то место, которой займет он в своем жизненном служении, и тот образ исполнения добродетелей, которым будет освящаться вся его последующая жизнь. Если ты христианин — изволь быть профессионалом в своей области. Вспомним: Христос, что ни делал, делал хорошо. Умение трудиться во славу Божию — это достоинство и добродетель. Поэтому нам необходимо взращивать в своих сердцах и сердцах наших детей известную настойчивость, умение не отчаиваться в самых отчаянных обстоятельствах, памятуя, что мир не преминет поставить христианину в упрек его христианство, если дела его окажутся несовершенными».

Евгений Кунин: «В церковной среде особенно сильно бывает настроение создать для православных некое подобие клуба единомышленников, этакой «резервации для православных». Подобный подход особенно недопустим по отношению к детям. Нельзя забывать, что их детское состояние — временное, и, взрослея, они неизбежно будут внутренне переоценивать слова и позицию взрослых. И потому, создавая для детей нежизненные «тепличные» условия, родители и педагоги рискуют одновременно в двух смыслах. Во-первых, за разговорами обо все церковном и благочестивым не учесть того, что дух мира сегодня настолько силен, что способен проникать в детские души через все мыслимые и немыслимые ограды. Посему важно помочь детям научиться встречать этот дух достойно: и отсекательно, и преобразовательно. Во-вторых, есть реальная опасность воспитать в детях не веру, но клубный интерес. Это когда человека тянет идти по наиболее легкому, комфортному для собственного «я» пути. Более, чем послужить, человек ищет возможности успокоиться в кругу своих единомышленников, в кругу тех людей, где бездеятельности и нерадение будут прикрываемы особым принятым всеми «благочестивым» порядком жизни и потому окажутся не столь заметными».

Многие верующие, не отказываясь от общественного служения как такового, все же стараются получить возможность работать внутри церковной ограды, на церковных послушаниях и сознательно или бессознательно ориентируют на то же и своих детей. Можно ли назвать такую ориентацию верной?

Отец Артемий: Мыслить себя в церковной ограде и трудиться на церковном поприще прекрасно. Но будем памятовать, что Церковь — это тело Христово, а мы — члены этого тела. Все члены имеют различное предназначение и, по словам Апостола Павла, каждый должен оставаться в том, в чем призван (1 Кор. 7, 20). Поэтому хочется предостеречь православных от соблазна своеобразного «опрощения», когда, скажем, человек с педагогическим даром, с умением общения, с квалификацией педагога становится у подсвечника переставлять свечи. И эта работа хороша, и это послушание важно, но зарывание в землю таланта — дело, не угодное Богу. Поэтому стремление принести пользу людям и добрый совет с духовником — вот те необходимые составляющие, которые помогут нам определиться в выборе жизненного пути. Тому же мы должны учить и детей: работать в жизни придется на том месте и таким образом, каким укажет Господь, и работу эту необходимо научиться выполнять с должным качеством и в срок.

Настоящий христианин воспринимает любое порученное дело как послушание, данное ему от Бога, и, таким образом, оказывается способен отыскать духовное начало в любой светской работе. Иной, казалось бы, постиг глубину и смысл высоких аскетических понятий, подчеркнуто-демонстративно выполняет все церковные послушания, но в семьи и на работе вял и небрежен. Таковым скажу — неверно относить добродетели только лишь к церковной жизни. В любой церковной работе вместе с послушанием необходимо и рассуждение, а в любом мирском служении вместе с рассуждением необходимо послушание. С одной стороны, неверно представлять каждого священника в образе аввы Макария Великого и понимать каждое слово батюшки как глагол Божий, созидающий из небытия бытие, ибо поступающих так на жизненном пути, увы, ожидают многие шишки. А с другой стороны, аскетика православного мирянина состоит не столько во внешнем уподоблении монахам-отшельникам, сколько в умении беречь свое и чужое время, не пить чай в рабочее время по шесть раз на дню, не болтать без умолку по телефону. В том, чтобы вовремя делать свое дело, не откладывая его в долгий ящик, не вызывать ни в ком темных помыслов, никого не искушать и не подавать никому своим поведением повода к претыканию. Не давайте повода ищущим повода оскорбить или уличить в чем-то вас, а в вашем лице Христа! Вот об этом мы должны заботиться, когда печемся о христианской этике.

Очень важной, аскетической по своей сути задачей является послушание своему начальнику. Как часто приходится видеть, что православные христиане, выказывая знаки послушания своему духовнику, вместе с тем совершенно не понимают смысла послушания на работе! Ругают начальство в разговорах с сослуживцами и даже открыто демонстрируют свое неповиновение и ослушание! Распоряжение начальника для них — ничто. Они упоены своей «духовностью» и всех неверующих людей считают ничего не понимающими. Они назовут вам тысячу причин, по которым никак не могут согласиться со своим заданием по службе.

Рассуждая таким образом, христиане тяжко согрешают. Власть от Бога, и даже само кресло начальника это Боже установление. Даже если в него забрался недостойный или несведущий человек, православный видит в этом Божией попущение. И при этом условии повиновение начальствующему остается святым делом Божиим. Поэтому не разделяя взглядов и нравственных несовершенств начальника, нужно все же стараться быть пред ним безупречным. И делать это не ради человекоугодия, но ради Бога. Хотя, конечно, и начальствующему неплохо было бы помнить мысль святителя Феофана Затворника: «Начальствующий не должен быть страшилищем для подчиненных».

Не скроем, зачастую бывает, что человек, оборвавший все социальные связи ради какой-то особо возвышенной благочестивой жизни, приходит на церковную работу и попадает в крайне неустойчивое, я бы даже сказал, неприглядное положение. Он и здесь не может себя найти, он и здесь лишний. Становится понятно, что виною его неустройству были вовсе не те злые безбожные люди, с которыми приходилось работать раньше, но отсутствие мира в душе, а мир есть плод чистой совести, приносящей себя Господу.

Будем памятовать, что ладья движется вперед по воде только тогда, когда гребец слаженно и согласованно употребляет оба весла. Такие два весла, два крыла христианской души есть труд и молитва. Молитва, которая одухотворяет, дополняет и освящает наш труд. Но взятая отдельно, сама по себе, она не поставляет современного человека на стезю разума. Не поставляет потому, что лишает человека воли — его главной нравственной силы. Это, разумеется, не оттого, что молитва плоха. Как любое лекарство (а молитва есть лекарство духовное) она должна применяться согласно предписаниям и даст хорошие результаты при соблюдении нормального здорового образа жизни. Общественное служение, работа, семейный домашний труд и создают тот здоровый он, здоровый образ жизни, на котором должно основываться молитвенное делание. О чем взывать в молитве, если не применяешь своих способностей? О чем просить Господа, если пребываешь в бездействии?

Безусловно, не стоит также обманываться и самовольно выдвигать себя на какое-то выдающееся общественное служение, мнить себя исполнителем какой-то особой проповеднической миссии в миру. Такое понимание скорее характерно для протестантов, чем для православных. Нескромно думать о себе, как о луче света в темном царстве, ведь даже бегство в определенных жизненных ситуациях спасительно. Однако нельзя поддаваться уже упомянутому искушению «опрощения», которое вовсе не есть та простота, которую ублажает Христос. «Живя в миру, живем не по-мирски», - говорил святитель Феофан Затворник и этой мыслью должен руководствоваться в своей жизни каждый православный мирянин. Не нужно забывать, что возможность спасения общества и отдельных его членов состоит в воцерковлении умов и сердец. И каждый из нас, православных христиан, должен быть весьма осторожен и рассудителен, когда хочет уйти со своего светского места служения на церковное. Для многих единственная возможность встречи с Церковью заключается во встрече и общении с верующим человеком. Уже своим пребыванием в обществе мы свидетельствуем о той Истине, которая вдохновляет нас поступать по доброй совести, жить мирно, относиться к ближнему со вниманием, являя тем самым образец для подражания другим людям. Православный не тот, кто отрекся от каких-либо контактов с миром, но тот, кто ходит пред Богом, чем бы ни занимался: метет ли двор, составляет ли смету, пишет компьютерную программу или учит детей».

Евгений Кунин: «Как мы уже говорили, «тепличное» воспитание приводит к тому, что часть детей по достижении более-менее самостоятельного возраста неожиданно обрывает связи с Церковью, а другая часть воспринимает околоцерковный круг как единственно возможную среду обитания и всеми силами стремится оставаться в ней подольше. Давайте подробнее разберемся в этом втором, как кажется, благоприятном результате воспитания.

На первый взгляд, желание посвятить свою жизнь служению Богу и Церкви вполне положительно и закономерно. Настораживает только одно: даже выпускники, 16-17-летние юноши и девушки остаются очень и очень незрелыми в деловом отношении. Возникает резонный вопрос: является ли сам жизненный выбор в пользу служения Богу и Церкви зрелым решением или же этим выбором молодой человек хочет защититься в своей инфантильности?

Психологически ход мыслей выпускника школы, воспитанного в «клубном» духе, очень понятен. Для него со всей остротой встает вопрос: «А куда же мне идти дальше? Кто теперь меня приютит?» Момент очень тяжелый и, конечно, очень тянет подыскать себе другую похожую по своим настроениям «клуб-резервацию». Если это была православная школа, значит, необходимо идти в семинарию, богословский институт или, на худой конец, в сторожа при храме. И речь не о том, чтобы отвратить их от поступления туда. Но нельзя делать этот выбор автоматически, просто потому, что «там тоже православные». Совершенно понятно, что Церковь не может стать богадельней для всех желающих. Церковь отнюдь не менее, а даже более нуждается в ответственных и готовых к сотрудничеству людях. Детей нужно стремиться научить этим качествам. Основным в этом случае будет не вопрос, какое место в будущем занять нынешнему ребенку, но как состояться в своем служении по призванию в соответствии с обнаруженными дарами. А место этого служения может быть различным — как в церковной, так и в светской сферах».

В таком случае, может быть, не правы те, которые стараются отдать детей в православные учебные заведения? Не создают ли они тем самым для своих детей нежизненную тепличную обстановку?

Евгений Кунин: «Здесь сразу мы встречаемся с вопросами устроения жизни школы, которая способна отвечать задачам воцерковления и подготовки детей к социальному служению по призванию. Это вопросы уклада жизни школы. Остановимся на них подробнее.

Наиболее распространенный уклад можно назвать академическим или информационно-рассудочным. Он заключается в построении классического учебного заведения с предметным преподаванием ряда дисциплин, в том числе и религиозных курсов. Этот вариант едва ли может быть назван вполне религиозным или хотя бы вполне воспитательным. Такая модель скорее может быть охарактеризована как «обучение с религиозной компонентой». По сути, это даже не русская, а классическая прусская школа, к принципам которой перешли в России в середине XIX века, что к концу XIX — началу XX века дало известные отрицательные результаты. Детям преподавались отрывочные наукообразные знания по предметам, слабо связанным между собой, в том числе, и религиозные знания. Практически смысл преподаваемого материала для детей оставался неясен, и всю образовательную систему сильно накренило в сторону интеллектуального обучения, неподкрепленного практическим опытом.

Задачи подлинного воспитания прежде всего предполагают необходимость создания душевного и труженического уклада жизни школы (то, что мы уже называли «психологическим приютом») — особой атмосферы школы, поля для сотрудничества между детьми и взрослыми, а также детей между собой, общешкольного духа, пронизанного положительными мотивами и ценностями. Это основной воспитующий фактор и именно он является главным предметом заботы всех взрослых. Когда этот уклад имеется, воспитание духовных качеств происходит как обнаружение ребенком Православия в этом укладе. Если уклад основан на христианской нравственности, постоянно назидать о морали необязательно. Нужно сперва привить ребенку навык и вкус к такому способу устроения дел, а затем подвести его вплотную к обнаружению духовного начала, лежащего в основании его собственной жизни, позволить ему найти духовные объяснения ранее принятым жизненным установкам, т.е. на первых шагах основное внимание обращать на восстановление душевного, не перепрыгивая сразу на духовное. Позволить ребенку устояться в своем выборе, вжиться в новый для него образ. Это дает ему возможность со временем радостно открыть, что все принципы устроения его жизни истекают из Евангелия и находятся в соответствии с учением Церкви. Основой для такого подхода являются слова Апостола Павла: «Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное» (1 Кор. 15, 46).

Укладность в школе помогает начать проявляться по-новому даже тем родителям, учителям и детям, которые не предполагали менять что-либо в своей жизни. Для всех, участвующих в жизни здоровой укладной школы, окажется необходимым строить свой положительный опыт социальной реализации. Не разрывать связи, а ежечасно преодолевать искушение уйти от трудностей и создать под себя комфортный круг общения, позволяющий чувствовать свою значимость, искать новые возможности в отношениях с другими людьми, выход из сложных ситуаций. Иначе случится так, как будто педколлектив школы «застыл». Да, дети учатся, меняются, растут. А взрослые-то что? Стоят на месте? К сожалению, часто бывает именно так. Если в коллективе взрослых не чувствется того позитивного движения, «дыхания», которое отличает здоровый социальный организм, то понятно, что ни о какой целостной педагогической деятельности здесь не может быть и речи. Налицо отдельные, слабо связанные между собой, чаще всего ошибочные педагогические действия. В смысле ответственности и самоанализа педагог находится почти что на одной ступеньке со своими учениками. Он не анализировал сделанное, не рассматривал грамотно нынешнюю деловую ситуацию, не соотнес цели своей деятельности со своими ресурсами, возможности с уровнем сложности решаемых задач. И потому ему просто не под силу научить своих воспитанников решению задачи служения по призванию. А ведь проблемы социальной реабилитации детей даже в малокомплектной православной школе, куда чаще всего попадают дети из церковных семей, стоят очень и очень остро. Никаким отбором не создать школы, лишенные проблем «беспризорства» и «сиротства». Все равно необходим особый внутришкольный уклад, позволяющий рассматривать школу как приют и на создание и поддержание уютной приютской обстановки должна уходить подавляющая часть всего времени и сил.

Важнейший вопрос, который совместно должны решить родители и школьные воспитатели — что можно предложить городскому ребенку, проснувшемуся утром и начинающему новый день. Родители уходят на работу. Ребенок уходит в школу, где монотонно «что-то проходит» по ряду предметов, большинство из которых им внутренне абсолютно не востребованы и никакого отношения к его практическому опыту не имеют. Хорошо, если уроки в школе проводятся талантливым педагогом и этим удается поддерживать детский интерес.

Попытки дать в руки детям напильник или поставить подростка к станку сами по себе ничего не дают. Это никому не нужно, это не поддержано действием взрослых. Отцы с таким мальчишкой у станка не стоят, старшие браться тоже. Рядом нет даже просто авторитетных взрослых. В лучшем случае есть некое функциональное существо, которое называется «учитель труда». Так чего же мы хотим от детей? Мы сами не справляемся. Мы сами не в состоянии предложить мальчишкам тот образ действий, следуя которому ребенок может состояться как человек ответственный, сформироваться в труженическом и нравственном смыслах. А, не справляясь со своими задачами, мы с легким сердцем валим всю вину на пороки окружающего общества.

Еще одна существенная проблема — это, в подавляющем большинстве, женская педагогика и связанный с этим дефицит отцовства в школе. И с материнством в наших семьях дела обстоят очень тяжело, но дефицит отцовства ощущается особенно остро. Это катастрофа и для отдельной личности и для всего общества в целом, ведь дефицит отцовства ведет к неспособности ребенка к сыновским отношениям. И эта неспособность касается не только практических, но и духовных сторон личности: неспособности быть верным чадом Церкви, духовным чадом своего духовного отца, наконец, неспособности к Богообщению, ибо Бог есть наш Отец Небесный. Если человек пребывает во внутреннем отказе по отношению к родительству, то впору задаться вопросом, какова вообще его религиозность? Ребенок, не познавший своего сыновства, не сможет стать хорошим отцом, не сможет стать священником-пастырем. Мы ведь знаем, что Церковь испытывает недостаток именно в мудрых и заботливых пастырях.

И здесь мы вновь сталкиваемся с тем, чтобы повысить роль школы как института формирования социальной зрелости детей, решающего задачи их выведения на живой личный опыт встречи с современным миром и уяснение ими своих преобразовательных, а не отсекательных задач по отношению к этому миру.

Давайте посмотрим, как может решаться эта задача в школе укладной. В школе укладной помимо занятий взрослые предлагают детям совместное проживание различных жизненных ситуаций. Все эти ситуации отличает одна и та же черта — их социальная заказанность. Это означает, что в результатах совместной работы взрослых и детей кто-то заинтересован, результаты кому-то нужны. Такая потребность не обязательно должна быть сторонней, она может быть и внутришкольной. Я имею в виду обычные бытовые дела: поход в магазин, приготовление обеда, уборку. Даже они способны стать мощными воспитательными средствами. Просто несколько взрослых людей, обладающих общим пониманием укладности, на своем примере показывают детям, что есть зрелое решение и ответственное отношение. Из последовательности отдельных зрелых действий складывается зрелая деятельность, навык к которой может стать во взрослой жизни человека основным фактором, направляющим его в решении своих духовных и практических задач. Обучательная сторона процесса при этом тоже важна, но уже не как самоцель, а как подкрепление знаниями укладных действий детей.

Вот еще одно важное дело — помощь старших детей младшим. Старшеклассники могут заниматься подготовкой наглядных пособий для младших классов, помогать взрослым проводить занятия с младшими товарищами. Возможна работа и вне стен школы. Самый яркий пример — летний лагерь за городской чертой. Удивительно, как меняется в новых условиях мотивация к труду у детей! Дома родители силком тащат их на огороды, а здесь ребята трудятся на поле у подшефных старичков так, как будто это самое любимое дело в жизни. Что же изменилось? Почему дети стали поступать иначе? Во-первых, видят конкретную нужду в своей помощи, а родительские обращения считают придуманными специально для воспитательных целей. Во-вторых, укладность, существующая в школе, кочует с людьми, составляющими школу, куда угодно, хоть на Северный полюс. Дети начинают предпочитать другой, более ответственный образ действий, принятый в школьном кругу, и с радостью реализовывают этот свой навык в совместных делах. В этом и состоит воспитательное значение укладности, с помощью которой становится возможным интегрировать в школьный уклад даже целые семьи и тем самым понемногу начать восстанавливать их разрушенные семейные уклады.

Этот педагогический подход я называю делоцентрическим. Взрослые и дети нацелены на совместное дело и через такое дело обучаются правильному образу устроения своей жизни.

Два других подхода — школоцентрический (наукоцентрический) и детоцентрический. Первый из них практикуется в большинстве государственных и части православных школ, построенных по урочно-предметной модели преподавания. Отличительные черты этого подхода хорошо известны: учителя излагают информацию по ряду отдельных предметов, ученики конспектируют и, используя книги-учебники, выучивают переданный им материал, а затем «сдают» его на зачетах, контрольных и экзаменах, после чего продвигаются по учебной программе дальше. Главной ценностью провоглашается знание, а в дисциплинарном смысле — сама школа.

В последнее время в среде православных школ все большее распространение получают иные методики обучения, имеющие своей целью уйти от жесткой предметной системы преподавания и в значительно большей мере ориентироваться на интересы и способности самих детей, на углубленную индивидуальную работу с каждым учеником. Среди таких методик особенно выделяется система слитного преподавания школьных курсов, разработанная для начальных классов К.Д.Ушинским. В основном этот подход практикуется в малокомплектных частных православных школах, где возможна индивидуальная работа с каждым учеником и спокойная непринужденная «домашняя» обстановка. Систему Ушинского вообще можно охарактеризовать как домашнюю педагогику. Наверное, так занималась бы мать или старшая сестра с младшими членами семьи, будь у них нужда обучать детей не в школе, а дома. В значительной мере эта система основывается на детской потребности личностного общения со значимым (авторитетным и любимым) взрослым. Главная ценность здесь — сами дети. В этом состоит объяснение термина «детоцентрический». Как видим, школоцентрический и детоцентрический методы представляют друг по отношению к другу две яркие противоположности. Собственно, система Ушинского и формировалась как альтернатива «прусской казарме».

Не буду давать оценок правильности и эффективности детоцентрического подхода. Скажу лишь, что сам Ушинский неоднократно указывал на приоритет личности педагога по отношению к любой методе. Так что необходимо скорее не сравнивать подходы между собой, а говорить о способности конкретного взрослого выстраивать свой педагогический процесс последовательно, целостно, и, главное, живо.

Отец Артемий: «Православное образование призвано не только научать, но и ограждать. Как священник и педагог я убежден, что верно поступают те родители, которые отдают своего ребенка в православную школу или детский сад. Ибо дух времени, дух растления захватывает государственную школу теперь уже и в организованном, официальном порядке. Не будучи в силах остановить зло православные родители и педагоги объединяются для того, чтобы сохранить хотя бы отдельные островки христианской чистоты и целомудрия — школы, в которых взрослые не выливали бы на головы детей той пошлости, которой и без того переполнены улицы городов и сердца людей. А именно эту грязь, облеченную в красивую обертку и обоснованную «с научной точки зрения», собирается включить в обязательный школьный курс школы Министерство образования России. Я имею ввиду программу «сексуального воспитания», внедряемую ныне у нас при пособничестве российского филиала известной во всем мире антихристианской организации «Международная ассоциация «Планирование семьи». Давайте посмотрим, каков на сей счет опыт других стран и прежде всего опыт Америки, ибо наши министерства, судя по всему, стремятся во всем быть на уровне высоких американских стандартов.

По свидетельству специалистов-социологов, американская государственная школа погибла и погибла окончательно. Люди (не только верующие) употребляют все усилия, только бы не отдавать своих детей и внуков в государственные школы и учить их в частных.

80-85% школьников, заканчивающих обучение, испытывают значительные трудности в осмыслении отрывка литературного текста на английском языке. Те же самые трудности по отношению к техническому тексту испытывают еще большее число юных американцев — около 90%. Отчего это происходит? Не только оттого, что учителя бесталанны, но прежде всего из-за падения нравственной атмосферы в школах, которая полностью зависит от программы сексуального образования, практикующейся с самых младших классов.

Мало того, сексуальное «просвещение» малолетних, целями которого декларировалась война с подростковыми абортами и венерическими заболеваниями, не достигла даже самой прямой своей цели. На начало 70-х годов (время введения сексологических курсов в школе) приходится чудовищный всплеск этих печальных показателей. Усилившийся интерес к половым вопросам также привел к другим негативным последствиям — значительному росту изнасилований, совершенных подростками.

Европа, к сожалению, в этом отношении довольно близка к Америке, ибо и во Франции, и в Голландии, и в Дании дети 2-3х классов просто обязаны посещать уроки, на которых дипломированные развратники с помощью муляжей, видеофильмов и изобразительных средств учат детей, что нужно делать, чтобы превратить секс в «безопасное удовольствие», не предполагающее никакой ответственности ни перед Богом, ни перед своим, с позволения сказать, партнером.

Как видим, православным в России сегодня есть чего опасаться. Первейшая задача родителя и педагога — предохранить дитя от курения, мата и разврата, способствовать его нравственному выживанию в современных условиях. Поэтому нельзя не приветствовать тех родителей и детей, которые ориентированы на православные учебные заведения. Разумеется, в своих ограждающих подходах взрослые должны иметь известную педагогическую меру. Важно не уклониться ни в чрезмерную опеку, ни в неоправданный либерализм.

Безусловно, сейчас трудно учить и еще труднее учиться. Молодежи усиленно навязываются совсем другие идеалы и кумиры: супермены и мафиози. На место христианских добродетелей приходят авантюризм, грубая сила и ловкость рук. Как никогда унижен человек труда, человек творческой мысли. Новая идеология, пришедшая к нам с Запада, кажется, совершенно не включает в себя положительные созидательные ценности. Тем не менее, мы должны найти способы противостоять внедрению в души детей вирусов торгашества и делячества. Вот почему сегодня православные стараются привить своим детям вкус к ценностям родной истории и культуры. В этом смысле хорошие результаты дает углубленное изучение русской словесности, церковнославянского языка, прочих древних языков, родиноведения и расширенных курсов отечественной истории.

Нельзя также забывать, что дитя — это все же суверенное существо, почтенное Богом даром свободы, и, как бы того ни хотели родители, нельзя программировать дитя на путь преподобного Серафима или преподобного Сергия. Здесь легко «перегнуть палку» и добить противоположного результата. Особенно этого следует опасаться сегодня, когда родители, зачастую новоначальные христиане, троцкистскими и большевистскими ухватками думают взрастить православных детей. Главное в обретении веры ребенком — вовсе не богословское семинарское образование, но общесемейная атмосфера благоговения перед Святыней, уважительное отношение отца и матери друг к другу, ощущение живой связи с Церковью, особенно — в воскресные и праздничные дни, непрестанная молитва родителей за детей. Дети, погруженные в эту благотворную воспитательную среду, формируются как настоящие личности, они обязательно определятся в своих склонностях, интересах и призвании, и родители не постыдятся, на кого бы они ни решили выучиться: на инженера, бухгалтера или врача.

Готовя ребенка к выходу в самостоятельную жизнь, нужно научить детей способности отделять пшеницу от плевел и различать свои помыслы, оценивать с духовной точки зрения те события и явления современной жизни, с которыми им неизбежно придется столкнуться. Ведь знание об этих вопросах и составляет главное сокровище Православия. Мне, как преподавателю и духовнику классической православной гимназии «Радонеж», одной из первых московских гимназий, очень отрадно было встретить такой навык в тех выпускниках гимназии, которые по ее окончании стали студентами светских московских ВУЗов. Многие из них вовсе не отличались благочестием в старших классах, но ныне, делясь своими нынешними студенческими впечатлениями, все они отмечают, что главный итог обучения в гимназии — это умение разбираться в людях и идеях, умение увидеть уклонение от истины в том учебном материале, которые предлагают им их нынешние педагоги, увидеть заблуждение, ложь, подмену. Они оказались способными избежать того множества ловушек, которые расставляет мир человеку, непросвещенному верой. Вот это, я думаю, главная задача воспитания — не ограничивать детей на каждом шагу и запрещать делать все, что не по нраву взрослым, но сообщить им импульс живой веры, заронить в их сердца огонек смысла, огонек разума, чтобы они пронесли по своей жизни как главное свое достояние свечу веры, возженную руками педагогов и родителей».

Какие бы вы могли дать рекомендации по выбору православным юношей или девушкой своей будущей профессии?

Отец Артемий: «Разумеется, в современном мире существуют области или, как сегодня говорят, «сферы рынка», работать в которых для православных грех. Рэкет, игорный бизнес, мошенничество или блудное сводничество ничего общего не имеют с христианской совестью и заповедями Божиими. Но это, так сказать, крайние случаи, и я верю, что большинству верующих людей никогда не приходится становиться перед таким неприглядным выбором. Сомнения часто возникают по другим, менее ярким поводам: можно ли православному работать за компьютером? Позволительно ли верующему человеку идти работать в банк? В этих вопросах слышится стремление к нравственной чистоте и совершенству, но, увы, к совершенству скорее внешнему, чем внутреннему. Таким образом, многие православные пытаются выразить свою «церковность» — эту личину благочестия, православный антураж, химеру, по выражению святого старца Льва Оптинского.

Если что-либо в силах помешать исполнению нами своего христианского долга, то это вовсе не банк и не компьютер, а только мы сами. Христианам запрещена лихва и ростовщичество, но одно дело, когда человек дает деньги под проценты своему соседу, а совсем другое дело представляют собой безличные банковские финансовые отношения. Для православного не будет грехом работать сотрудником банка или держать свои деньги в сберкассе. Грехом будет совсем иное — недобросовестное исполнение своих служебных обязанностей, повлекшее за собою ущерб для банка и его клиентов, или излишнее упование на свои сбережения в сберкассе как способ устроить свою жизнь без Бога, по своей воле.

Сегодня трудно представить себе бухгалтера, инженера или книгоиздателя (в том числе православного книгоиздателя), без компьютера на рабочем столе. Прежде всего необходимо иметь в виду, чем занимается человек, сидящий за компьютером, а вовсе не отрицать это чудо прогресса как таковое. Огромный вред могут нанести компьютерные игры, но четкое исполнение порученной руководством работы на компьютере для православного не только не предосудительно, но даже честно и всяческой похвалы достойно.

Что же касается профиля работы, то необходимо избегать греха и зараженности сердца страстью, а оставаться честным и порядочным человеком можно, занимаясь самыми разными вещами. Так что, если ваш сын или дочь сделает выбор в пользу светского учебного заведения, само по себе это не страшно. Ничего дурного ни в экономическом, ни в педагогическом, ни в статистическом ВУЗе или техникуме нет. Духовные искушения и опасности могут возникнуть на любом поприще, будь оно светским или церковным. Более важен в этих обстоятельствах не выбор профессиональной стези, но навык обращаться в сложных обстоятельствах за помощью и советом духовника.

Многие православные учебные заведения в последние годы стали заниматься обучением по вполне светским направлениям — историко-филологическому, юридическому, экономическому, экологическому и прочим. И, конечно, самым высоким призванием является священство. Вспомним изречение святого праведного отца Иоанна Кронштадтского: «Если бы мы, священники, были тем, чем нам должно быть, дьяволу бы не было места в наших городах». Православный пастырь это чудо нашего времени. К сожалению, ныне состояние духовенства не блестяще. Это понятно, ведь оно приходит из мира, и все-таки пастырь, горящий любовью к Богу и людям, сочитающий в себе и духовное, и внешнее земное знание, явяляется одновременно и учителем, и врачом.»

Евгений Кунин: «Выпускник православной школы, по моему мнению, может избрать для себя любую стезю. Каждому воспитаннику школы (а тем более школы православной) можно пожелать принимать это решение зрело и ответственно, учитывая обнаруженные в себе в процессе учебы Богом данные таланты и способности. Такое обнаружение своего служения и служит основным содержанием предыдущих лет учебы. Это принципиально иной подход, чем традиционный сегодня «выбор профессии». Здесь происходит не выбор профессии, а выбор способа устроения жизни: жить в сторону Промысла Господня о себе или вопреки этому Промыслу. А когда молодого человека, после девяти или одиннадцати лет урочно-предметного обучения спрашивают, куда он хочет пойти учиться или работать, случается совсем противоположное. В своем отказе от отцовства, что для людей сегодня является повсеместным, выпускник внимает не воле Отца Небесного и не советам более опытных людей, но своему самочинию, принимаемому за самостоятельность. И потом блуждает по жизни. Дипломы, аттестаты и сертификаты должны восприниматься не как цель последующей учебы, но как необходимые условия выхода на реализацию себя в деле социального служения. Если делу, которым ты Господу служишь, способствует титул академика, то почему бы его не иметь. Почему бы не стремиться стать академиком. Если для более полной реализации способностей необходимо выйти из положения рядового рабочего и стать начальником цеха — не след чураться идти «на повышение». Можно стать и начальником цеха.

Вопрос не в титулах и почестях, а в том, зачем они нужны православному и как он ценностно ориентирован. Считает ли, что награды, деньги, похвалы важны сами по себе или стремится к ним в том случае, если они нужны для более полного исполнения своего социального служения, благословленного Богом и Церковью».

Почти сражу же после окончания школы юношам приходится идти в армию. В обществе в целом и в среде православных в частности существует сильное негативное отношение к армейской службе. Можно ли согласиться с мнением о ее пагубности для неокрепшей молодой души, особенно для верующего? Как подготовить юношей к службе в армии?

Отец Артемий: «Война — суровое дело. Чаще всего в истории она бывала порождаема греховным себялюбием. Но одно дело война захватническая, а другое — освободительная. Христианин по природе воин, и хотя нам заповедано прежде всего духовное оружие, а главные враги наши — страсти и пороки, тем не менее, для христианина должно быть свято все, что относится к мирному благоденственному житию Отечества. Поэтому сегодня, когда Россия раздираема в разные стороны подобно Тришкиному кафтану, когда обостряются смуты и расколы, нам особенно важно воспитывать детей в установке на защиту единства России.

Безусловно, безобразия, творящиеся в нынешней российской армии, совсем не способствуют укреплению обороноспособности страны и поднятию воинского духа. Но православные сегодня имеют некоторое разрешение этой проблемы. Я имею ввиду православные воинские части, расположенные под Сергиевым Посадом и в некоторых других местах. Таким образом, становится возможным, избежав неоправданной жестокости, сохранить саму суть армейской службы, ведь сегодня наше Отечество как никогда ранее нуждается в сознательных и духовных защитниках. Задача защиты России, этой великой православной страны, воспринимается христианством очень органично. Даже те испытания, которые встречает молодой православный, пришедший в армию, имеют для него смысл духовной закалки, поскольку требуют проявления христианских черт его характера: стойкости, терпения, умения нести свой жизненный крест. Но не следует также впадать в обольщение и считать армейскую службу сплошным подвигом. Для многих армейские годы оказываются не под силу. Армия, как и любой экзамен, выявляет огрехи и минусы, а многие подростки в наше время настолько изнежены и распущены своими родителями, что служба в армии может обернуться для них очень плачевными физическими и душевными последствиями.»

Евгений Кунин: «Главная черта предармейской подготовки детей — ее ненарочитость. Знаете, если мы ограничимся высокими словами о долге перед Отечеством, станем расписывать перед ними армейский героизм, такая «подготовка» может послужить будущим воинам не на пользу, а во вред: 18-летнему юноше очень сложно будет усмотреть что-то возвышенно-героическое за каждодневными построениями и рутинными хозяйственными работами. С ним может произойти срыв, подобный тем, которые происходили с романтически настроенными студентами-медиками или геологами после производственной практики в больнице или в геологической партии. Столкнувшись с реалиями своей будущей работы, они нередко приходили в состояние настоящего шока и наотрез отказывались учиться дальше.

И все же служба в армии способна занять особое место в становлении юноши. Именно после призыва в армию для выпускника православной школы наступает тот момент, когда он встречается с миром и получает возможность применить на практике знания и навыки, приобретенные раньше. Армия — это олицетворение нашего мира, зачастую его усугубленное карикатурное изображение. Так что, если эти навыки у молодого человека имеются, армия становится особым моментом, в который гораздо проще определиться в своей нравственной позиции. Армия ставит все точки над «i». Здесь понятно, кто есть кто. Здесь нет тех множественных компромиссов между добром и злом, которыми изобилует жизнь «на гражданке».

Развитие в детях все тех же базовых навыков и умений взаимодействовать с людьми, делать общее дело, быть в подчинении, уповать на Бога, просить о помощи свыше — в этом и должна состоять православная предармейская подготовка. Здесь хорошо помогают выезды в летний лагерь, походы и экспедиции. В их программу легко включить длительные пешие переходы, общие бытовые дела, которые развивают выносливость и взаимовыручку. Дети учатся быть вместе, совершать действие сообща, помогать друг другу.

Установка на армию также способна значительно помочь взрослым в их воспитательной работе. Ожидание скорого ухода в армию заставляет ребят собраться. Если молодой человек имеет в виду, что через 2-3 года ему придется встретиться со значительными трудностями, уже одно это сознание побуждает его тщательнее трудиться над собой. Так что в целом я оценил бы воспитательную роль службы в армии как положительную.

Другое дело, что это серьезное испытание оказывается по плечу далеко не всем юношам. Армия полезна не сама по себе. Служба идет на пользу тому, кто способен из нее эту пользу извлечь. Многие молодые люди и в 18 лет остаются совершенно инфантильными существами, по своей социальной зрелости едва дотягивающими до 10-12 летнего уровня. Для таких армия — катастрофа. Именно такие юноши, попадая в армию, нравственно ломаются и доходят до любых крайностей, вплоть до самоубийства. Их просто нельзя брать в армию. Никакие они не защитники — они не способны никого защищать. Общество должно представлять им выбор: служба в армии или иная социальная работа».

Вами была высказана мысль об ответственности православных за происходящее сегодня в России. Как понимать эту ответственность? У руля государства находятся люди далеко нецерковные, к позиции Церкви и мнению верующих прислушиваются мало. Какой взгляд на политику и участие в ней должны иметь православные? Какое отношение к политике прививать детям?

Евгений Кунин: «Беда не в политике, а в политиках. Давайте, наконец, снимем вуаль с этих понятий и честно признаемся себе: политики — это просто государственные чиновники, а сама политика — это не какая-то загадочная и постоянно флиртующая дама, а всего лишь государственная служба. А там, где служба, там есть служащие, то есть вполне земные люди, к которым могут и должны быть применяемы понятия чести, долга, ответственности. Неумение же служить, сотрудничать, отзываться на нужду являются сегодня, как мы уже говорили, общим явлением. Те же беды и среди политиков. Внутренняя несостоятельность и инфантилизм этих «беспризорников» существенно усугубляют нынешний социальный кризис в России. Любая область общественной жизни: политика, промышленность, ремесло, искусство, наука сегодня испытывают острый дефицит в ответственных решениях. А основы этого закладываются в школе, которая не хочет заботиться о том, чтобы знания не были голой абстракцией и обеспечивались практическим опытом детей.

Воспитывать детей в политическом отношении, с моей точки зрения, вовсе не означает проводить для них ежедневные политинформации, рекомендовать читать или не читать определенные газеты или ориентировать их в пользу какой-то из политических партий. Это значит готовить к жизни новое поколение людей, способных в силу своих профессиональных, нравственных и духовных качеств занять в будущем любые, даже самые высокие должности и посты и, находясь на них, проявлять себя самым ответственным и нравственным образом».

Отец Артемий: «Наша православная вера неразрывно связана с судьбами нашего Отечества. И хотя христианин безусловно должен более принадлежать небу, нежели земле, все же нам должно помнить, что наша Родина, некогда именовавшаяся Святой Русью, а ныне Россией, была собираема Самим Господом и Его Пречистой Матерью в единую державу, а собирателями ее были не только князья и цари, но и преподобные угодники Божии, такие, как святой Сергий Радонежский и святой Иосиф Волоцкий. Христианство рассматривает нашу земную жизнь как подготовку к жизни вечной. Следовательно, наши гражданские добродетели можно рассматривать, как лучшую школу для возрастания к духовному совершенству, заповеданному и осуществленному Христом. Православный христианин менее всего космополит, гражданин Вселенной. Умея любить всех, сострадать ко всему человечеству, православный ощущает себя причастным к своей национальной культуре, чувствует себя чадом своей земли, которая его породила, вскормила и воспитала.

Сегодня мы живем в жестокое сложное время, когда крушатся все идеалы, все нравственные устои, когда на пьедестал человеческой алчностью и корыстью возведен золотой телец — жалкий кумир жалких людей. Мы живем в такое время, когда все люди, независимо от их политической ориентации, в личном плане разделены на два лагеря: создателей и разрушителей. Лагерь тех, кто хочет сохранить порядок в обществе и сам руководствуется порядочностью и совестью в отношении к другим людям и стране в целом, и лагерь тех, кто расшатывает, растаски