…Завтра Воздвижение. Завтра, родная моя Еленушка, день твоего торжества. Завтра найденный тобою Крест воздвигают.

Прости, прости меня, святая царица Елена, что я с тобою фамильярничаю. Знаешь, – а ведь ты знаешь! – мой сын тоже со мной фамильярничает. И за руку дергает, и за подол, и на шею залезает, хоть и весит уже и не пять кило, и даже не пятнадцать…

Крестили меня 19 лет назад. Крестить крестили, а что, зачем и почему – объяснить забыли. Зато подарили книжку протоиерея Серафима Слободского «Закон Божий». Я просто дышала этой книгой, этой золотой виноградной лозой на обложке, этими ерами и ятями, этими простыми объяснениями. «Молитва – это наш разговор с Богом». И всё, и после этого никакой «суеверно-оккультный» подход к Церкви уже не грозит.

«Молись своей святой», – сказал мне тогда кто-то. Ну кто же знал, что есть такая святая Юлия, кто бы показал тот замурзанный листочек, куда переписали дату моих именин с не менее замурзанного церковного календаря! Возможно, что-то об этом значилось в свидетельстве о моем крещении, но и сей документ был моими родными заботливо потерян.

Ну кто ж ты, моя святая-то, а? Кому молиться-то? Я в свои неполные тринадцать ни одной святой не знаю! И никто из родных не знает! В полной растерянности я открыла Слободского, это ж такая книга! – там же на все вопросы должны быть ответы, и даже о том, какая святая покровительствует Юльке в драных тапках, приехавшей креститься из Самары в Питер! Ну вот, что-то уже вырисовывается. На странице – чудный лик в короне и подпись: «Святая благоверная царица Елена». Ну вот и замечательно. Святая Елена, а можно, я буду тебе молиться? Вот, тут даже написано, как это правильно делать…

Шли годы. Глупые, заполошные, безстыжие, безцельные. И вот я уже без пяти минут аспирантка, гордость научного руководителя – воинствующей атеистки, прощающей, похоже, только мне добрые слова о Христе. Слова, слова. Перед каждой сессией я молюсь только мне известными, мною же придуманными словами, надеваю крестильный крест, и зачетка пополняется отличными оценками, а кошелек – «повышенной» стипендией, без которой ходить бы мне зимой в лаптях и в майке. А по окончании сессии я честно объезжаю несколько храмов и долго стою перед иконами, не зная, что я делаю не так. Вроде бы «какая-никакая духовность», вон, карма-йогу штудирую, да еще то, что потом назовут «транссерфингом реальности»…– забавно. Мы с друзьями-подружками веселимся. Сосредоточишься эдак, замерзая на остановке, и выдаешь вслух: «Итак, сейчас из-за поворота появится автобус номер пятьдесят – икарус, а за ним тоже пятьдесят, но старый и пустой!» Остановка шушукается: «Больная, что ли? Пятидесятый маршрут на старых не ездит, и вообще пятидесятому сейчас перерыв на час, мерзни еще…» И тут появляется из-за поворота мой «заказ», и друзья-подруги восхищенно ахают: «Вот это сила духа!»

Веселимся. Только в душе как гроб поставили.

И так и было, пока с курса не пропал один человек.

Пропасть совсем он (точнее, она), конечно, не пропал. Но на занятиях Лены не было. Ползли страшные слухи: дескать, у Лены смертельная болезнь, Лена в больнице… Я спрашивала, в какой, никто не знал. И вот я ее встретила. И ахнула.

На больную Лена не была похожа. Скорее в ней было что-то… наконец-то выздоровевшее. С отросшими, своего красивого цвета волосами, в длинной юбке, без краски на лице она смотрелась королевой, сшедшей со старинной картины. Я вдруг почувствовала себя рядом с ней «голодранцем» – если не шутом – с тех же картин, в этих дурацких неудобных обтягивающих штанах, с коричневой помадой и черно-красно-белыми ногтями.

– Лена, как ты себя чувствуешь?..

Наш разговор длился час за часом. Он начался в коридорах университета, продолжился в каком-то обшарпанном транспортном средстве не помню какой модели, чуть замедлился у врат кафедрального собора, где я единственной черной перчаткой (со стразами и отрезанными «пальцами») наскоро размазала по щекам авангардную помаду.

В соборе я бывала и раньше. Но после рассказа Лены каждая икона – да что там икона! – каждый сантиметр пола по-другому говорил со мной! И я – с ним.

Написанная неизвестным мне художником прекрасная властительница на стене прижалась к Кресту Господню. Вот она. Святая царица Елена. И привела меня к ней тоже – Елена. И все мои лучшие подруги – Елены, это точно. «Лен, Лен, я завтра с тобой на исповедь!» Наутро я напугаю Лену сильно потрепанным видом – через родственников в храм пришлось прорываться с дракой, – и долго-долго буду излагать бедному молодому батюшке, чего успела понатворить, чем заложила-закрыла для себя, как кирпичами, дверь к Богу…

Шло время. Я работаю. Я никак не заставлю себя прийти на исповедь вновь. Я так и не начала ходить в храм. Чего я боюсь? Не знаю. За эти годы я видела близко только одного батюшку, и то потому что мы его на мероприятие приглашали… Его зовут батюшка Геннадий, и он похож на доброго Деда Мороза. Сказочный и добрый.

Неподалеку от работы выстроили маленький деревянный храм. Он кажется янтарным, он светится. Он дивный, он чудный, но я не могу зайти. По вечерам идет служба, я стою в сугробе по колено, смотрю в окно и громко реву, но зайти не могу.

Однажды я так дождалась конца службы. Глазам не поверила, когда из храма вышел батюшка Геннадий. Он ушел, а я подошла и пересохшими губами спросила:

– В честь кого храм?

– В честь царицы Елены, сестренка…

Я замерла. Но ненадолго.

– Значит, это храм для меня! – громко заявила я и вошла.

Приход стал мне родным. Батюшка Геннадий, истинный праведник и любящий отец, – духовным отцом.

…Мы с Гухом сидим в больнице. За нами приехала «скорая» из другой больницы, не их профиль… А ведь сегодня мы были у мощей святых, были на службе в честь Казанской… Красавица-врач заполняет последние бумаги, бедный сынок постанывает на моих руках.

– Санюш, все святые сегодня с нами. Все, кому мы особо молились, и святой Александр Невский, и Николай Чудотворец, и даже святой Виталий и Амфилохий Почаевский! К их мощам мы сегодня… Слушай… а моя святая Елена?

К изумлению собравшихся, я касаюсь плеча красавицы-врача:

– Вы случайно не Елена?

– Елена! – изумленно выдыхает она.

Я протягиваю ей иконочку святой, которая всегда со мной. И она безропотно принимает.

***

Прости, прости меня, святая царица Елена, что я с тобою фамильярничаю. Знаешь, – а ведь ты знаешь! – мой сын тоже со мной фамильярничает. И за руку дергает, и за подол, и на шею залезает, хоть и весит уже и не пять кило, и даже не пятнадцать…

Интересно, сколько вешу я с моими грехами? А ты меня все несешь и несешь…