На днях освящал квартиру в одном доме…
Смотрю, хозяева хорошо подготовились: иконки, крестики-наклейки, свечи, ладан, елей…. Стоп. Смотрю: в елее какой-то красный осадок и взвесь. Я даже подумал сначала, что это масло с Соборования. Начинаю выяснять. Мне объясняют, что туда, КАК И ПОЛОЖЕНО (!), добавлен… соус Тaбаско!!! Я в шоке. «Ну, как же!» – Говорят мне. – «Мы сделали все так, как ты велел Пете и Свете!». Петя и Света – это наши общие хорошие знакомые (имена вымышлены), которым я полгода назад тоже дом освящал. И вот, оказывается, в чем дело…
Звонят мне как-то эти Петя и Света, просят чтоб я приехал и дом их освятил, а то «совсем невмоготу стало: все ругаемся, да ругаемся – уже к разводу все идет». Я прихожу к ним, расспрашиваю, что да как, а они наперебой, как маленькие дети, жалуются друг на друга. Я все выслушал… Ладно, говорю, а теперь давайте помолимся, а потом поговорим…
Помолились, освятили, окропили… «А что теперь делать с маслом, которое осталось?» – спрашивают меня. Я в шутку отвечаю: нужно взять соус Табаско (можно и Чили, но у православных больше принято использовать Табаско), добавить его в елей и языки свои мазать сразу, как ругаться начинаете… А языки, надобно заметить, у них у обоих огого! Выясняется, в общем, что они потом так и сделали!!!
И как, спрашиваю, это им помогло? А то!!! «У них, типа, уже полгода как опять сплошной медовый месяц, тишь да гладь, ходят по улице, мизинчиками зацепившись, в религию ударились… А она еще вроде как и забеременела – спросить не удобно, но очень похоже»…
Вот эти самые Петя и Света и объяснили, как нужно правильно приготовиться к освящению квартиры…
Короче, вы все еще ругаетесь? ТОГДА Я ИДУ К ВАМ!!!
священник Андрей Лебедев #Притчи@ot_unosti
|
Кака така любовь? «Настоящая любовь не та, что выдерживает долгие годы разлуки, а та, что выдерживает долгие годы близости», — вот уж воистину правда. Как раз примерно над этим я и думаю уже некоторое время. Долгие годы близости это тебе не фунт изюма. Учитывая, что все мы далеко не идеальны. Нет, про долгие годы разлуки это очень красиво, и в разлуке куется настоящая любовь (наверное), но постоянная близость порой становится куда более серьезным испытанием на крепость чувств. Как их выдержать, эти долгие годы, и не надоесть друг другу? Во многом выручает привычка. Часто можно услышать: «Да какая там любовь, привыкли просто». И привычка в данном случае видится чем-то унылым, тоскливым, веет от нее безысходностью. Мол, куда деваться с подводной лодки. Страсть всякая закончилась с годами (если и была когда-то), все держится только на привычке. А мне хочется сказать слова в ее защиту, потому что я вдруг стала понимать: привычка — это прекрасно! Хорошая привычка, конечно. Есть у меня любимый фильм «Любовь и голуби». В юности я смотрела его и хохотала, а теперь смотрю и плачу. И каждый раз вижу все новый и новые глубины житейской мудрости. «Кака така любовь?» Что было у героев, любовь или привычка? Или любовь-привычка? Вот что я поняла в процессе семейной жизни — никакой любви без привычки не получится. Такая прозаическая и бытовая истина. На страсти и нежности не уедешь далеко. Интересно было бы провести эксперимент — отправить на необитаемый остров молодую пару, страстную и романтичную, и людей, проживших долгие годы вместе, у которых (как они думают) осталась только привычка. Кто быстрее разругается, кто успешнее приспособится к экстремальным условиям, кто по возвращении останется вместе? Может быть, я рассуждаю как старая ворчливая бабка, но почему-то мне кажется, что у «привычных» все будет куда лучше. Что скрывать, почти всем нам иногда кажется, что вся наша семейная жизнь превратилась в ужасную рутину. Даже тем, кто, в общем, живет хорошо, в любви и согласии. Если смотреть только снаружи, на внешние события, как будто бы так оно и есть. Где страсть, где нежность, где новое-интересное? Все тот же режим, те же носки-трусы-обеды-ужины, усталость и желание, чтобы от тебя все отстали. Возможно, конечно, бывают такие семьи, где каждый день фейерверк, но это большая редкость. К тому же, как мудро говорит моя подруга, снаружи все не так как внутри. Как все выглядит — это одно, а как изнутри воспринимается — совсем другое. Бытовуха нас заедает, половая активность угасает с возрастом, с романтикой туго — и вот уже думаешь, что совместная привычная жизнь — это какая-то тоскливая тощища. Ну, правда же, столько лет все одно и то же. Все привычно. А хочется чего-то большого и светлого, ах-ах. А вот дальше уже как посмотреть. Может быть привычно хорошо, а может быть и привычно плохо. Если привычно плохо, тут особый разговор. А если привычно хорошо — разве это не прекрасно? Конечно, всегда в жизни чего-то не хватает, одним страстей, а другим, наоборот, размеренности и спокойствия. Только вот привычное спокойствие гораздо труднее обретается и формируется, вулкан взорвать легче. Привычка — необходимая часть любви, эдакий цемент для отношений. Хотя цемент слишком быстро затвердевает. Вот если представить такой материал, который скрепляет, но остается гибким, самое то. Привычка позволяет нам терпимее относиться к чужим недостаткам, смиряться с ними. Бывает, что-то в человеке поначалу раздражает, чаще всего — какая-то мелочь, которая не соответствует лично твоему видению. Но со временем ощущение сглаживается, и ты с недоумением реагируешь, когда кто-то посторонний спрашивает тебя — и как ты это терпишь? Что терплю? Разве это нужно терпеть? Это обычно и привычно. И в этом тоже любовь, спасибо привычке, которая становится защитной реакцией от собственного эгоизма. Я и сама иногда своих подруг так спрашиваю, и они в ответ так же искренне удивляются — а что тут такого? Иногда, когда мне уже самой тошно от себя, я спрашиваю мужа, неужели тебя не раздражает, например, то, что я мерзко ворчу? Он отвечает — да нет, я привык. Это вызывает улыбку, в которой с одной стороны юмор, оценка тонкой шутки-подкола, а с другой стороны — и радость. О, спасибо, спасибо тебе, Господи, за этот бесценный дар — за возможность привыкнуть, как бы мы жили без него? Еще один плюс привычки (если она, конечно, полезная) — многие вещи, которые раздражали в человеке, со временем становятся даже милы. Иногда — потому что узнаешь их корень, их подоплеку и по-иному оцениваешь, чем раньше, а иногда — просто так. Потому что привычно, потому что это дает ощущение крепости и теплоты, как дома милы даже старые, потертые вещи с дефектами. Но что я все про привычку и близость, пора и про разлуку. Про нее как раз даже романтично. Иногда думается, что пожить вдали друг от друга какое-то время может быть полезно. Обдумать, оценить чувства, соскучиться, увидеть человека по-новому. Но на практике все выходит иначе. Даже когда разлука вынужденная, когда никак нельзя ее избежать. Потому что есть привычка, а есть и отвычка. С возрастом, как ни странно, отвычка становится все сильнее. Может быть, это связано с кризисом среднего возраста, с переосмыслением своей жизни, своего места, своей роли. А может быть, все вообще индивидуально. По молодости мне казалось, что долгую разлуку перенести решительно невозможно. Муж уходил на сутки, а я считала минуты до его возвращения. Особенно, когда родился первый ребенок. Тут я саркастически улыбаюсь, ибо причины ожидания были уже не столь романтичны — требовалась его помощь. Потом начались летние поездки на дачу, и вот уже пять дней, а то и все десять мы могли не видеться. Хорошо еще, что всегда был под рукой телефон, вы даже не представляете, сколько денег улетало у нас на переговоры… Я даже перестала так уж любить лето, потому что надо было выбирать — либо быть вместе, либо вывозить детей на воздух. Моя бабушка, прожившая с дедом более 50 лет до его смерти, поражала своим спокойствием на этот счет. Я никак не могла понять, как она могла всю жизнь переносить длительные дедовы командировки. А он, бывало, уезжал на два-три месяца, а то и на полгода. Правда, их жизнь началась с «командировки» длиной аж в пять лет — дед ушел на войну. Может быть, это так и закалило бабушку. Я очень жалею, что пока она была жива, не расспросила ее подробнее, каково это, ждать пять лет, что она испытывала и как потом заново начинать жить с человеком, который наверняка изменился. Трудно ли было, или все вышло легко и естественно? Неудобно было спрашивать как-то, да по молодости и самоуверенность заедала — как бы то ни было, у нас все будет по-другому. А ведь сколько известно случаев, когда люди не стали жить вместе после длительной разлуки. Просто не смогли, изменились, не узнали друг друга. Вовсе не потому, что были плохими, нечестными, и даже не потому, что не любили друг друга. Любили… когда-то. Как говорится, была любовь да вся вышла. Наверное, есть какой-то особый склад характера, когда в разлуке только укрепляются чувства. Но я все больше стала замечать, что «отвычка» — страшная вещь. То, что было для тебя незаметным и милым, после некоторой разлуки внезапно бросается в глаза с новой силой. А привычка жить порознь быстро прилипает, и даже, о ужас, начинает приносить удовлетворение. С одной стороны, по-житейски это очень удобно, особенно, если разлука неизбежна по объективным причинам. А с другой стороны — страшно-то как, отвычка хуже привычки… *** Перечитываю написанное и понимаю, что со мной случился конфуз. Вот ведь незадача — хотела доказать красивую теорию и сама себе стала противоречить. Выходит, любовь сохранить всегда нелегко, что в близости, что в разлуке. Везде свои подводные камни, во всем нужен баланс. Любовь, она такая, с ней не пошутишь. Все время держи ухо в остро и не расслабляйся. Некогда расслабляться, любить надо! Елизавета Правикова источник: http://www.matrony.ru/kaka-taka-lyubov/#ixzz3HubwjauL
|
“...Оно и видно, что больной!” (всем советую прочесть!)
Как же мне хотелось к концу Великого поста написать что-то светлое. Что не пролетел он как обычно впопыхах и никчемной суете, и я хоть на шаг, но приблизилась к Богу. Что я не просто не ела мяса, клала поклоны и читала правило, а открыла свою душу и впустила туда Спасителя.
Что я не только стояла в церкви на длинных службах, тайком любуясь собой, а взглянула на человека, который меня раздражает, – вонючего бомжа, алкаша, неверующего члена семьи, да кого угодно, – и вдруг увидела в нем Его. Его! Чистого и прекрасного! И что теперь я, ликуя, могу крикнуть: “Христос Воскресе!”. А мне ответят: “Воистину воскресе!” Нет, Он, конечно, воскрес, иначе бессмысленно все. И я и так крикну это с радостью и трепетом.
Но я хотела чувствовать, что живо мое сердце, и я не зря постилась…
… Шла Литургия Великого четверга. Я собиралась причащаться и, пробравшись через толпы народа почти к самому алтарю, затаив дыхание, вслушивалась в слова молитв.
Я знала, что опять за пост потерпела поражение по всем фронтам. Но может хоть сейчас, в эти дни, когда вот-вот произойдет страшное, и Христос, которого я так люблю, пойдет за меня на жуткую смерть, я возьму себя в руки стану – не достойной этого, нет… Это невозможно. Но хотя бы немного чище. А еще я слушала про Иуду и думала, что какая бы я не была, я никогда не предам Спасителя. Никогда!
Я посмотрела вокруг. Рядом стояли люди, знакомые и нет, и мне казалось, что они чувствуют то же – никто из нас не предаст Христа.
“Вечери Твоея Тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими: не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам яко Иуда...”, – пели в храме. И мы все были там, на той Вечери, рядом с Христом. Мы молились, крестились и были собраны, как никогда…
И вдруг по благоговейным рядам прошло какое-то волнение. Что-то “инородное”, несоответствующее моменту появилось на нашей со Христом вечере.
К алтарю пытался пробраться какой-то мужчина. Лысый, худой, со странно-горящими глазами.
Кто-то молча пропускал, как будто и не замечая его острых локтей, потому что был весь ТАМ – со Христом. Кто-то удивленно смотрел. Кто-то раздраженно шипел: “Имейте совесть, вы мешаете людям молиться!”
– Мне надо в алтарь! Мне очень надо! – повторял мужчина и пробирался вперед.
“Надо же, сумасшедший какой-то, – мелькнуло у меня в голове. – Ну да, такие часто туда ломятся. Особенно на Страстной”.
Мы, стоящие впереди, теснее сомкнули ряды перед его носом.
– Пожалуйста, пропустите, – просил он и из последних сил пытался прорваться.- Мне надо исповедоваться.
– Исповедь закончилась! Надо вовремя приходить! – строго сказала какая-то бабулька и, умиленно посмотрев на икону, перекрестилась.
– Нельзя в алтарь! – квакнула я и, встав перед дядькой, решила, что умру, но неблагочестия не допущу.
– Не толкайте меня, я больной, я сейчас упаду, – простонал мужчина, обращаясь к кому-то.
– Оно и видно, что больной, – ехидно раздалось откуда-то сзади.
– Подумаешь, задели его слегка, – донеслось сбоку.
“Вот хам, – подумала я. – Захожане, что с них взять!”.
И еще сильнее и благочестивее вросла в пол.
В этот момент из боковой двери алтаря, перед которой все это происходило, вышел один из священников.
“Ну, сейчас он ему устроит, – потерла я про себя руки, – раз нас не слушает”. И облегченно перекрестилась.
Но батюшка посмотрел на него, и, протянув руку, вырвал из нашей толпы. А потом обнял за плечи и, отведя чуть в сторону, начал исповедовать. Из двери выглянул другой священник и через несколько секунд вынес странному дядьке стул. Мы, благочестивые прихожане, удивленно переглянулись.
“Чадо крутое что ли?” – было написано у нас на лицах. Да нет, не похож. Неказистый слишком.
– Да это же N! – всплеснула руками одна старушка.
Я пригляделась. Да! Это был N. Раньше он был постоянным прихожанином и даже вроде кем-то работал в храме. Мы мало общались, но я знала его в лицо. А потом N. заболел онкологией и на какое-то время исчез. Он так изменился, что в тот день мы его не узнали.
– Надо же, еле сидит, а пришел в храм, – прошептал кто-то, знающий мужчину…
Мне было видно N. Бледный и слабый он, действительно, еле сидел на стуле, вздыхал и вытирал лицо. Было видно, что держится он из последних сил. Но пришел, хоть и опоздал.
Я вспомнила, как он просил пропустить, туда, вперед, к Богу. А мы дружно сомкнули ряды. И задохнулась от стыда.
Я видела, как просветлело его лицо, когда он причастился. Потому что, он шел ко Христу и успел! И как улыбнулся мне потом. И чуть не разрыдалась…
Я хотела опять почувствовать, что мы все ТАМ – на той Вечере, с нашим Спасителем. И не могла. Нас там не было. Что-то “инородное” прошло по нашим рядам. И исчез Бог из наших сердец. Там были пустота и склоки. И мы просто стояли в храме.
Я думала о том, что я не Иуда и никогда не предам Христа. Я обязательно увижу Его в любом человеке – в ближнем, в дальнем, приятном и неприятном. И знала, что это не так. Что я опять оттолкнула, не поверила, не пожалела, и не предательство ли это?
Я хотела написать что-то светлое. Что пост прошел не зря и воскресло сердце мое… Но воскресло ли оно?
Елена Кучеренко
|
Привыкайте счастливыми быть!
Просыпаться с улыбкой лучистой…
И со взглядом, по детскому, чистым,
Привыкайте друг друга любить…
Научитесь плохое не звать,
Предвещая заранее беды…
Вы ведите другие беседы…
Научитесь душой расцветать…
Привыкайте добро замечать
И ценить то, что жизнью даётся…
И за счастьем бежать не придётся…
Будет счастье за вами бежать!
Научитесь подвоха не ждать
От людей незнакомых и близких…
Ведь у всех, у высоких, и низких
Есть желание – счастье познать…
Привыкайте не злиться на зло,
А рискните помочь, разобраться…
Если кто-то вдруг начал кусаться,
Значит, в чём-то ему не везло…
Научитесь прощенья просить
И прощать… Вам судьба улыбнётся.
И весна в вашу душу вернётся!
Привыкайте счастливыми быть…
|
ВОТ ЧТО ЗНАЧИТ ЛЮБИТЬ!
За несколько лет до второй мировой войны жила одна замечательная супружеская пара. Они очень любили друг друга. Муж при каждом возможном случае старался выразить жене свою любовь. А она была красива, чувствительна и обладала хрупким здоровьем.
Но вот началась война, и муж должен был отправиться на фронт. Там ему пришлось пройти через много тяжелых испытаний, но каждый раз он чудом оставался в живых. И каждый день молил Бога помочь ему выжить, чтобы вернуться домой, к жене, которую так любил. Мысль о том, что он снова обнимет ее, согревала ему душу и помогала переносить голод, холод и раны.
Когда война кончилась, он, счастливый как никогда, мчался домой, как на крыльях. Вот уже виднеется село, и навстречу ему идет друг! Когда радость от того, что они увидели друг друга живыми и невредимыми, улеглась, друг принялся утешать его, говоря о каком-то испытании, выпавшем ему.
– О каком ты испытании говоришь? – спрашивает муж с замиранием сердца.
– Да ты что, ничего не знаешь? Твоя жена была тяжело больна. Выжить она, конечно, выжила, но только лицо у нее теперь обезображено, – сочувствующе ответил друг.
Муж, как подкошенный, опустился на землю и горько заплакал.
И вот под вечер подходит он к своему дому. Жена, увидев его, не может нарадоваться и всё благодарит Бога за чудо, что он вернулся домой живым! А потом они садятся за стол… и она вдруг понимает, что ее муж, такой любимый, лишился на войне зрения! Думая, что он ослеп вследствие ранения, она не стала ни о чем спрашивать его, чтобы не причинять ему лишних страданий. Стала по-прежнему заботиться о нем, как подобает любящей жене, и они счастливо пожили еще 15 лет.
Потом, после этих 15 лет полного счастья, но и тайных страданий тоже, поскольку она была неизлечимо больна, жена предала Богу душу. А любящий муж закрыл ей глаза… и открыл свои! Все эти годы он притворялся слепым, чтобы не умножать ее страданий».
Вот что значит любить! Сделаться слепым, чтобы не ранить другого.
Нам зачастую тоже было бы лучше закрывать глаза, потому что наш взгляд бывает гораздо тяжелее, чем мы думаем, и тому, на кого мы смотрим, может стать еще хуже от этого укоряющего взгляда. Многие люди лишаются сил для борьбы с собой или с испытаниями, через которые проходят, лишь оттого, что мы посмотрели на них не так, как следовало бы! Из-за нас их жизнь может стать еще тяжелее, ведь мы не видим, как у них болит душа, сокрытая в этом теле-инвалиде, или прикрытая уродством, или какой-нибудь некрасивостью, или пороком, взявшим над ними власть, или депрессией, с которой они борются…
Но чтобы закрыть глаза на это, надо любить! Мы не можем перестать видеть чужое безобразие, когда в нас есть равнодушие, или глупость, или желание маргинализировать человека, но только когда мы проявляем чуткость, деликатность и великодушие.
Нужна ли любовь, чтобы вести себя просто и естественно? Очевидно, да! Нужно любить, чтобы не дать другому почувствовать себя оскорбленным или упрекаемым. Чтобы мы не стали причиной, по которой он страдает, но, напротив, помогали ему, утоляли, насколько можем, его боль.
Не это ли делает Христос в нашей жизни? Мне кажется, Он смотрит на нас закрытыми глазами, ведь иначе мы не смогли бы даже взглянуть на Него, ощущая себя такими виноватыми перед Ним.
А еще я подумал: как же редко мы слышим в наши дни о случаях, подобных этому! Любовь теперь как будто охладела, у нас как будто больше нет сил любить, или, может, мы просто стали слишком эгоистичными?
Раньше отношения между любящими были гораздо долговечнее, красивее, счастливее. Раньше существовали красота и священная любовь двоих. Один простой жест, маленький цветок, один взгляд уже становились источником радости, трепета сердца и счастливых слез. А теперь… Только и слышишь, что о расставаниях и печали. Скандалах и обвинениях.
Все на кого-то жалуются. Все кого-то обвиняют. Очень мало тех, кто брал бы вину и ответственность за расставание на себя. Может, мы больше не можем любить? Больше не можем прощать? Для нас больше не имеет никакого значения любовь? Или мы просто так порабощены любовью к себе, что ближний становится для нас обузой?
Все мы знаем – чтобы отношения, семейная жизнь ладились, надо, чтобы один приумножал своей любовью счастье и красоту жизни другого. Издавна известно, что «любовь – это костер, но он горит, когда подбрасываешь дров», и тогда можно любить непрестанно.
Ни в одной из книг не написано и никто не сказал, будто любить значит только испытывать счастье, нет, любить – значит желать добра и счастья другому. Это значит – отказаться от своего эгоизма и гордости, смириться, чтобы царил мир, молиться в уповании, довольствоваться тем малым, которое у тебя есть, и благодарить за него, быть счастливым, видя, что счастлив другой, и жить возвышающе…
Любить – в этом мудрость жизни. Любить – значит иметь мудрое сердце. Любить – значит владеть наукой, которая исцеляет, а не умерщвляет, утешает, а не уничтожает!
Может, читающие эти строки придерживаются иного мнения, думают, что мне не подобает писать о любовных отношениях, я ведь не знаю, «как это тяжело». Возможно, они и правы, но только, как и всякий священник, я страдаю гораздо больше, чем вы можете себе представить, когда вижу сердце истерзанное, слезы на прекрасном лице другого. А любви ведь так тяжело видеть это…
Архимандрит Силуан (Висан)
|
ЖИТЬ - ЭТО ТРУД
рассказ многодетного православного папы, акушер-гинеколога
Романа Гетманова
"Нашей Маше 22 года, Ане 19 (а ее сыну, Саше, 8 месяцев), Николаю 15, Ксении 13, Мите 11, Севе 9, Кате 6, Фильке — 4 и Степе — годик.
Задачи «наплодить детей» перед нами никогда не стояло. Господь уберег от абортов — и до нашего крещения, и тем более после мы с женой были против этого (в Церковь мы пришли уже после того, как поженились). Да и как профессионал я всегда утверждал и утверждаю, что аборт — это глупо. В России пока мало говорят о том, сколько у нас сейчас бесплодных браков — эта тема только недавно стала обсуждаться. Зато в Европе уже давно все посчитали: таких семей — около 30%. То есть муж и жена здоровы, но по каким-то причинам зачатия не происходит, хотя они этого очень хотят. Так что относиться к беременности как к «случайному последствию» просто нельзя. Случайно ничего не бывает.
Как-то в одном из московских родильных домов я отговаривал женщин от абортов. Сколько всего я тогда наслушался! Помните, профессор Преображенский говорил: «Разруха не в клозетах, а в головах». И вот пример: люди считают, что если с одним ребенком справиться невозможно, то с четырьмя и подавно. Но ведь не так это. У каждого ребенка свой темперамент и свое личностное развитие, и никогда не знаешь, каким он будет, твой малыш. Так что эти слова — прикрытие эгоизма.
Конечно, врачи тоже во многом виноваты, убеждают: «Это для Вашего блага, Вам по состоянию здоровья рожать нельзя, и вообще посмотрите, как сейчас сложно прокормить ребенка, зачем плодить нищету?» Таких врачей самих лечить надо. Может быть, они сами аборты сделали и теперь вот оправдания себе ищут. Но мы стараемся своим примером доказывать обратное. Все наши дети одеты, обуты, чистые и опрятные. Мы никогда не голодаем. Конечно, приходилось много работать, приходилось от многого отказываться, но до грани мы никогда не доходили. Наоборот, всегда все как-то устраивается: если срочно на что-то нужны деньги, они обязательно найдутся. Если жить по-человечески, то все устраивается. Другой пример — мой очень хороший друг, бизнесмен, у него пятеро детей, четверо внуков. А ведь было время, когда я ему деньги на хлеб давал. Так что теория о нищете придумана теми, кто хочет оправдать себя.
Что касается трудностей… Тяжело со школьниками — надо заставлять их делать уроки. Жене иногда кажется: все, это последний раз, когда она с ними тут сидит! Но потом отходит, Господь дает сил и терпения. Еще трудно удержаться, не наказать под горячую руку, в раздражении. Это всегда бывает неправильно. Да и наказать ведь тоже бывает сложно — иногда проще простить. Но надо делать это с холодной головой. Если есть любовь, она все уладит.
Для меня самый теплый момент — когда усталый идешь с работы, открываешь дверь, и к тебе твой малыш на велосипеде выкатывает, а в глазах столько нежности, любви, что все как рукой снимает. Ну, не могу я свою жизнь без этого представить. Или когда мальчишки из школы приходят, видят маленького Степу, с которым полдня не виделись, и кричат: «Степа, как мы соскучились!» Жить друг без друга не могут.
Конечно, и хулиганят они, как все дети, шалят. Соседи снизу спрашивают, почему люстра качается. Ну, что делать? Они же живые люди. Лентяйничают, бывает, своевольничают. Но быстро отходят, вразумляются. Важно, что наши дети регулярно причащаются. Это великое дело. И очень уважают своего духовника. В общем, счастливая, устроенная у нас жизнь". 
|
Дорога в Рай. Притча о том, зачем Смерти коса
— Вы — кузнец?
Голос за спиной раздался так неожиданно, что Василий даже вздрогнул. К тому же он не слышал, чтобы дверь в мастерскую открывалась и кто-то заходил вовнутрь.
— А стучаться не пробовали? — грубо ответил он, слегка разозлившись и на себя, и на проворного клиента.
— Стучаться? Хм… Не пробовала, — ответил голос.
Василий схватил со стола ветошь и, вытирая натруженные руки, медленно обернулся, прокручивая в голове отповедь, которую он сейчас собирался выдать в лицо этого незнакомца. Но слова так и остались где-то в его голове, потому что перед ним стоял весьма необычный клиент.
— Вы не могли бы выправить мне косу? — женским, но слегка хрипловатым голосом спросила гостья.
— Всё, да? Конец? — отбросив тряпку куда-то в угол, вздохнул кузнец.
— Еще не всё, но гораздо хуже, чем раньше, — ответила Смерть.
— Логично, — согласился Василий, — не поспоришь. Что мне теперь нужно делать?
— Выправить косу, — терпеливо повторила Смерть.
— А потом?
— А потом наточить, если это возможно.
Василий бросил взгляд на косу. И действительно, на лезвии были заметны несколько выщербин, да и само лезвие уже пошло волной.
— Это понятно, — кивнул он, — а мне-то что делать? Молиться или вещи собирать? Я просто в первый раз, так сказать…
— А-а-а… Вы об этом, — плечи Смерти затряслись в беззвучном смехе, — нет, я не за вами. Мне просто косу нужно подправить. Сможете?
— Так я не умер? — незаметно ощупывая себя, спросил кузнец.
— Вам виднее. Как вы себя чувствуете?
— Да вроде нормально.
— Нет тошноты, головокружения, болей?
— Н-н-нет, — прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, неуверенно произнес кузнец.
— В таком случае, вам не о чем беспокоиться, — ответила Смерть и протянула ему косу.
Взяв ее в, моментально одеревеневшие руки, Василий принялся осматривать ее с разных сторон. Дел там было на полчаса, но осознание того, кто будет сидеть за спиной и ждать окончания работы, автоматически продляло срок, как минимум, на пару часов.
Переступая ватными ногами, кузнец подошел к наковальне и взял в руки молоток.
— Вы это… Присаживайтесь. Не будете же вы стоять?! — вложив в свой голос все свое гостеприимство и доброжелательность, предложил Василий.
Смерть кивнула и уселась на скамейку, оперевшись спиной на стену.
***
Работа подходила к концу. Выпрямив лезвие, насколько это было возможно, кузнец, взяв в руку точило, посмотрел на свою гостью.
— Вы меня простите за откровенность, но я просто не могу поверить в то, что держу в руках предмет, с помощью которого было угроблено столько жизней! Ни одно оружие в мире не сможет сравниться с ним. Это поистине невероятно.
Смерть, сидевшая на скамейке в непринужденной позе, и разглядывавшая интерьер мастерской, как-то заметно напряглась. Темный овал капюшона медленно повернулся в сторону кузнеца.
— Что вы сказали? — тихо произнесла она.
— Я сказал, что мне не верится в то, что держу в руках оружие, которое…
— Оружие? Вы сказали оружие?
— Может я не так выразился, просто…
Василий не успел договорить. Смерть, молниеносным движением вскочив с места, через мгновение оказалась прямо перед лицом кузнеца. Края капюшона слегка подрагивали.
— Как ты думаешь, сколько человек я убила? — прошипела она сквозь зубы.
— Я… Я не знаю, — опустив глаза в пол, выдавил из себя Василий.
— Отвечай! — Смерть схватила его за подбородок и подняла голову вверх, — сколько?
— Н-не знаю…
— Сколько? — выкрикнула она прямо в лицо кузнецу.
— Да откуда я знаю сколько их было? — пытаясь отвести взгляд, не своим голосом пропищал кузнец.
Смерть отпустила подбородок и на несколько секунд замолчала. Затем, сгорбившись, она вернулась к скамейке и, тяжело вздохнув, села.
— Значит ты не знаешь, сколько их было? — тихо произнесла она и, не дождавшись ответа, продолжила, — а что, если я скажу тебе, что я никогда, слышишь? Никогда не убила ни одного человека. Что ты на это скажешь?
— Но… А как же?…
— Я никогда не убивала людей. Зачем мне это, если вы сами прекрасно справляетесь с этой миссией? Вы сами убиваете друг друга. Вы! Вы можете убить ради бумажек, ради вашей злости и ненависти, вы даже можете убить просто так, ради развлечения. А когда вам становится этого мало, вы устраиваете войны и убиваете друг друга сотнями и тысячами. Вам просто это нравится. Вы зависимы от чужой крови. И знаешь, что самое противное во всем этом? Вы не можете себе в этом признаться! Вам проще обвинить во всем меня, — она ненадолго замолчала, — ты знаешь, какой я была раньше? Я была красивой девушкой, я встречала души людей с цветами и провожала их до того места, где им суждено быть. Я улыбалась им и помогала забыть о том, что с ними произошло. Это было очень давно… Посмотри, что со мной стало!
Последние слова она выкрикнула и, вскочив со скамейки, сбросила с головы капюшон.
Перед глазами Василия предстало, испещренное морщинами, лицо глубокой старухи. Редкие седые волосы висели спутанными прядями, уголки потрескавшихся губ были неестественно опущены вниз, обнажая нижние зубы, кривыми осколками выглядывающие из-под губы. Но самыми страшными были глаза. Абсолютно выцветшие, ничего не выражающие глаза, уставились на кузнеца.
— Посмотри в кого я превратилась! А знаешь почему? — она сделала шаг в сторону Василия.
— Нет, — сжавшись под ее пристальным взглядом, мотнул он головой.
— Конечно не знаешь, — ухмыльнулась она, — это вы сделали меня такой! Я видела как мать убивает своих детей, я видела как брат убивает брата, я видела как человек за один день может убить сто, двести, триста других человек!.. Я рыдала, смотря на это, я выла от непонимания, от невозможности происходящего, я кричала от ужаса…
Глаза Смерти заблестели.
— Я поменяла свое прекрасное платье на эти черные одежды, чтобы на нем не было видно крови людей, которых я провожала. Я надела капюшон, чтобы люди не видели моих слез. Я больше не дарю им цветы. Вы превратили меня в монстра. А потом обвинили меня во всех грехах. Конечно, это же так просто… — она уставилась на кузнеца немигающим взглядом, — я провожаю вас, я показываю дорогу, я не убиваю людей… Отдай мне мою косу, дурак!
Вырвав из рук кузнеца свое орудие, Смерть развернулась и направилась к выходу из мастерской.
— Можно один вопрос? — послышалось сзади.
— Ты хочешь спросить, зачем мне тогда нужна коса? — остановившись у открытой двери, но не оборачиваясь, спросила она.
— Да.
— Дорога в рай… Она уже давно заросла травой. 
|
ПОПРОСИТЕ ПРОЩЕНИЕ ДРУГ У ДРУГА ПЕРЕД СНОМ!
Перед сном мы все просим друг у друга прощения. Чтобы «Да не зайдет солнце во гневе вашем». Чтобы лечь спать без обид друг на друга. Чтобы примирение было частью жизни нашей семьи. Когда я была маленькой, после вечерней молитвы мы обязательно говорили друг другу «прости». Этот обычай есть в монастырях – по крайней мере в тех, где мне доводилось жить. Монахини перед сном кланяются друг другу в пояс и просят прощения, троекратно целуя друг друга в плечи. Конечно, это превращается в формальность, особенно у детей. Но эта формальность – напоминание о том, что мы должны жить в мире друг с другом, что мы обязательно должны просить прощения, если виноваты, и всегда прощать тех, кто нас обидел. И ещё: эта формальность весьма существенно помогает жить на свете братьям и сестрам, которые днем поссорились «на всю оставшуюся жизнь». Гордость и стыд, понимание того, что и вправду я совершила подлость, – всё это мешает признать свою вину. Но вот наступает вечер. И я могу – как будто как всегда – буркнуть: «Прости», и брат – может быть, не так быстро, как всегда, но всё же, как обычно, обязательно скажет: «Прощаю», и придется, как всегда, поцеловаться – и вот уже оказывается, что жизнь продолжается, что мы и вправду помирились, и брат действительно меня простил. Эта формальность помогает прощать, помогает помнить о том, что примирение необходимо и всегда возможно.
Анна Сапрыкина 
|
Мальчик тяжело болел. Много ночей просидела мать у его кровати, моля Бога о помощи. В одну из самых тяжёлых ночей послышался шелест крыльев ангела смерти.
— Не забирай моего сына! — воскликнула мать. — Мой мальчик ещё не вырос и не познал самого главного — любви.
— На небесах он встретит всё лучшее, что есть на Земле, — прошелестел ангел.
— Но что он принесёт с собой?! Позволь ему собрать хотя бы несколько капель любви, и я отпущу его на небо! — взмолилась мать.
— Хорошо. Пусть будет так, как ты просишь. Когда он наполнит этот напёрсток каплями любви, я прилечу за ним снова, — произнёс ангел и положил перед матерью золотой напёрсток.
Когда мальчик выздоровел, мать всё рассказала сыну и попросила:
— Помни, сынок, о нашем уговоре и не торопись любить.
Но разве сердцу прикажешь. Сердце мальчика умело любить, и он с щедростью отдавал этот дар близким. Мать с тревогой ждала момента, когда напёрсток наполнится. Прошли годы, сын стал взрослым. Он любил свою семью, свою работу и друзей. Он с нежностью заботился о матери и отце, а напёрсток так и не наполнился.
Мать снова увидела ангела смерти, только когда сама поднялась на небо.
— Ты перехитрила меня, мать, — засмеялся ангел. — Ни один сосуд не вмещает в себя больше своего объёма, но сосуд любви — бездонный. 
|
Зеркальце
Не приму сужденье наше скорое:
никаких во мне достоинств нет.
Я всего лишь – зеркальце, которое
отражает внутренний ваш свет.
Оттого такая радость встретиться,
друг ко другу тянет за версту,
что глаза мои – всего лишь зеркальца –
вашу отражают доброту.
Станет главным нашим достижением:
сторонясь реклам и мёртвых схем,
сделать сердце – Божьим отражением.
А затем его зеркалить всем!
Протоиерей Андрей Логвинов
|
|
|
