Встречаются два приятеля: -привет. ну как ты встретил Новый год? -ну сначала по телевизору новогоднее обращение Путина послушал, а дальше ничего непомню, проснулся 13 января в помойке без ш....танов)))))
|
Информация взята из группы http://vk.com/club58965362
ХРАМ СВ. АЛЛЫ И УСАДЬБА РИХТЕРОВ В СТ. ПОТЛОВКЕ Колышлейского р-на пензенской области http://pravznak.msk.ru/album_file.php?user=anuta42&album_id=15819&media_id=249466 (ссылка на фото) 5 мая 2013 года в храме святой Аллы настоятель Казанской Сергиево-Алексиевской пустыни игумен Андрей (Афанасьев) с братией, а также инициаторы реставрации и жители села впервые после десятилетий запустения пропели пасхальные песнопения. Основное строение усадьбы сохранилось благодаря тому, что в нем располагалась контора совхоза. В здании, требующем серьезной реставрации, планируется создать историко-культурный центр. В настоящее время начата разработка создания в селе Старая Потловка Всероссийского музея истории церковно-приходской школы. Проект призван получить подлинно всероссийское и общецерковное звучание. Воссоздание храма святой мученицы Аллы станет лишь точкой отсчета преобразований культурной среды Старой Потловки и ее окрестностей. В 2012 году усилиями учредителей Благотворительного фонда святой мученицы Аллы при поддержке военно-патриотического клуба «Ермоловец» (член Всероссийской ассоциации военно-патриотических клубов России) создан военно-патриотический клуб «Штурм», при поддержке местной администрации и общеобразовательной школы. Силами «штурмовцев» и «ермоловцев» построена детская площадка, расчищены усадьба и здание храма, часть прилегающей территории с прудом. Учредители Фонда активно участвуют в проведении культурных мероприятий: организован и проведен Пасхальный спектакль (театральная студия Храма Рождества Христова в Черкизове г. Москвы), проведены масленичные гуляния в селе Старая Потловка. Восстановление храма начато по благословению митрополита Пензенского и Нижнеломовского Вениамина, главы Пензенской митрополии. Идею предварительно одобрили видные общественные и политические деятели, архиереи Русской Православной Церкви, депутаты Государственной Думы и региональных законодательных собраний, бизнесмены. До создания официального попечительства храма и назначения настоятеля имеется возможность жертвовать средства на его восстановление через счет системы «Яндекс-деньги»: 410011273167127/>
Сообщение от попечителя Храма св.Аллы http://vk.com/a.mramor/ (ссылка на профиль в контакте) Александр Мраморнов ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ПРОСЬБА НЕ ПРОИГНОРИРОВАТЬ ЭТОТ ВАЖНЫЙ ПОСТ! 18 октября с.г. я получил от епископа Сердобского и Спасского Митрофана назначение попечителем ЕДИНСТВЕННОГО В РОССИИ храма св. Аллы в селении Старая Потловка. Прошло 18 дней. И вот сегодня, 6 ноября, в день иконы Б.М. "Всех скорбящих Радость" в приведенном в запустение в предшествующие десятилетия здании храма начались первые ремонтно-восстановительные работы! Фотографии и видео будут скоро. Первые работы принесли и первые интересные находки. Мы еще далеки от восстановления внутреннего убранства. Но мы уже занимаемся зданием. И на этот год, чтобы расплатиться со строителями за первоочередные противоаварийные работы, нам не хватает 75 тысяч рублей. Поэтому, дорогие, сделайте прямо сейчас Ваш перевод через счет Яндекс-деньги: 410011273167127. Или просто напишите мне, получите реквизиты строительной компании и переведите деньги строителям напрямую! Попечитель храма А.И. Мраморнов. ПРОШУ МАКСИМАЛЬНО ВОЗМОЖНЫЙ ПЕРЕПОСТ. Счет в Яндекс-деньги: 410011273167127.
Р.S В последние годы Храм долгое время использовали под пекарню, сейчас пекарня закрыта и идут работы по восстановлению Храма. Сама лично никакого отношения к этому Храму неимею просто случайно на сайте в контакте наткнулась на данное объявление и решила его здесь разместить. (Анюта Анюта) Размещено с разрешения администрации сайта правзнак.
|
В ресторане: Клиент спрашивает: "Рыба у вас свежая?".Официантка:"Да,этого года." Учитывая,что уже ноябрь,рыбу заказывать не стал.:) В день рождения первые пять поздравлений получил по смс о самых близких и дорогих мне людей: от "Мегафона", "Посуда Центра", "Эльдорадо", Сбербанка и онлайн-магазина автозапчастей. И только к обеду начали звонить вся родня, братья, сестры.... -алло,поликлинника? Могу я записаться на прием к врачу? -можете,но у нас очередь на месяц вперед. а откуда эти люди знают, чем они будут болеть через месяц?
|
Крест — накрест Семинаристы, которые не собираются принять монашество, но желают стать священниками, должны до рукоположения вступить в брак. Но если у них нет для этого какой?нибудь подруги школьных лет или соседки по дому, где они жили до семинарии, то сделать им это очень трудно. Ведь семинарии обычно располагаются при монастырях и они постоянно живут за крепкими монастырскими стенами. Где найти им достойную спутницу жизни? Из кого выбирать? Ну, хоть в последние годы в семинариях стали открывать регентские классы, где учатся девицы с голосом и слухом, а когда?то и этого не было. И вот семинаристы, которых отпускали из семинарии на каникулы или на выходные дни, печально ходили по улицам и глазели по сторонам, не пошлет ли им Господь их суженую. Нет, правда, не на танцах же ее искать? Не в кафе же «Метелица»? А те молоденькие прихожанки, которые в лаврские храмы ходили, рождали в будущих иереях недостойное чувство соперничества. Я один раз была свидетельницей такой драмы. Подходит семинарист к такой скромной девушке в платке и длинной юбке и спрашивает: — Вы на соборование сегодня пойдете? А она ему: — Я пойду, только не с вами, а с Петром — он меня первый пригласил. А тут уже и этот Петр торопится и так по-хозяйски эту девицу пальчиками за рукав: — Пойдем, пойдем. Я тебе там на исповедь очередь занял… Так и увлек за собой потенциальную матушку. К тому же отощавшие, коротко стриженные и выбритые семинаристы в своих кургузых костюмчиках, которые им почему?то всегда маловаты: в плечах узковаты, в рукавах и брюках — коротковаты, выглядят просто как гадкие утята. Никакой девушке невдомек, что вот — вот из них получатся просто прекрасные такие лебеди: рукоположат их, облекут в подрясник, рясу, они обрастут густыми волосами, роскошными бородами, и станут они красавцы — один к одному. Но пока они пробуют вот в таком своем непреображенном, прямо скажем, не авантажном и даже мизерабельном виде знакомиться чуть ли не на улице, смущаясь и заикаясь, шансы их невелики. Вот и со мной, когда я ездила в Лавру, несколько раз в электричке пытались завести знакомство молодые люди с характерными стрижками и воротничками. А однажды, когда я задержалась после вечерней службы в храме Знамения Божией Матери на Рижской, чтобы приложиться к иконе Трифона-мученика, и уже отходила от нее, меня остановил молодой человек и прямо так в лоб и спросил: — Простите, а вы бы не могли срочно выйти за меня замуж? А то меня на днях собираются рукополагать… Видимо, пришел помолиться Трифону — мученику, который, как говорят, помогает найти невест и женихов, а тут я — молодая, с белыми косами, по виду — постница, крещусь, молюсь, после службы еще и иконы целую. Смотрю я на него, а он просто умирает от робости — красный весь, чуть ли не слезы в глазах… Но, между прочим, очень милый, лицо такое одухотворенное, тонкое, хорошее. Вот, честное слово, нарвался бы он! Не была бы я уже замужем, да к тому же и матерью двоих детей, из одного только авантюризма и экстравагантности такого брачного предложения, быть может, тут же бы согласилась! Короче говоря, женитьба для семинаристов была большой проблемой. Да и найдешь девушку, а кто ее знает, что она такое. За время тех мимолетных встреч и не определишь — к тому же все они поначалу благочестивыми да смиренными представляются, зато, бывает, потом!.. Семинаристы и ездили с ними к старцам. Говорили, что был такой старец, который сразу видел, кто кому пара, кто кому нет. И вроде бы бывали у него такие случаи, когда приезжали к нему одновременно из разных концов страны сразу две пары женихов и невест. А он оглядывал их критически и отрицательно мотал головой: мол, не так, не так. — А как, батюшка, как? — спрашивали они, замирая от тревоги и страха. — Крест — накрест, — говорил он. — Так благословляется, а иначе — нет. Это означало, что невеста одного должна была теперь выйти замуж за другого жениха, а невеста этого — за того, первого жениха. Не знаю, может быть, кому?то это и принесло семейное счастье, но мне рассказывали историю, что один такой случай, когда молодые люди из послушания выполнили это «крест — накрест», кончился разводом, трагедией и надрывом. А тут произошла скандальная история с одним молодым иереем, который, будучи еще семинаристом, получил от своего духовника, между прочим епископа, благословение на брак со своей невестой. Но как только она оказалась законной венчанной женой, тут же скромный платок, которым она покрывала голову, — в помойку, серую длинную юбку, в которой ходила к владыке, — нищим на паперть, а сама — в фитнес — клуб, маникюр сделала, химическую завивку, глазки накрасила, мини нацепила, кофточку с декольте — и на дискотеку. — Ты что? — возопил молодой муж. — Ты же теперь — матушка! — Ой, — отмахнулась она. — Все равно ты ничего не сделаешь — разводиться?то тебе по сану твоему нельзя. В монахи ты и сам не хочешь. Так что терпи и содержи меня теперь до конца дней своих. У вас же это так положено: ну, смирение там, терпение, скорби… А я свою юность морить среди богомольных бабок в этих серых тряпках не намерена. И так, пока тебя обхаживала, намучалась. Все поклоны да посты, посты да поклоны. Цвет лица у меня даже испортился. И вообще — мне певица Мадонна нравится, я на нее хочу быть похожей! Ну и отправился отчаявшийся иерей к своему владыке — духовнику, который и благословил его на брак. От переполнявших его чувств ворвался к нему в кабинет и прямо с порога: — Владыка! Вы меня благословили, я вам эту невесту приводил — показывал, вы одобрили, а она по ночным клубам теперь ходит, пирсинги себе прямо в носу сделала, татуировки… Что же вы, владыка, так поступили со мной? На поругание да посмеяние предали! А владыка как увидел этот его боевитый настрой, так на всякий случай и зашел за стол, чтобы пространство между ними сохранялось и преграда стояла. Но молодой иерей от избытка горестного сердца сделал шаг по направлению к столу и стал было его огибать, приближаясь к владыке. А владыка?то и отходит, чтобы дистанцию сохранять, а то мало ли что? А иерей еще шаг, руками размахивает, жестикулируя, а владыка — снова прочь. Так вокруг стола и двигались. — Эх, владыка, владыка, как же вы так могли! — укоризненно восклицал иерей. Наконец архиерею надоело так пятиться, он остановился, вскинул голову, тряхнул волосами и как сказанет: — Тут тебе не тоталитарная секта! Сам должен был думать! Сам! Никто не всучивал, никто не неволил! На крик прибежал его келейник, который был в курсе событий, он телом закрыл своего владыку и завопил на несчастного иерея: — Бачил что брал! Сам выбирал, сам замесил, сам заварил, теперь сам и ешь! Бедный священник, едва сдерживая слезы, повернулся на каблуках и, не попросив благословения, ринулся вон. — Сам, — повторял он, продолжая бежать по улице и ударяя себя в грудь, — сам, сам!
|
Одна старушка прихожанка,жившая одиноко,говорит священику:"Батюшка у меня кран течет, помолитесь". От ей отвечает: -"Сантехника зовите". Но она непонимает. Вот так часто мы путаем мирское с духовным.
|
* * * Тридцать семь – хорошее число. До него не дотяну немного. Впрочем, и за это Слава Богу, Что грустить – хорошее число.
Изрекли светила приговор (Медицина всё на свете знает), Но живу, однако, до сих пор, – Может быть, земля не принимает?
Пожил я. Чего греха таить, И такую истину взлелеял: Умирать не в радость, да и жить Тоже не намного веселее.
Слишком рано выстрадал ответ, Не изгнав мучительную жажду, И кромешный мрак, и Чистый Свет Довелось увидеть не однажды.
И лукавых старцев лицезреть Во святых обителях случалось. (Где была тогда подруга-смерть, Что ж тогда некстати затерялась?)
Утешенье! На кругу земном Сквозь мои просачивалось пальцы. Дом печали, мой желанный дом, Принимал меня как постояльца.
Жизнь моя! И грех и благодать! Жизнь моя! Паденья и восстанья! Слава Богу, я пришёл страдать, Находя отраду в покаянье.
Тридцать семь – хорошее число. До него не дотяну немного. Впрочем, и за это Слава Богу, Чту грустить – хорошее число. 1997, Санкт-Петербург
|
* * * Прелесть – уклонение от Правды В помышленьях и делах – во всём, Прелесть в этой жизни ходит рядом С фарисеем, но не с мытарём.
Прелесть по наружности святая, Но смиренья ей не понести. Из одной в другую попадаем, Чтобы третью встретить на пути.
Если ты уже в её тенетах, В прелести себя не сознаешь. Прелесть – как земля у горизонта, И рукой коснёшься – не дойдешь.
Прелесть не скупится на причуды, Всё в чужом обличье предстаёт. Если ж кто признал себя прельщённым, Тот обрёл свободу от неё. 30 марта 1991. Лисьё
|
* * * Страх Господень – авва воздержания, Воздержанье дарит исцеление. Лучшая поэзия – молчание, Лучшее молчание – моление.
Лучшая молитва – покаяние, Покаянье тщетно без прощения. Лучшее пред Богом предстояние – В глубине высокого смирения,
Я забудусь в таинстве молчания Пред иконой чудной «УМИЛЕНИЕ». Да очистят слёзы покаяния Высшую поэзию – моление. 28 марта 1991. Печоры
|
Не разрывайте Истину на мнения. Вы скажете: отчасти правы все? Но это полнолуние осеннее Не отразить мерцающей росе.
Ах, это отражение отчасти, Мерцанье, не колеблющее тьму. Отчасти кем-то познанное счастье Не даст Блаженства в Вечности ему.
Святая Вечность – Богооткровенье... Безвременность, Бескрайность, Полнота. Мы и тебя меняем на мгновенье, На жизнь, на миг летящего листа.
Как жаждет изнывающий от солнца Водою освежиться за труды! Но брызгам долгожданного колодца Не заменить колодезной воды.
Нет ничего на свете окаянней Неполной правды – в ней всегда обман, А капля оживает в океане И гибнет, оставляя океан.
О, неделимость Истины Превечной, Премудрость и Препростость бытия, Почто дробит тебя дух человечий Безумством человеческого «я»?
Любое отраженье – искажение, Любое осуждение – не суд... Не разрывайте Истину на мнения, Взгляните на дрожащую росу. 15 марта 1991. Санкт-Петербург
|
Пожалей, дорогой, пожалей Всё кругом до последней былинки. Мудрость Божия здесь на земле Познаётся не только в великом.
Ничего не растёт просто так, Потому не сломай без потребы Одиноко торчащий сорняк, Прославляющий землю и небо.
Лунный воздух и млечную сыпь Вобрала, засветясь золочёным, Обречённая капля росы На последнем листе обрёченном.
Листопада сокрытая боль Под покровом зимы затихает... За тебя, дорогой, и с тобой Всё живое, томясь, воздыхает.
И грустит под Полярной звездой Дольний мир и в погибель несётся... «Первый мир был потоплен водой, А второй для огня бережётся».
Так склонись, молчаливо склонись Пред судами Творца в покаянье. Помолись, дорогой, помолись, Да замедлит Господь с воздаяньем. 23 января 1991. Лисьё-Печоры
|
Песни русского инока ТУМАН Туман, туман, туман меня окутал, Да только не дано ему согреть. Туман, туман, туман всё перепутал, И без тебя дорог не рассмотреть. Туман, туман, туман, плыву по полю, Рукою раздвигая облака. И травы тихо кланяются в пояс, Когда к ним прикасается рука. Туман, туман, туман покрыл просторы, С лица земли стёр отчий старый дом. И на кресте могильном старый ворон Глядится благородным сизарём. Туман, туман, туман, и ты не вечен, Ещё чуть-чуть - растаешь, отдымишь. Не потому ли в благодатный вечер Росой живою на листах дрожишь. 20 января 1993. Санкт-Петербург
|
о. Тихон (Шевкунов) Про молитву и лисичку. Из книги "Несвятые святые и другие рассказы"В Египте, где в глубокой христианской древности было много великих монастырей, один монах дружил с неученым бесхитростным крестьянином-феллахом. Однажды крестьянин сказал монаху :
- Я тоже почитаю Бога, сотворившего этот мир! Каждый вечер я наливаю в миску козьего молока и ставлю его под пальмой. Ночью Бог приходит и выпивает мое молочко. Оно Ему очень нравится! Ни разу не было, чтобы в миске хоть что-нибудь осталось.
Услышав эти слова, монах не мог не рассмеяться. Он добродушно и доходчиво объяснил своему приятелю, что Бог не нуждается в козьем молоке. Однако крестьянин упрямо настаивал на своем. И тогда монах предложил в следующую ночь тайком проследить, что происходит после того, как миска с молоком останется под пальмой.
Сказано-сделано: ночью монах и крестьянин затаились неподалеку и при лунном свете скоро увидели, как к миске подкралась лисичка и вылакала все молоко дочиста.
Крестьянин как громом был сражен этим открытием.
- Да, - сокрушенно признал он, - теперь я вижу – это был не Бог.
Монах попытался утешить крестьянина и стал объяснять, что Бог – это Дух, что Он совершенно иной по отношению к нашему миру, что люди познают Его особым образом… Но крестьянин лишь стоял перед ним понурив голову, а потом заплакал и пошел в свою лачугу.
Монах тоже направился в келью. Но, подойдя к ней, он с изумлением увидел у двери Ангела, преграждающего ему путь. Монах в страхе упал на колени, а Ангел сказал:
- У этого простого человека не было ни воспитания, ни мудрости, ни книжности, чтобы почитать Бога иначе, чем он это делал. А ты со своей мудростью и книжностью отнял у него эту возможность. Ты скажешь, что, без сомнения, рассудил правильно? Но одного ты не ведаешь, о мудрец: Бог, взирая на искреннее сердце этого крестьянина, каждую ночь посылал к пальме лисичку, чтобы утешить его и принять его жертву.
|
Про кота Normal 0 false false false RU X-NONE X-NONE Что и говорить, любят у нас обсудить и покритиковать священников. Поэтому для меня было весьма неожиданным, когда однажды, в ту пору когда я еще служил в Донском монастыре, ко мне подошел наш прихожанин по имени Николай и сказал: — Теперь я понял: самые лучшие, самые великие, самые терпеливые и прекрасные люди на свете — это священники! Я удивился и спросил, что это вдруг навеяло ему такие мысли. Николай ответил: — У меня живет кот. Очень хороший, умный, красивый. Но есть у него одна странность: когда мы с женой уходим на работу, он забирается в нашу постель и, простите, гадит в нее. Мы всячески пытались его отучить: упрашивали, наказывали — все бесполезно. Наконец мы соорудили даже целую баррикаду. Но, когда я вернулся домой, то увидел, что баррикада раскидана, а кот снова пробрался в постель и сделал там свое грязное дело. Я до того разозлился, что схватил его и просто отлупил! Кот так обиделся, что залез под стул, сел там и заплакал. По-настоящему! Я впервые такое видел, у него слезы катились из глаз. В это время пришла жена и набросилась на меня: «Как тебе не стыдно? А еще православный! Не буду с тобой даже разговаривать, пока не покаешься у священника за свой зверский, гадкий, нехристианский поступок!» Мне ничего не оставалось делать, да и совесть обличала, — наутро я пришел в монастырь на исповедь. Исповедовал игумен Глеб. Я отстоял очередь и все ему рассказал. Отец Глеб, очень добрый, средних лет игумен из Троице-Сергиевой лавры, временно служил тогда в Донском монастыре. Обычно он стоял на исповеди опершись на аналой и, подперев бороду кулачком, выслушивал грехи прихожан. Николай подробно и чистосердечно поведал ему свою печальную историю. Он старался ничего не утаить, поэтому говорил долго. А когда закончил, отец Глеб помолчал немного, вздохнул и проговорил: — Н-да… Нехорошо, конечно, получилось!.. Вот только я не понял: этот копт[9], он в университете учится? Там что, общежития у них нет? — Какой «копт»? — переспросил Николай. — Ну тот, который у вас живет, про которого ты сейчас рассказывал. «И тут до меня дошло, — завершил свою историю Николай, — что отец Глеб, который был слегка туговат на ухо, десять минут смиренно выслушивал мой бред про копта, который зачем-то живет у нас в квартире и гадит в нашу постель, которого я зверски избил, а он залез под стул, сидел там и плакал… И тогда я понял, что самые прекрасные и непостижимые, самые терпеливые и великие люди на свете — это наши священники». /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-priority:99; mso-style-qformat:yes; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin-top:0cm; mso-para-margin-right:0cm; mso-para-margin-bottom:10.0pt; mso-para-margin-left:0cm; line-height:115%; mso-pagination:widow-orphan; font-size:11.0pt; font-family:"Calibri","sans-serif"; mso-ascii-font-family:Calibri; mso-ascii-theme-font:minor-latin; mso-fareast-font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-theme-font:minor-fareast; mso-hansi-font-family:Calibri; mso-hansi-theme-font:minor-latin; mso-bidi-font-family:"Times New Roman"; mso-bidi-theme-font:minor-bidi;}
|
Бабушка
Андрюша в семье больше всех любил бабушку. Конечно, папу и маму он любил тоже, и старшую сестру, но бабушку - особенно. Ей можно было все рассказать, о чем угодно спросить и на все вопросы получить ясный и дружеский ответ. А какая она была добрая, как много знала - на пяти иностранных языках говорить могла! Бабушка была известна всему пятому классу, в котором учился Андрюша. Она часто помогала его товарищам, когда они приходили к нему, объясняя то, что они не поняли на уроке, и всегда была в курсе их мальчишеских дел. Папа и мама тоже много знали, но они с утра уходили на работу, возвращались поздно, усталые, и если Андрюша начинал спрашивать маму, почему бывают землетрясения или кто был Сократ, мама принималась объяснять очень интересно, но как только вопросы начинали нарастать, она говорила: - Довольно, Андрейчик, я так сегодня устала, спроси бабушку. С папой получалось и того хуже: придя домой, он сразу погружался в вечерние газеты и только жалобно просил: - Потом, сыночек, когда дочитаю. Подожди! А разве его дождешься, если после газет он принимался за научный журнал, а потом заходил кто-нибудь из знакомых или они с мамой уходили в гости. Про сестру и говорить нечего, она строила из себя взрослую и на него смотрела, как на малыша. А вот бабушка - совсем другое дело. Любовь к бабушке с годами не уменьшалась, а крепла. В 1941 году она, а не мама (ее эвакуировали с госпиталем) провожала его в армию. Она ему писала на фронт длинные интересные письма, но в последнее время они стали приходить редко, и очень короткие. Мама писала, что у бабушки стали сильно бо¬леть глаза. Стоял май 1944 года. Андрей получил приказ прибыть с группой бойцов в определенный пункт и там ожидать дальнейших распоряжений. Прибыв в указанное место, они расположились в лесу. День был тихий, погожий, настроение у всех - бодрое. Андрей устроился под высоким дубом и хотел было окликнуть своего друга Костю, но увидел, что тот ушел далеко в сторону, под куст густого орешника, и уже крепко спит, завернувшись в плащ-палатку. Андрей прилег на бок и с интересом наблюдал, как муравей тащит большую мушку. Вдруг рядом с ним раздался голос бабушки: - Андрюша, пойди сядь рядом с Костей. От неожиданности он вздрогнул: откуда голос бабушки? Кругом была тишина, сидели и разговаривали бойцы. Андрей задумался о доме. Вдруг - снова голос: - Иди же скорей к Косте. Ему стало не по себе. Почему такая слуховая галлюцинация? И в третий раз, но с пугающим волнением: - Скорей, скорей беги к Косте! В голосе - такая тревога, что Андрей, не отдавая себе отчета, вскочил на ноги и побежал мимо изумленных бойцов прямо к Косте. Он еще не успел добежать до него, как страшный взрыв потряс воздух, и Андрей, оглушенный им, потерял сознание. Когда они с Костей освободились от засыпавшей их земли и подошли к тому месту, где сидели бойцы, то ни одного из них не оказалось в живых. Бабушка, как узнал потом Андрей, умерла за полгода до этого случая.
|
Нечаянная Радость автор неизвестен
У меня есть большой друг. Маша. Хотя мы одних лет, но она для меня как духовная мать, а я чувствую себя рядом с ней строптивой девчонкой. Как-то она зашла ко мне и озабоченно сказала: - Нина в большом горе: муж попал под автобус и его в тяжелом состоянии отвезли в больницу. Помолись о них, Верочка. - Ну, Маша, - ответила я. - На мне грехов не перечесть. Разве будет Господь слушать такую молитвенницу? - Будет! Ты сама знаешь, что неразумно говоришь. Я читаю замечательные записки Афонского старца Силуана, в которых он пишет, что Господь слышит молитву грешников, если они смиряют себя, и еще: когда Господь хочет кого-нибудь помиловать, то внушает другим желание молиться за того человека и помогает в этой молитве. Старец Силуан - наш современник, он умер в 1938 году. Все им написанное внушено Святым Духом. От разговора с Машей мне стало стыдно, но не до молитвы было: я получила ответственную команди¬ровку и той же ночью выехала в Уфимскую область. Там, в небольшом провинциальном городке, я прожила зиму. Бытовые условия городка были трудные: электричество подавалось нерегулярно, воду брали из уличных колонок, отапливались дровами. От этих неудобств я была избавлена, так как снимала комнату с полным обслуживанием, но жителям сочувствовала. Особенно жалела одну старушку, которая жила в соседнем доме. Отправляясь по утрам на работу, я часто встречала ее в старом, много раз чиненном пальто и ветхом платочке на голове. Несмотря на нищенский костюм, старушка выглядела опрятной. Лицо у нее было интеллигентное, выражение замкнутое и робкое, глаза скорбные. Обычно я встречала ее идущей от колонки с ведром воды, которое она несла, расплескивая и часто останавливаясь. В одну из таких встреч я взяла ведро из ее замерзших рук и донесла до дома. Она была этим удивлена и, церемонно раскланиваясь, благодарила. Так мы с ней познакомились, а в дальнейшем подружились. Звали ее Екатерина Васильевна. В прошлом она была учительницей, имела семью, но все умерли, и осталась она одна с крошечной пенсией, большая часть которой уходила на оплату комнаты. - И нигде хозяева не хотят меня долго держать, - грустно рассказывала Екатерина Васильевна. - Они привыкли, чтобы дешевая жиличка помогала им в хозяйстве или за ребенком смотрела, а я - слабая и старая, мне только бы себя обслужить. Вот подержат меня хозяева, подержат, да и сгоняют. И хожу я по городу, ищу дешевый уголочек, а уж купить себе что из одежды не могу, старое донашиваю, да его уже нет. Когда окончилась моя командировка и я сказала Екатерине Васильевне, что уезжаю, она загрустила: - Вы для меня большой радостью были, - сказала она. - Мои старые друзья поумирали, новых из-за своей бедности приобретать не решаюсь и живу совсем одна. Тоскливо бывает до слез, а кругом - чужие и резкие люди. Я не могу, когда со мной грубо говорят, мне плакать хочется, и я больше молчу. Я взяла у Екатерины Васильевны адрес и, приехав домой, послала ей вещевую посылку, а потом мы начали с ней переписываться. Так длилось около трех лет. В продолжение этого времени Екатерина Васильевна несколько раз переходила от одних квартирных хозяев к другим. Каждый переезд был для нее тяжелым переживанием, и на ее письмах я видела следы упавших на строчки слез. Ежемесячно я посылала ей небольшую сумму денег. Они были ей нужны до крайности. Но еще больше, чем деньгам, она радовалась нашей переписке. «Вы - мой бесценный друг, - писала она мне, - мой утешитель». Я всегда старалась подбодрить и развеселить старушку, но одно письмо пришло от нее такое, что я растерялась. Новая хозяйка продержала, Екатерину Васильевну месяц и предложила немедленно освободить комнату, так как нашлись выгодные жильцы. К кому Екатерина Васильевна ни ходила в поисках комнаты, везде отказ. Что делать? Хозяйка гонит и грозит. Письмо было полно такого отчаяния, что я, никому не сказав ни слова, надела пальто и к «Нечаянной Радости». Я так молилась о Екатерине Васильевне, так плакала, ощущая ее горе, как свое, что забыла все на свете, только одно я понимала: Царица Небесная меня слышит... За стеклом, за золотой ризой была Она, Сама, живая... Домой я возвращалась успокоенная: появилось такое чувство, что все безысходное горе Екатерины Васильевны я передала в надежные руки. И еще вспомнилось мне, как Маша, со слов старца Силуана, учила меня молиться за других. Вскоре я сильно заболела, но и больная вспоминала Екатерину Васильевну и молилась о ней. Прошел месяц, здоровье мое шло на поправку, но я еще лежала в постели. Как-то дочка подала мне свежую почту. Смотрю, среди полученных писем есть и от Екатерины Васильевны. Что-то пишет бедная старушка... Разрываю конверт и читаю: «Дорогая моя Вера Аркадьевна! Произошло со мной такое, что до сих пор не могу очнуться. Месяц тому назад подходит ко мне на улице знакомая учительница и спрашивает: «У вас сохранился ваш учительский диплом?» - «Сохранился», - говорю. «Возьмите его и скорей идите в горсовет, там уже давно всем учителям, у которых нет жилья, дают площадь. Боюсь только, как бы вы не опоздали». Я взяла диплом, на который смотрела, как на ненужную уже мне бумажку, пошла и успела получить чудесную комнату. Я уже живу в ней! Соседи у меня - хорошие люди, которые относятся ко мне как к человеку, а не как к парии. Я будто вновь родилась на свет». Прочитав письмо, я радостно перекрестилась, а потом взяла в руки принесенную мне Машей книгу старца Силуана и снова перечла: «Когда приходит желание молиться за кого-либо, то это значит, что Сам Господь хочет помиловать ту душу и милостиво слушает твои молитвы».
|
Это было давно. Даже очень давно, а между тем до сих пор не могу я вспомнить об этом случае, без того, чтобы краска не залила моего лица и слезы не подступили бы к горлу. Мне было всего десять лет, но мое общественное положение (я был гимназистом первого класса) подымало меня в собственных глазах гораздо выше полутора аршин от земли. Я с презрением смотрел на своих сверстников, не имевших такого почетного звания, презирал реалистов с желтым кантом и презрительно относился к девчонкам одного со мной возраста. Надев светло-серое пальто с серебряными пуговицами, я поставил крест на все, что интересовало и привлекало меня раньше, забросил игры, считая их позорящими мое звание и, если когда и вспоминал о них, то не иначе, как о том давно прошедшем времени, когда я «был маленьким». Теперь же я стал большим и должен был заниматься серьезными делами. Я ходил по комнатам с глубокомысленным видом, заложив руки за спину, и насвистывал «чижика», так как, к своему огорчению, не знал более никакого мотива. Прежние свои знакомства постарался прекратить и даже был настолько жесток, что послал своему бывшему другу Соничке Баташевой записку, сообщив ей, что «между нами все кончено». Свои симпатии я перенес на Катеньку Подобедову, четырнадцатилетнюю девочку, дочь генерала, нашего дальнего родственника. То обстоятельство, что Катенька разрешила мне бывать в их доме запросто, еще более возвысило меня в собственных глазах, и я каждое утро усиленно натирал себе верхнюю губу керосином, чтобы поскорее выросли усы. Итак, я уже большой, принят в лучших домах Петербурга, у Подобедовых бываю запросто, чего же еще нужно начинающему жизнь молодому человеку? Однако для полного счастья мне не хватало еще мундира. Темно-синего мундира с блестящими пуговицами, с высоким воротником, обшитым галунами, и с двумя карманами назади. О, эти карманы! такие же точно, как у папиного сюртука. Карманы назади! нет вы не знаете, что значит иметь карманы назади. Ведь это так гордо, так солидно! Желание иметь мундир не давало мне покоя ни днем, ни ночью. Мундир мне стал необходим, как хлеб, как воздух. Нет, более того… Уже три месяца я «подъезжал» к родным с намеками насчет мундира. Каждый день за обедом, стараясь казаться спокойным, и как бы с огорчением, я говорил, что «кажется», по новым правилам, все гимназисты обязаны иметь мундир. А когда меня спрашивали: «ты очень хочешь иметь мундир?» я невозмутимо отвечал: — Что ж хотеть-то, велят, так поневоле оденешь. Однако, как бы то ни было, но к Пасхе, к той самой Пасхе, о которой я без слез не могу вспомнить, мне сшили мундир. О, это был счастливейший день в моей жизни! Как сейчас помню, сколько усилий стоило мне доказать, что он вовсе не узок и не давит мне горла, хотя на самом деле, я чувствовал себя в нем как в пеленках и буквально не мог дышать. Но я втягивал в себя воздух, подбирал живот и доказывал всем, что мундир скорее широк, чем узок. Я боялся хоть на один миг выпустить его из своих рук, чтобы не потерять окончательно. Когда портной ушел, я первым делом осмотрел карманы. Все в порядке, моя «гордость» оказалась на месте. Целый час не хотел снимать с себя своего приобретения, и важно ходил из угла в угол, заложа руки за спину и держа два пальца правой руки в драгоценном кармане. Нет, вы посмотрите, сколько солидности! Я с нетерпением стал ждать того дня, когда надев свой новый мундир, я пойду самостоятельно, без старших, делать визиты. А визитов было много. Я даже составил целый список лиц, которым должен буду засвидетельствовать свое почтение, чтобы кого не забыть и не обидеть. Прежде всего к директору гимназии — расписаться в книге, затем к бабушке, папиной маме; оттуда к дедушке, маминому папе; потом к тете Соне, к дяде Вите и, наконец, к Катеньке Подобедовой. Я нарочно оставил визит к Катеньке под конец, хотя они жили на другом углу Невского, чтобы, отделавшись от неприятных служебных визитов, отдохнуть в приятном дамском обществе. Утром в Светлый праздник я встал ранее обыкновенного и принялся скоблить и чистить свой новый мундир. Не оставив на нем ни одной пылинки, я торжественно приступил к облачению. Целый час перед большим зеркалом я то снимал, то надевал мундир; двадцать раз перевязывал галстучек и только к 11 часам был настолько прилично одет, что мог со спокойной совестью отправиться с визитами. Наскоро выпив стакан (заметьте стакан, а не чашку) кофе, я, надушенный цветочным одеколоном, в белых фильдекосовых перчатках, без пальто (Пасха была теплая), преисполненный собственного достоинства, вышел на улицу. День тянулся возмутительно долго. Везде так страшно задерживали, что только в половине третьего я смог, наконец, позвонить у подъезда Подобедовского дома. У Подобедовых было много гостей. Нарядные важные дамы, разодетые мужчины во фраках, шитых золотом мундирах, военные, штатские, наполняли гостиную. Слышался какой-то гул голосов: шутки, смех, пение, — все сливалось во что-то могучее и неопределенное. Вид этого большого блестящего общества настолько ошеломил меня, что вместо развязности, с какой я собирался войти в гостиную, я робко остановился в самых дверях и шаркнул ногой, отвешивая общий поклон. — А, вот и будущий министр пожаловал, — услышал я голос генерала (он всегда меня звал министром), — милости просим, милости просим. Катенька, — закричал он, повернувшись к противоположной двери, — беги скорей, министр пришел. — Коленька? — послышался из соседней комнаты вопросительный голос Кати, — пусть идет сюда, я с гостями. Звук ее голоса придал мне храбрости, и я уже более развязно обошел по очереди всех гостей и, деликатно шаркая ногой, поздравил всех с праздником Воскресения Христова. Свободен! Робость как рукой сняло. Я важно и гордо переступаю порог маленькой гостиной и отвешиваю общий поклон, грациозно нагибаясь вперед. — Здравствуйте, Коля, — улыбаясь и протягивая мне руку, встретила меня Катенька, — замучили вас, бедненький. Господа, знакомьтесь, — тоном совсем взрослой, добавила она и, прищурив глазки, многозначительно посмотрела на меня: «Вот, мол, как я умею говорить». Я не знаю, был ли у Катеньки какой-нибудь злой умысел, хотела ли она показать мне, что она уже взрослая, или это у ней случайно так удачно вышло, но я тогда понял эту фразу как вызов и должен был, так или иначе, поддержать честь своего мундира. Я усиленно заморгал глазами, придумывая какой-нибудь фортель, который мог бы поднять меня в глаза общества. Наконец выход придуман. Я важно прошел из угла в угол по комнате, вы нул из знаменитого кармана платок, отер свою лысину, и, сделав страдальческое лицо, протянул: «Фу, уста-а-ал». Затем, повернувшись на каблуке и наклонив вперед весь корпус, что мне казалось, должно было быть очень красиво, важно подошел к Катеньке и не сел, а прямо упал на стул. — Сегодня такая прекрасная погода, что… Но я не мог договорить, так как волосы стали дыбом на моей голове. Я почувствовал под собой что-то влажное и клейкое. В глазах все пошло кругом: стол, гости, Катенька, — все закружилось и запрыгало передо мною. Кровь прилила к лицу, и я почувствовал, что краснею, краснею, как какой-нибудь приготовишка. Боже мой, да ведь это я сел на яйцо, которое сам же положил у бабушки в свою «гордость». «Но почему же яйцо всмятку? Какой дурак на Пасхе варит яйца всмятку?» — злобно думал я, не зная, как вылезти из глупого положения. Однако мое смущение могут заметить. Я взял себя в руки, собрал все свое хладнокровие и постарался согнать краску со своего лица. Не знаю, что я болтал, какие глупости говорил, желая скрыть свое смущение, ничего не знаю; минуты казались мне часами, я не знал куда мне деться и готов был провалиться сквозь землю. — Ну, будет сидеть-то, идемте играть — вскочила вдруг Катенька, схватывая меня за рукав. «Коленька, бежим, будьте моим кавалером». Но Коленька не мог двинуться с места. Коленька прирос к стулу и боялся шевельнуться, чтобы предательское яйцо не потекло на пол. «А вдруг могут подумать что..». — промелькнула у меня мысль, и кровь снова бросилась мне в голову. Я сидел ни жив, ни мертв, чувствуя, что глаза мои наполняются слезами. Язык отказывался повиноваться, руки тряслись. — Да что с вами? Вы больны? Отчего вы такой красный? — обступили меня девочки. Спасительная мысль осенила меня. Я скорчил ужасную гримасу, потом заставил себя улыбнуться и чуть слышно прошептал: — Ничего, пройдет… мурашки забегали, — и я принялся усиленно тереть себе ногу. — А… мурашки, ну, это бывает, — засмеялись девочки. — У маленьких, — язвительно добавила Катенька и, не удостоив меня даже взглядом, вышла с подругами из комнаты. Большего оскорбления нанести мне она не могла. — У маленьких, дура! — пробурчал я ей вдогонку. * * * Я остался один. Что делать? Куда бежать? Некуда: с одной стороны слышались голоса старших, с другой — смех девочек. Положение безвыходное. Я посмотрел в зеркало. Сзади на мундире красовалось большое желтое пятно. «Просочилось, Боже мой, просочилось», — с ужасом думал я. Однако надо было действовать, каждую минуту могли вернуться девочки, и тогда что? Опять мурашки? Из двух зол надо выбирать меньшее. Если проходить комнату, то уж лучше мимо старших. Надо только сделать так, чтобы не заметили. Я закрыл обеими руками злополучное пятно назади и со всех ног бросился бежать через гостиную. — Куда? Куда, министр? — вдруг услышал я голос генерала за собой. — А… ну беги, беги скорее, вторая дверь в конце коридора. Не отдавая себе отчета, я бежал по коридору. «Боже мой, просочилось! Боже мой, просочилось! Боже мой, просочилось!» — бессмысленно повторял я в уме одну и ту же фразу. * * * Я нашел спасительницу в лице кухарки Марфы, на которую налетел по дороге. Услыхав о несчастии и тщательно осмотрев мой костюм, она заявила, что это яйцо, и что надо его скорей замыть, а то пятно будет. — Посиди тут, — добавила она, показывая на умывальную комнату, — а я сейчас замою. — Марфа, голубушка, — взмолился я, — чтобы барышни не узнали. — Сиди уж, туда же, чтобы барышни не узнали, — передразнила она меня, — очень ты нужен, что ж я докладывать, что ли, пойду, и без тебя дела много. Я успокоился. «Правда, что она докладывать, что ли пойдет», — решил я — и без сопротивления дал снять с себя свои форменные брючки и остался ожидать ее в одном мундире. Мундира я не отдал, не желая оставаться в одном белье и решил, что замыть его можно будет после, когда высохнут брючки. Я остановился перед зеркалом и невольно залюбовался на себя. В красивом мундире и белых рейтузах я казался себе похожим на Наполеона. «Как красиво, — подумал я, — почему это в гимназии не полагается к мундиру белых брюк? Совсем Наполеон». Я забыл уже о своем несчастии, о том, что нахожусь в умывальной и ожидаю, пока просохнет мой костюм. Я был уже не гимназист, ни больше ни меньше как повелитель французов, император Наполеон. Я стоял перед зеркалом, любуясь на себя, и командовал войсками, принимая самые разнообразные позы. Приход Марфы вернул меня к действительности и решил судьбу одного крупного сражения. Сняв с меня мундир, она лишила меня возможности продолжать завоевания мира, и я, волей неволей, должен был снова превратиться в обыкновенного гимназиста. Как я ни уговаривал Марфу не лишать меня моего последнего украшения, она осталась непреклонна. — Засохнет, тогда не отмоешь, а ждать, пока «они» высохнут, так тебе же придется два часа в пустой комнате сидеть. — А если кто придет? — Очень ты нужен, сиди уж, — сердито проворчала она и ушла, хлопнув дверью. Вот уже целый час, как я сижу один в умывальной комнате. Я слышал, как пробило четыре часа, затем пять, а Марфы все нет и нет. Должно быть, забыла или услали куда-нибудь. Несколько раз выходил я на разведки, высовывал свой нос из комнаты и тихонько звал ее: «Марфа, Марфа» — никакого ответа. Все время нахожусь под страхом того, что кто-нибудь войдет и застанет меня здесь. Продумал все мозги, но не могу найти никакого выхода. Девочки бегают по всему дому и ищут меня. Слава Богу, что не заглянули сюда, хотя на всякий случай, я нашел себе место, где спрятаться. Туда не полезут искать. Это шкафчик под умывальником. Вынул ведро и могу там легко поместиться. Слава Богу, что я такой маленький. Ну, кажется идет. Слышны шаги по коридору. Да, это ее шаги. Бросаюсь к двери ей навстречу, и в ужасе отскакиваю назад: по коридору, своей качающейся походкой, идет генерал. — Спасайся, кто может, — бессмысленно говорю я и бросаюсь в свою засаду. Хорошо, что я спрятался: он идет сюда. Вдруг увидит. Мое сердце так сильно бьется, что его удары должны быть слышны по всему дому. Беда, услыхал, идет прямо к умывальнику. Сейчас откроет дверцу. Что-то будет? Но дверца не открылась. Случилось нечто похуже: генерал стал мыться. Читатель, не смейтесь, грешно смеяться над несчастьем ближнего. Вы понимаете? Я сидел, боясь шевельнуться, чтобы не выдать своего присутствия, а сверху на меня лились потоки мыльной воды. Первая струя пришлась мне, как раз по макушке, потом потекло по шее, по спине, по груди. А я сидел как дурак. Вместо того, чтобы закричать: «Генерал, здесь я, не мойтесь», — я бессмысленно уставился глазами в темный угол умывального шкафа и думал… о том, каким мылом моется генерал. — Ах да, ландыш, — вдруг сообразил я, вспомнив, что утром перед уходом я душился цветочным одеколоном запаха «ландыш». Генерал вымылся и, что-то насвистывая, вышел из комнаты. Говорят, что беда никогда не приходит одна. Не успел я вылезти из засады, снять свои сапоги и рубашонку, чтобы хоть немного отжать ее, как в коридоре снова послышались шаги. Но я не обрадовался им, так как в первый раз. Я отлично знал, что это не Марфа, так как ясно различал голоса Катеньки, Лизы Поганкиной, Веры Шугальевой, Вареньки Лилиной и многих других девочек. Их веселый жизнерадостный смех доносился до меня все ясней и ясней… Сомнения не было: они шли в умывальную. Что делать? Раздумывать было некогда. Я бросился к умывальнику, но вспомнив только что принятую ванну, с ужасом отскочил от него. Несчастный, я не сообразил, что промокнуть на мне более ничего не может, так как рубашонку и ту я снял с себя. Но медлить нельзя. Быстро оглядев всю комнату, я заметил вделанный в стену платяной шкаф (как это я его раньше не видал). Еще секунда, и я, прижавшись в уголке шкафа и закрыв себя висевшими платьями, ожидал того, что пошлет мне злая судьба. Девочки вошли в комнату. — Ну, смотрите, вот мое новое платье, — услыхал я голос Катеньки и в тот же момент в шкафу стало светло, как на улице. Подробностей того, что произошло потом, я не помню. Я помню лишь, что, захватив все, что висело в шкафу, я выбросил на стоявших девочек и, пользуясь их испугом, бросился бежать. Как я бежал! Ах, как я бежал! Я плохо знал расположение квартиры Подобедовых и потому не отдавал себе отчета в том, куда я бегу. Когда теперь, много лет спустя, я сижу в синематографе и вижу излюбленную публикой картинку, изображающую бегство какого-нибудь плутишки от своих преследователей, я вспоминаю свой злополучный визит к Подобедовым. Мои преследователи: все гости во главе с хозяином дома, не зная, что случилось, и ничего не соображая, — гонялись за мной по всем комнатам, как за зайцем. Когда я заметил, что некоторые из них побежали мне навстречу, мне ничего более не оставалось, как выскочить в окно, благо квартира была в первом этаже. Ничего не помня и не соображая, мчался я по Невскому, под гоготание и ауканье извозчиков и прохожих. Как я достиг дома, как попал в свою комнату, я не помню. Часа через три, немного придя в себя, я решил, что после такого случая, я не имею права остаться жить и должен умереть… Но я не умер, а на другой день, даже немного успокоенный, писал следующую записку: «Милая Катя, вчера я нечаянно забыл у вас свой мундир и штанишки. Будьте добры прислать их мне с нашей горничной Машей. Уважающий Вас Коля». Normal 0 false false false RU X-NONE X-NONE /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-priority:99; mso-style-qformat:yes; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin-top:0cm; mso-para-margin-right:0cm; mso-para-margin-bottom:10.0pt; mso-para-margin-left:0cm; line-height:115%; mso-pagination:widow-orphan; font-size:11.0pt; font-family:"Calibri","sans-serif"; mso-ascii-font-family:Calibri; mso-ascii-theme-font:minor-latin; mso-fareast-font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-theme-font:minor-fareast; mso-hansi-font-family:Calibri; mso-hansi-theme-font:minor-latin; mso-bidi-font-family:"Times New Roman"; mso-bidi-theme-font:minor-bidi;}
|
ШКОЛЬНАЯ ЖИЗНЬ — война и мир. УЧЕБНЫЙ ГОД — хождение по мукам. УРОК ФИЗИКИ — 45 минут на бочке с порохом. ДНЕВНИК — книга жалоб и предложений. ОТВЕТ У ДОСКИ — прямой репортаж с петлёй на шее. БУФЕТЧИЦА — сорока-воровка. КОНТРОЛЬНАЯ — не имей 100 рублей, а имей 100 друзей. В РАЗДЕВАЛКЕ — бородинская битва. СТОЛОВАЯ — много хочешь - мало получишь. УЧЕНИЦЫ НА УРОКЕ — спящие красавицы. УЧЕНИКИ НА УРОКЕ — всадники без головы. ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ КАРТА — тайна 2ух океанов. ПРИХОД УЧИТЕЛЯ — встать, суд идёт. УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИКИ — Али-Баба и 40 разбойников. УЧИТЕЛЬ ПЕНИЯ — псих на воле. СОЧИНЕНИЕ — записки сумасшедшего. ОБЩИЙ ПОБЕГ С УРОКА — никто не хотел умирать. СПИСЫВАНИЕ — дай бог скорости. ТОЧКА В ЖУРНАЛЕ — что несёт день грядущий... ЗВОНОК НА УРОК — гром гремит кусты трясутся. ЗВОНОК С УРОКА — любимая мелодия. КАБИНЕТ ДИРЕКТОРА — убойный отдел. КАНИКУЛЫ — долгожданная свобода. КЛАСС — семейка Адамс. КЛАССНЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — дрессировщик. ЛИНЕЙКА В НАЧАЛЕ ГОДА — черный день. ЛОДЫРЬ — герой нашего времени. МАМА ПОСЛЕ СОБРАНИЯ — Терминатор 2. ОТЕЦ ПОСЛЕ СОБРАНИЯ — Фантомас разбушевался. ПАРТА СО "ШПОРАМИ" — сундук с золотом. ПЕДСОВЕТ — много шума из ничего. ПЕРВОКЛАССНИКИ — головастики. ПЕРЕМЕНА — всемирная война. ПОДСКАЗКА — пятый элемент. ПОСЛЕДНЯЯ ПАРТА — дом отдыха. ПРОГУЛЬЩИКИ — их знали только в лицо. РОДИТЕЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ — невиноватая я. СТАРОСТА — собачья работа. СТОЛ УЧИТЕЛЯ — пульт управления. СРЫВ УРОКА — да здравствует революция. ТЕТРАДЬ ОТЛИЧНИКА — толковый словарь. ТУАЛЕТ — шпаргалкохранилище. УЧЕНИК СО ШПАРГАЛКОЙ — человек с ружьем. УЧЕНИК БЕЗ ШПАРГАЛКИ — всадник без головы. УЧИТЕЛЬ — крепкий орешек. УЧИТЕЛЬ ГЕОГРАФИИ — говорящий глобус. УЧИТЕЛЬ ИСТОРИИ — "как это было". УЧИТЕЛЬ ИНФОРМАТИКИ — я не "хакер". УЧИТЕЛЬ ФИЗКУЛЬТУРЫ — кенгуру. УЧИТЕЛЬ ФИЗИКИ — ходячая формула. взято с сайта в контакте))
|
|
|