Normal0falsefalsefalseMicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */table.MsoNormalTable{mso-style-name:"Обычная таблица";mso-tstyle-rowband-size:0;mso-tstyle-colband-size:0;mso-style-noshow:yes;mso-style-parent:"";mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;mso-para-margin:0cm;mso-para-margin-bottom:.0001pt;mso-pagination:widow-orphan;font-size:10.0pt;font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:#0400;mso-fareast-language:#0400;mso-bidi-language:#0400;} Марина Цветаева
Мы с Вами разные,
Как суша и вода,
Мы с Вами разные,
Как лучик с тенью.
Вас уверяю — это не беда,
А лучшее приобретенье.
Мы с Вами разные,
Какая благодать!
Прекрасно дополняем
Мы друг друга.
Что одинаковость нам может дать?
Лишь ощущенье замкнутого круга.
|
Normal0falsefalsefalseMicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */table.MsoNormalTable{mso-style-name:"Обычная таблица";mso-tstyle-rowband-size:0;mso-tstyle-colband-size:0;mso-style-noshow:yes;mso-style-parent:"";mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;mso-para-margin:0cm;mso-para-margin-bottom:.0001pt;mso-pagination:widow-orphan;font-size:10.0pt;font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:#0400;mso-fareast-language:#0400;mso-bidi-language:#0400;}У меня к тебе разговор.
Только шибко не злись, мне страшно.
Может это все просто вздор,
Но послушай, мне это важно.
Ты когда-нибудь замечал,
Взмах ресничек, подобный птице?
А в глазах, в глазах искал
Те космические частицы,
Как в твоих. Не дают уснуть
Светят, светят как лучик света.
И так хочется нежно прильнуть,
Тихо песни петь до рассвета.
Ты же чувствовал,да? Тепло,
Что исходит внутри ото всюду,
Когда любишь, и все равно,
И готов на любую причуду.
Когда пальцы. Не чьи-то, твои,
Так мурлыкают сладко по коже.
И тревожат, как корабли
Гладь воды но ночам тревожат.
В душу ветер, в сердце разряд.
Выше нормы температура.
И глаза словно море блестят -
Пораженная в сердце Амуром.
|
Normal0falsefalsefalseMicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */table.MsoNormalTable{mso-style-name:"Обычная таблица";mso-tstyle-rowband-size:0;mso-tstyle-colband-size:0;mso-style-noshow:yes;mso-style-parent:"";mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;mso-para-margin:0cm;mso-para-margin-bottom:.0001pt;mso-pagination:widow-orphan;font-size:10.0pt;font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:#0400;mso-fareast-language:#0400;mso-bidi-language:#0400;} Здравствуй, мой не встреченный… Ах… немного жаль… Я стихами вечером вышиваю шаль… Заплету туманности в кисти между строк, чтоб мои престранности разгадать ты смог… И добавлю запахи клевера с дождём… По тропинке за руки рядом мы идём… Поцелуй твой ветреный обжигает чуть… Здравствуй, мой не встреченный, пусть когда-нибудь с шалью строчек вышитых я приду к тебе… И, тобой услышана, буду я в судьбе… В рифмах — словно в реченьке — плещется рассвет… Жду тебя, не встреченный в перекрёстках лет… Здравствуй, мой не встреченный… Вышиваю шаль я стихами вечными… На углах печаль — тающими строчками… бисером надежд… нежнолепесточками… цвет любимый — беж… Здравствуй, мой не встреченный…
|
Normal 0 false false false MicrosoftInternetExplorer4 Я желала быть вольною птицей,
Разрезая крылом высоту,
Чтоб небесного чистого ситца
Претворять невесомость в мечту. Я желала быть звонкой капелью,
В час весенний сверкать от лучей,
Или птичьей предутренней трелью
Затеряться в мерцанье свечей. Я желала быть легкой волною,
В тихой песне слагая любовь,
Чтоб над этою грешной землею
Звезды вечные таяли вновь. Я желала смеяться и плакать
От простых непридуманных слов,
Боже, Господи, дай же мне знака
Мимолетности бренных оков…
/* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin:0cm; mso-para-margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-ansi-language:#0400; mso-fareast-language:#0400; mso-bidi-language:#0400;}
|
Как тягостно, почти невыносимо бывает это ощущение, что «он меня ненавидит»... Какое чувство собственного бессилия овладевает душою... Хочется не думать об этом; и это иногда удается. Но, и не думая, чувствуешь через духовный эфир эту струю, этот ток чужого отвращения, презрения и зложелательства. И не знаешь, что начать; и не можешь совсем забыть; и несешь на себе через жизнь это проклятие. Каждый человек — знает он об этом или не знает — есть живой излучающий личный центр. Каждый взгляд, каждое слово, каждая улыбка, каждый поступок излучают в общий духовный эфир бытия особую энергию тепла и света, которая хочет действовать в нем, хочет быть воспринятой, допущенной в чужие души и признанной ими, хочет вызвать их на ответ и завязать с ними живой поток положительного, созидающего общения. И даже тогда, когда человек, по-видимому, ни в чем не проявляет себя или просто отсутствует, мы осязаем посылаемые им лучи, и притом тем сильнее, тем определеннее и напряженнее, чем значительнее и своеобразнее его духовная личность. Мы получаем первое восприятие чужой антипатии, когда чувствуем, что посылаемые нами жизненные лучи не приемлются другим человеком, как бы отталкиваются или упорно не впускаются им в себя. Это уже неприятно и тягостно. Это может вызвать в нас самих некоторое смущение или даже замешательство. В душе возникает странное чувство неудачи, или собственной неумелости, или даже неуместности своего бытия; воля к общению пресекается, лучи не хотят излучаться, слова не находятся, жизненный подъем прекращается и сердце готово замкнуться. Замкнутые и малообщительные люди нередко вызывают такое чувство у общительных и экспансивных людей даже тогда, когда об антипатии не может быть еще и речи. Но антипатия, раз возникнув, может обостриться до враждебности, «сгуститься» в отвращение и углубиться до ненависти, и притом, совершенно независимо от того, заслужили мы эту ненависть чем-нибудь определенным или нет... Тот, кто раз видел глаза, горящие ненавистью, никогда их не забудет... Они говорят о личной злобе и предвещают беду; а тот, кто их видит и чувствует себя в фокусе этих лучей, не знает, что делать. Луч ненависти есть луч, ибо он горит и сверкает, он заряжен энергией, он направлен от одного духовного очага к другому. Но ненавидящий очаг горит как бы черным огнем и лучи его мрачны и страшны; и энергия их не животворна, как в любви, а смертоносна и уничтожающа. За ними чувствуется застывшая судорога души; мучительная вражда, которая желает причинить другому муку и уже несет ее с собою. И когда пытаешься уловить, что же так мучает ненавидящего, то с ужасом убеждаешься, что он мечтает увидеть тебя погибающим в муках, и мучается оттого, что это еще не свершилось... Я смотрю в эти ненавидящие глаза и вижу, что «он» меня не переносит; что «он» с презрительным отвращением отталкивает мои жизненные лучи; что «он» провел черту разлуки между собою и мною, и считает эту черту знаком окончательного разрыва: по ту сторону черты — он в неутомимом зложелательстве, по ею сторону — я, ничтожный, отвратительный, презираемый, вечно недо-погубленный, а между нами — бездна... Зайдя в тупик своей ненависти, он ожесточился и ослеп; и вот, встречает всякое жизненное проявление с моей стороны — убийственным «нет». Этим «нет» насыщены все его лучи, направленные ко мне, а это означает, что он не приемлет лучей от меня, не прощает мне моего бытия и не терпит моего существа — совсем и никак. Если бы он мог, то он испепелил бы меня своим взглядом. Он одержим почти маниакальной идеей — моего искоренения: я осужден, совсем и навсегда, я не имею права на жизнь. Как это выражено у Лермонтова: «нам на земле вдвоем нет места»... В общем и целом — духовная рана, уродство, трагедия... Откуда это все? За что? Чем я заслужил эту ненависть? И что же мне делать? Как мне освободиться от этого цепенеющего проклятия, предвещающего мне всякие беды и грозящего мне преднамеренным погублением? Могу ли я пренебречь его ожесточением, пройти мимо и постараться забыть об этой черной злобе? Имею ли я право на это? Как избавиться мне от этого угнетающего сознания, что мое существо вызвало в ком-то такое духовное заболевание, такую судорогу отвращения? Да, но разве вообще возможно распоряжаться чужими чувствами? Разве возможно проникнуть в душу своего ненавистника и погасить или преобразить его ненависть? И если возможно, то как приступить к этому? И где взять для этого достаточную силу и духовное искусство?.. Когда я встречаюсь в жизни с настоящею ненавистью ко мне, то во мне просыпается прежде всего чувство большого несчастья, потом огорчение и ощущение своего бессилия, а вслед за тем я испытываю настойчивое желание уйти от своего ненавистника, исчезнуть с его глаз, никогда больше с ним не встречаться и ничего о нем не знать. Если это удается, то я быстро успокаиваюсь, но потом скоро замечаю, что в душе осталась какая-то удрученность и тяжесть, ибо черные лучи1 его ненависти все-таки настигают меня, проникая ко мне через общее эфирное пространство. Тогда я начинаю невольно вчувствоваться в его ненавидящую душу и вижу себя в ее черных лучах — их объектом и жертвою. Это ощущение трудно выдерживать подолгу. Его ненависть есть не только его несчастье, но и мое, подобно тому, как несчастная любовь составляет несчастье не только любящего, но и любимого. От его ненависти страдает не только он, ненавидящий, но и я — ненавидимый. Он уже унижен своим состоянием, его человеческое достоинство уже пострадало от его ненависти; теперь это унижение должно захватить и меня. На это я не могу дать согласия. Я должен взяться за это дело, выяснить его, преодолеть его и постараться преобразить и облагородить эту больную страсть. В духовном эфире мира образовалась рана; надо исцелить и зарастить ее. Мы, конечно, не можем распоряжаться чужими чувствами; и, действительно, совсем не легко найти верный путь и надлежащую духовную силу для того, чтобы разрешить эту претрудную задачу... Но одно я знаю наверное, именно, что этот мрачный огонь должен угаснуть. Он должен простить меня и примириться со мною. Он должен не только «подарить мне жизнь» и примириться с моим существованием; он должен испытать радость оттого, что я живу на свете, и дать мне возможность радоваться его бытию. Ибо, по слову великого православного мудреца Серафима Саровского, «человек человеку — радость»2... Прежде всего мне надо найти и установить, чем и как я мог заслужить эту ненависть? Как могла его возможная любовь ко мне — превратиться в отвращение, а его здоровое уважение ко мне — в презрение? Ведь мы все рождены для взаимной любви и призваны ко взаимному уважению... Нет ли и моей вины в том, что мы оба теперь страдаем, он, ненавидящий, и я, ненавидимый? Может быть, я нечаянно задел какую-нибудь старую, незажившую рану его сердца и теперь на меня обрушилось накопившееся наследие его прошлого, его былых обид и непрощеных унижений? Тогда помочь может только сочувственное, любовное понимание его души. Но, может быть, я как-нибудь незаметно заразил его моей собственной, скрытой ненавистью, которая жила во мне, забытая, и излучалась из меня бессознательно? Тогда я должен прежде всего очистить свою душу и преобразить остатки моей забытой ненависти в любовь. И если даже моя вина совсем ничтожна и непреднамеренна, то и тогда я должен начать с признания и устранения ее; хотя бы мне пришлось для этого — искренно и любовно — добыть себе прощение от него. Вслед за тем мне надо простить ему его ненависть. Я не должен, я не смею отвечать на его черный луч таким же черным лучом презрения и отвержения. Мне не следует уклоняться от встречи с ним, я не имею права на бегство. Надо встретить его ненависть лицом к лицу и дать на нее духовно верный ответ сердцем и волею. Отныне я буду встречать луч его ненависти белым лучом, ясным, кротким, добрым, прощающим и добивающимся прощения, подобно тому лучу, которым князь Мышкин встречал черный луч Парфена Рогожина. Мой луч должен говорить ему: «Брат, прости мне, я уже все простил и покрыл любовью, примирись с моим существованием так, как я с любовью встречаю твое бытие»... Именно с любовью, ибо простить — значит не только не мстить, не только забыть рану, но и полюбить прощенного. Два человека всегда связаны друг с другом двумя нитями: от него ко мне и от меня к нему. Его ненависть обрывает первую нить. Если она оборвалась, то страдают оба: он — потому, что его сердце судорожно сжалось и ожесточилось, и я — потому, что я должен смотреть, как он из-за меня мучается; и еще потому, что я сам, ненавидимый им, страдаю из-за него. Спасать положение можно только так: поддерживать вторую нить — от меня к нему — крепить ее и восстанавливать через нее первую. Нет другого пути. Я должен убедить его в том, что я не отвечаю ненавистью на его ненависть; что я не вменяю ему его вражду и злобу; что я признаю свою возможную вину и стараюсь ее искупить и погасить; что я понимаю его, страдаю вместе с ним и готов подойти к нему с любовью; и, главное, что моей духовной любви хватит для того, чтобы выдержать напор и пыл его ненависти, чтобы встретить ее духовно и постараться преобразить ее. Я должен обходиться с моим ненавистником так, как обходятся с тяжело больным человеком, не подвергая его новым, добавочным страданиям. Я должен посылать ему в моих лучах понимание, прощение и любовь до тех пор, пока он не восстановит оборванную им нить, ведущую ко мне. Это, наверное, совершится не легко; вероятно, его ненависть будет упорствовать и не захочет так скоро угомониться и преобразиться. Но я буду настойчив и сохраню уверенность в победе; это залог успеха. Ненависть исцеляется любовью 'и только любовью. Луч настоящей любви укрощает диких зверей; то, что по этому поводу рассказывают о святых — не фантазия и не благочестивая легенда. Излучение любви действует умиряюще и обезоруживающе; напряжение злобы рассеивается; злой инстинкт теряется, уступает и вовлекается в атмосферу мира и гармонии. Все это не пустые слова: любовь заклинает бури и умиротворяет духовный эфир вселенной; и даже врата адовы ей не препятствие3. А если однажды это состоится, ненависть его преобразится и рана духовного эфира исцелится и зарастет, тогда мы оба будем радоваться радостью избавления и услышим, как высоко над нами все ликует и празднует до самого седьмого неба, ибо Божия ткань любви едина и целостна во всей вселенной4.
|
Это было несколько лет тому назад. Все собирались праздновать Рождество Христово, готовили елку и подарки. А я был одинок в чужой стране, ни семьи, ни друга; и мне казалось, что я покинут и забыт всеми людьми. Вокруг была пустота и не было любви: дальний город, чужие люди, черствые сердца. И вот в тоске и унынии я вспомнил о пачке старых писем, которую мне удалось сберечь через все испытания наших черных дней. Я достал ее из чемодана и нашел это письмо. Это было письмо моей покойной матери, написанное двадцать семь лет тому назад. Какое счастье, что я вспомнил о нем! Пересказать его невозможно, его надо привести целиком. «Дорогое дитя мое, Николенька. Ты жалуешься мне на свое одиночество, и если бы ты только знал, как грустно и больно мне от твоих слов. С какой радостью я бы приехала к тебе и убедила бы тебя, что ты не одинок и не можешь быть одиноким. Но ты знаешь, я не могу покинуть папу, он очень страдает, и мой уход может понадобиться ему каждую минуту. А тебе надо готовиться к экзаменам и кончать университет. Ну, дай я хоть расскажу тебе, почему я никогда не чувствую одиночество. Видишь ли ты, человек одинок тогда, когда он никого не любит. Потому что любовь вроде нити, привязывающей нас к любимому человеку. Так ведь мы и букет делаем. Люди это цветы, а цветы в букете не могут быть одинокими. И если только цветок распустится как следует и начнет благоухать, садовник и возьмет его в букет. Так и с нами, людьми. Кто любит, у того сердце цветет и благоухает; и он дарит свою любовь совсем так, как цветок свой запах. Но тогда он и не одинок, потому что сердце его у того, кого он любит: он думает о нем, заботится о нем, радуется его радостью и страдает его страданиями. У него и времени нет, чтобы почувствовать себя одиноким или размышлять о том, одинок он или нет. В любви человек забывает себя; он живет с другими, он живет в других. А это и есть счастье. Я уж вижу твои спрашивающие голубые глаза и слышу твое тихое возражение, что ведь это только пол-счастья, что целое счастье не в том только, чтобы любить, но и в том, чтобы тебя любили. Но тут есть маленькая тайна, которую я тебе на ушко скажу: кто действительно любит, тот не запрашивает и не скупится. Нельзя постоянно рассчитывать и выспрашивать: а что мне принесет моя любовь? а ждет ли меня взаимность? а может быть, я люблю больше, а меня любят меньше? да и стоит ли мне отдаваться этой любви?.. Все это неверно и ненужно; все это означает, что любви еще нету (не родилась) или уже нету (умерла). Это осторожное примеривание и взвешивание прерывает живую струю любви, текущую из сердца, и задерживает ее. Человек, который меряет и вешает, не любит. Тогда вокруг него образуется пустота, не проникнутая и не согретая лучами его сердца, и другие люди тотчас же это чувствуют. Они чувствуют, что вокруг него пусто, холодно и жестко, отвертываются от него и не ждут от него тепла. Это его еще более расхолаживает, и вот он сидит в полном одиночестве, обойденный и несчастный... Нет, мой милый, надо, чтобы любовь свободно струилась из сердца, и не надо тревожиться о взаимности. Надо будить людей своей любовью, надо любить их и этим звать их к любви. Любить — это не пол-счастья, а целое счастье. Только признай это, и начнутся вокруг тебя чудеса. Отдайся потоку своего сердца, отпусти свою любовь на свободу, пусть лучи ее светят и греют во все стороны. Тогда ты скоро почувствуешь, что к тебе отовсюду текут струи ответной любви. Почему? Потому что твоя непосредственная, непреднамеренная доброта, твоя непрерывная и бескорыстная любовь будет незаметно вызывать в людях доброту и любовь.
И тогда ты испытаешь этот ответный, обратный поток не как «полное счастье», которого ты требовал и добивался, а как незаслуженное земное блаженство, в котором твое сердце будет цвести и радоваться.
Николенька, дитя мое. Подумай об этом и вспомни мои слова, как только ты почувствуешь себя опять одиноким. Особенно тогда, когда меня не будет на земле. И будь спокоен и благонадежен: потому что Господь — наш садовник, а наши сердца — цветы в Его саду. Мы оба нежно обнимаем тебя, папа и я.
Твоя мама». Спасибо тебе, мама! Спасибо тебе за любовь и за утешение. Знаешь, я всегда дочитываю твое письмо со слезами на глазах. И тогда, только я дочитал его, как ударили к рождественской всенощной. О, незаслуженное земное блаженство!
|
Если мир для тебя стал слишком пустым и слишком суровым, вспомни о цветке, как он рождается и как он живет; и тогда тебе не надо будет искать более благородного утешения. Как одиноко в себе несет он, растение, свою хрупкую тайну и медленно зреет для своей самоотверженной доли, беспомощно подверженный непостоянной или даже суровой погоде, доверяясь тайком лишь самому себе и Богу. Он спокоен и молчалив; покорившись судьбе и все же одолевая ее изнутри; подготавливая драгоценный дар и сам заранее готовый к неблагодарности мира.
Затем появляется бутон, как живое обещание красоты, как увлекательное будущее еще невидимого цветка. Он снисходителен к себе, будто знает, что все верное приходит само и в нужное время, что нельзя ускорять тайный ход жизни; как будто ему хочется научить нас, ворчливых, нетерпеливых людей, этой нежной и спокойной мудрости.
И вот цветок цветет! Мы находим его после прохладной ночи напившимся росы и погруженным в мечты. С чистосердечием младенца смотрит на нас он, совсем открытый и все же — весь в себе, такой щедрый и непосредственный, прелестнейшее и чистейшее создание в мире. Ничего от тщеславия, ничего от пышности. Он лишь то, чем он является; а то, чем он является, это действительно и целиком он. Он счастлив, ибо ему не надо чего-то хотеть: ведь он достиг высшей точки своего существования, он переживает теперь собственный апофеоз.
Поэтому его любит все, что тут живет и что способно к восприятию. Ему улыбались феи, когда он был еще бутоном; и эльфы заранее радовались красивой чашечке. Он греется на солнце; и солнце радуется своему собственному земному зеркалу. Ему поют птицы, громкие — безмолвному, как будто они поют о нем или от его имени. И даже Изегрим36 крадется мимо него со склоненной головой и смущенно удирает…
Затем приходят люди и восхищаются тихим чудом будней. Они смотрят в открытую душу растения и вдыхают его блаженное благоухание, которое они называют «ароматом». Они прислушиваются к тихой молитве природы — этому красноречивому молчанию, этой радости и наслаждению, этому посланному в мир безмолвному дифирамбу — и их сердце начинает исцеляться. Каждому жертвует цветок свой дар; и то, что он дарит, имеет свой особый вид. Это как зов, обращенный к еще не влюбленному; как утешение несчастливо любящему; как гимн для счастливого; как напоминание жестокосердому; как предостережение заносчивому; как упрек пустому рационалисту. А мечтатель, чья душа создана из такой же нежной материи, что и погруженный в мечты цветок, видит и слышит все, что предназначено другим, и черпает из этой прелестной мечты мира наслаждение, смешанное с печалью…
Да, с печалью. Ибо прекрасное мгновение кратко, ах, как кратко! А кружащий ветер уже ждет опадающих листьев цветка…
Приди, моя любовь! Мы еще посмотрим и насладимся. Ведь наша роза будет еще цвести, и благоухать, и безмолвствовать для нас.
Иван Ильин
|
Normal0falsefalsefalseMicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */table.MsoNormalTable{mso-style-name:"Обычная таблица";mso-tstyle-rowband-size:0;mso-tstyle-colband-size:0;mso-style-noshow:yes;mso-style-parent:"";mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;mso-para-margin:0cm;mso-para-margin-bottom:.0001pt;mso-pagination:widow-orphan;font-size:10.0pt;font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:#0400;mso-fareast-language:#0400;mso-bidi-language:#0400;} От фонаря щемящий свет.
На тротуаре - листьев груда.
Осталась, верно, с детских лет
потребность эта - верить в чудо.
Твои дороги далеки,
неумолимы расстоянья,
а я, рассудку вопреки,
всё жду случайного свиданья.
Чернеет глубина ворот,
И холод облегает плечи.
Мне кажется : кто так вот ждёт,
когда-нибудь дождётся встречи.
|
Normal0falsefalsefalseMicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */table.MsoNormalTable{mso-style-name:"Обычная таблица";mso-tstyle-rowband-size:0;mso-tstyle-colband-size:0;mso-style-noshow:yes;mso-style-parent:"";mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;mso-para-margin:0cm;mso-para-margin-bottom:.0001pt;mso-pagination:widow-orphan;font-size:10.0pt;font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:#0400;mso-fareast-language:#0400;mso-bidi-language:#0400;} Берега, острова, излуки,
наши праздники и разлуки,
и любимое твоё сердце,
и надёжные твои руки,
и суровые твои брови,
всё, что было у нас с тобою,
всё, что будет у нас с тобою...
Я молчу...Я от счастья плачу...
Ничего не хочу иначе!
|
Normal0falsefalsefalseMicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */table.MsoNormalTable{mso-style-name:"Обычная таблица";mso-tstyle-rowband-size:0;mso-tstyle-colband-size:0;mso-style-noshow:yes;mso-style-parent:"";mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;mso-para-margin:0cm;mso-para-margin-bottom:.0001pt;mso-pagination:widow-orphan;font-size:10.0pt;font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:#0400;mso-fareast-language:#0400;mso-bidi-language:#0400;} Коли я буду навіть сивою,
і життя моє піде мрякою,
а для тебе буду красивою,
а для когось, може, й ніякою.
А для когось лихою, впертою,
ще для когось відьмою, коброю.
А між іншим, якщо відверто,
то була я дурною і доброю.
Безборонною, несинхронною
ні з теоріями, ні з практиками.
і боліла в мене іронія
всіма ліктиками й галактиками.
І не знало міщанське кодло,
коли я захлиналась лихом,
що душа між люди виходила
забинтована білим сміхом.
І в житті, як на полі мінному,
я просила в цьому сторіччі
хоч би той магазинний мінімум:
— Люди, будьте взаємно ввічливі! —
і якби на те моя воля,
написала б я скрізь курсивами:
— Так багато на світі горя,
люди, будьте взаємно красивими!
|
Normal0falsefalsefalseMicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */table.MsoNormalTable{mso-style-name:"Обычная таблица";mso-tstyle-rowband-size:0;mso-tstyle-colband-size:0;mso-style-noshow:yes;mso-style-parent:"";mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;mso-para-margin:0cm;mso-para-margin-bottom:.0001pt;mso-pagination:widow-orphan;font-size:10.0pt;font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:#0400;mso-fareast-language:#0400;mso-bidi-language:#0400;} Вечірній сон закоханого літа
і руки, магнетичні уночі.
Вродлива жінка, ласкою прогріта,
лежить у літа осінь на плечі.
Дозріла пристрасть до вогню і плоду.
Пашить вогнем на млосному щаблі.
І торжествує мудрий геній роду
всього живого на живій землі.
Ще літо спить, а вранці осінь встане —
в косі янтарній нитка сивини,
могутні чресла золотого стану,
іде в полях — вгинаються лани.
Близнята-зерна туляться в покоси,
біжить юрба червонощоких руж,
сплять солодко черкуси-негритоси,
біляві яблука і жовта раса груш.
Рве синій вітер білі посторонці.
А в серце літа — щедрий сонцепад.
І зливками розтопленого сонця
лежать цитрини, груші й виноград.
Загусне промінь в гронах перегрітих.
А ляже сніг на похололі дні —
жагучий сон закоханого літа
в холодну зиму бродить у вині!
|
Normal0falsefalsefalseMicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */table.MsoNormalTable{mso-style-name:"Обычная таблица";mso-tstyle-rowband-size:0;mso-tstyle-colband-size:0;mso-style-noshow:yes;mso-style-parent:"";mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;mso-para-margin:0cm;mso-para-margin-bottom:.0001pt;mso-pagination:widow-orphan;font-size:10.0pt;font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:#0400;mso-fareast-language:#0400;mso-bidi-language:#0400;} Вечірнє сонце, дякую за день!
Вечірнє сонце, дякую за втому.
За тих лісів просвітлений Едем
і за волошку в житі золотому.
За твій світанок, і за твій зеніт,
і за мої обпечені зеніти.
За те, що завтра хоче зеленіть,
за те, що вчора встигло одзвеніти.
За небо в небі, за дитячий сміх.
За те, що можу, і за те, що мушу.
Вечірнє сонце, дякую за всіх,
котрі нічим не осквернили душу.
За те, що завтра жде своїх натхнень.
Що десь у світі кров ще не пролито.
Вечірнє сонце, дякую за день,
за цю потребу слова, як молитви.
|
Normal0falsefalsefalseMicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */table.MsoNormalTable{mso-style-name:"Обычная таблица";mso-tstyle-rowband-size:0;mso-tstyle-colband-size:0;mso-style-noshow:yes;mso-style-parent:"";mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;mso-para-margin:0cm;mso-para-margin-bottom:.0001pt;mso-pagination:widow-orphan;font-size:10.0pt;font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:#0400;mso-fareast-language:#0400;mso-bidi-language:#0400;} "В дні, прожиті печально і просто..."В дні, прожиті печально і просто,
все було як незайманий сніг.
Темнооким чудесним гостем
я чекала тебе з доріг.
Забарився, прийшов нескоро.
Мандрувала я дні в жалю.
І в недобру для серця пору
я сказала комусь: - Люблю. -
Хтось підносив мене до неба,
я вдихала його, голубе...
І не мріяла вже про тебе,
щоби цим не образити тебе.
А буває - спинюсь на місці,
простягаю руки без слів,
ніби жду чудесної вісті
з не відомих нікому країв...
Є для серця така покута -
забувати скоріше зло,
аніж те, що мусило бути
і чого в житті не було.
|
Normal0falsefalsefalseMicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */table.MsoNormalTable{mso-style-name:"Обычная таблица";mso-tstyle-rowband-size:0;mso-tstyle-colband-size:0;mso-style-noshow:yes;mso-style-parent:"";mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;mso-para-margin:0cm;mso-para-margin-bottom:.0001pt;mso-pagination:widow-orphan;font-size:10.0pt;font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:#0400;mso-fareast-language:#0400;mso-bidi-language:#0400;} "В пустелі сизих вечорів..."В пустелі сизих вечорів,
в полях безмежних проти неба
о, скільки слів
і скільки снів
мені наснилося про тебе!
Не знаю, хто ти,
де живеш,
кого милуєш і голубиш.
А знаю - ти чекаєш теж,
тривожно вгадуєш і любиш.
І я прийду в життя твоє.
Тебе, незнаного, впізнаю,
як син вигнанця впізнає
прикмети батьківського краю.
Я ради цього ладна жить.
Всі інші хай проходять мимо,
аби в повторах не згубить
одне,
своє,
неповториме.
Нехай це - витвір самоти,
нехай це - вигадка й омана!
Моєму серцю снишся ти,
як морю сняться урагани.
|
Normal0falsefalsefalseMicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */table.MsoNormalTable{mso-style-name:"Обычная таблица";mso-tstyle-rowband-size:0;mso-tstyle-colband-size:0;mso-style-noshow:yes;mso-style-parent:"";mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;mso-para-margin:0cm;mso-para-margin-bottom:.0001pt;mso-pagination:widow-orphan;font-size:10.0pt;font-family:"Times New Roman";mso-ansi-language:#0400;mso-fareast-language:#0400;mso-bidi-language:#0400;} "Недумано, негадано..."Недумано, негадано
забігла в глухомань,
де сосни пахнуть ладаном
в кадильницях світань.
Де вечір пахне м'ятою,
аж холодно джмелю.
А я тебе,
а я тебе,
а я тебе
люблю!
Ловлю твоє проміння
крізь музику беріз.
Люблю до оніміння,
до стогону, до сліз.
Без коньяку й шампана,
і вже без вороття, -
я п'яна, п'яна, п'яна
на все своє життя!
|
Normal 0 false false false MicrosoftInternetExplorer4 Не считай, что боль твоя больней,
Не считай, что жизнь твоя печальней,
Не считай: любовь твоя сильней,
И не думай, что в ответе – дальний.
Знай одно: все измеряет Бог
И дает Он всем и по заслугам,
План Его и Справедлив и Строг,
Он не может быть врагом иль другом.
Не взирает на земной успех,
На таланты, гениальность, славу,
Его мерка: праведность и грех
И вершит по неземному Плану.
Видит то, что людям не дано,
Знает то, что от людей сокрыто,
Отрешенный, Он пронзает все
И над всем – Его Святое Лико.
В каждый миг, в мгновении любом
Считывает мысли и поступки,
Он чрез Дух Свой входит в каждый дом
И везде карающие Руки…
И точнее нет Его Весов
И стремительнее нету наказанья,
Он Один – Спаситель от оков,
От Него и слава и изгнань Не считай, что боль твоя больней,
Не считай, что жизнь твоя печальней
Справедливость Бога – у дверей
И никто пред Ним, поверь, не дальний. /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin:0cm; mso-para-margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-ansi-language:#0400; mso-fareast-language:#0400; mso-bidi-language:#0400;}
|
Normal 0 false false false MicrosoftInternetExplorer4 Осчастливь меня однажды,
позови с собою в рай,
исцели меня от жажды,
подышать немного дай!
Он ведь не за облаками,
не за тридевять земель,-
там снежок висит клоками,
спит апрельская метель.
Там синеет ельник мелкий,
на стволах ржавеет мох,
перепархивает белка,
будто розовый дымок.
Отливая блеском ртутным,
стынет талая вода...
Ты однажды
ранним утром
позови меня туда!
Я тебе не помешаю
и как тень твоя пройду...
Жизнь такая небольшая,
а весна - одна в году.
Там поют лесные птицы,
там душа поет в груди...
Сто грехов тебе простится,
если скажешь:
- Приходи! /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin:0cm; mso-para-margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-ansi-language:#0400; mso-fareast-language:#0400; mso-bidi-language:#0400;}
|
|
Category:
О женщине
v\:* {behavior:url(#default#VML);}o\:* {behavior:url(#default#VML);}w\:* {behavior:url(#default#VML);}.shape {behavior:url(#default#VML);} 
Всё в этом мире носит в себе свою сокровенную сущность и предназначение, оставаясь верным им. Камень, растение, зверь могут быть только тем, что они есть: они существуют только в том виде, какой им задан природой; они — дети «необходимости», ездоки с односторонним движением; и если мы вдруг захотим что-то в нем изменить, нам придется приспосабливаться к этой «необходимости», поступать, исходя из нее и согласно ей. Но человек может быть и другим; он не просто управляемый, но еще и управляющий; он созидатель своей собственной судьбы. Это — дитя «свободы», его движение по жизни идет в разных направлениях. Он тоже несет в себе свою сокровенную сущность и призван хранить ей верность. Кабы только он так поступал!.. Кабы знал, куда эта верность зовет и что ему обещает… Как быстро попал бы он туда — в царство счастья и мудрости! * * * Для женщины ни счастья, ни мудрости нет, если она не хранит верность сокровенной сути своей. Тогда ее дивная сущность не выказывает мудрость свою и сжимается от горя и несчастья. А сколько зла причинила гибельная женская сущность, мы видим из истории судов над ведьмами, мрака сектантства, деяний вероломных преступниц типа Валерии Мессалины и леди Макбет. Если исследователь прислушивается к сокровенной сущности женщины, сначала его ухо улавливает едва различимый таинственный музыкальный шум и только со временем начинает различать отдельные голоса, которые вырисовываются как бы разбегающимися светящимися линиями, ведь сущность женщины неоднозначна: она многотональна, богата. * * * Прежде всего, женщина — это цветок, дитя и ангел. Всякая женщина — это потенция, но не всякая — актуальность. Эти формы как бы дремлют в глубинах женской сущности и посылают свет изнутри. В жизни любой женщины бывают мгновенья, когда одна из этих форм просыпается, выступает на первый план и начинает выказывать себя; тогда женщина — настоящий цветок, или само дитя, или совершенный ангел; все дивится ей и с радостью внемлет. Бывают женщины, у которых проявляется или одна только форма, или обе сразу: одна остается цветком, другая несет в себе дитя, а в третьей и дитя и ангел одновременно, а для цветка места нет… Беда начинается тогда, когда все три формы в женщине отмирают, так что она и не живет в них, и не знает о них. Вот это действительно незадача: только плотью она еще женщина, но и мужчиной ей стать не дано. Все остальное, что еще делает ее женщиной, что еще можно и должно сделать, — вдохновительница любви, супруга, мать, хранительница очага, воспитательница, повелительница, спутница жизни, — даже при самых лучших намерениях остается ей не по силам, потому что эфирная плоть ее женской сущности захирела и стала бесплодной. * * * Женщина (неважно, знает она об этом или нет; впрочем, большинство наверняка знает) — это прежде всего цветок. Ее призвание — нежность и красота. Вот почему она требует бережливости и восхищения; и требует по праву. Нежно ее восприятие; нежна ее природная тайна, которую она в себе воплощает; нежна ее фигура; нежен её взор. Даже самая крепкая женщина по сравнению с самым крепким мужчиной кажется и нежной, и хрупкой. Женщина, не желающая ничего знать о своей нежности, изменяет своей сущности и протестует против собственной природы. Нежность обязывает ей быть красивой. Красивой может быть даже самая некрасивая из женщин. Потому что истинна не физическая, а душевная, духовная красота. Дух женщины, вселившийся в прекрасную душу, может сделать прелестной даже некрасивую на вид женщину: тогда внутренняя красота светится через незадавшуюся внешность, поет и излучает счастье; тогда с радостью замечают красавицу в особо не примечательном лице. Как цветок женщина призвана жить центростремительной жизнью и разворачивается изнутри. Она должна довериться дремлющей в себе энтелехии, самозабвенно, целиком, непроизвольно и расцвести на солнце универсума. Она призвана формироваться в тиши, в неколебимом покое обетования и ждать, в скромном смирении следовать послушанию и всем — даже в несчастье — дарить благовоние, утешение и радость. В этом бытии цветка у женщины чего только нет; тут и любовь к другим цветам природы и понимание их языка; тут и забота (форма) ее одежды (опрокинутая чашечка цветка); тут и врожденный вкус к линии и цвету; тут и радость от собственной красоты; тут и аромат; тут и искусство красноречивого молчания и молчаливого ответа, и многое другое, что так восхищает нас. И ни один цветок не гонит свое соцветие выше того, что положено ему. Ни один не хочет иметь больше того, что задано ему; ни один не пытается самоуправно исправить в себе свою природу или самовольно подчеркнуть свою красоту; нет в них ни тщеславия, ни властолюбия, ни зависти. Вот почему всякая жаждущая блеска, охочая до румян, тщеславная, деспотичная, завистливая женщина неверна цветку в себе и прегрешает тем самым против воли сокровенной сущности. * * * Любая женщина знает также о своем преимуществе быть ребёнком и ребенком оставаться. Женщина — это дитя, так как она живет чувствами; сердца её добиться легко, ранить его — тоже. Она — дитя, потому что во многом наивна и некритична. Ей ни к чему все знать и все перепроверять; как ни к чему знать и о том, чего она не знает. Отсюда преимущество всегда задавать вопросы, требовать ответа и пояснений. Она — дитя, потому что ее отношение к миру непосредственно и созерцательно. Вчувствование — это ее способ постижения вещей; интуиция — способ мышления; созерцание — состояние восприятия и познания. Вот почему она, как правило, знает меньше мужчины, но опыт созерцания ее куда шире мужского. Женщина — дитя, потому что ее душевная ткань стремится к целостности и единству: она обладает искусством исцеления любого разрыва, преодоления любой трещинки и даже большой дифференцированности в своем по-детски нераздельном ощущении и поведении. Вот почему женщина была издревле восприемницей и хранительницей веры: вера — ведь это способ переживания ею истины. Царство Божие всего ближе к детям и женщинам. Вот почему художники и поэты прежде всего обращаются к женщине: тот, в ком сердце поет и созерцает, ищет понимания в поющем и созерцающем сердце. Результаты исследования у женщин выглядят во многом по-другому, чем у мужчин, ведь акт детского созерцания, который свойственен им, получает конкретную жизненна-полноценность и находит реальную обоснованность. Даже социальные проблемы женщина понимает по-своему: органично, дифференцированно, с любовью; скорее этически, нежели политически; чаще интуитивно, нежели абстрактно, по линии нивелировки… Женщина может быть не только по-детски наивной, но и по-детски ребячливой, тогда она капризна, ненадежна и ветрена, безответственна, неосмотрительна, порою коварна и жестока. Тогда преимущество дитяти ей во вред и во зло; и с ней, со всей ее несносностью, придется хлебнуть немало горя и заняться строгим перевоспитанием (см. у Шекспира)… * * * Если же женщина идет по жизни как цветок инстинкта и дитя духа, то внутренняя сущность её до такой степени пропитывается природной невинностью и душевной чистотой, что ее человеческий облик, ее улыбка, ее взгляд производят впечатление земного ангела; тогда ей только и остается, что внять зову ангела-покровителя. Сказав «ангел», мы не слишком многое вложили в это слово, потому что ведем речь не об образе-совершенстве, а о добром наставителе к лучшему. Женщина призвана требовать от мужчины, которому она дарит свою любовь, требовать лучшего в жизни и побуждать его к лучшему. Тогда всю силу своей любви она будет отдавать служению культуре и совершенству. Служение женщины в образе ангела не есть прерогатива времен рыцарства; о нем знали и прежде. Женщина ищет своего героя всегда и от своего возлюбленного требует превосходного. Об этом и легенды вещают, и сказки сказывают. Разве что самки тупые не знают об этом и знать не удосуживаются…  Чтобы следовать этому зову, женщина должна наращивать в себе и развертывать силу цветка и способности ребенка. Она должна следовать своей энтелехии, представляя последнюю как нечто крепко связывающее мужчину, чтобы потом его, связанного, освободить для творческой жизни. А для этого ей понадобится внутренне органическая гармония и глубокое сердечное созерцание. Она должна также безошибочно угадать энтелехию предстоящего к освобождению мужчины и указать ему верный путь. Тогда своим постоянным советом, увещеванием, предостережением и поддержкой она станет ему утешением и защитой, разбудит в нем творческое вдохновение, будет постоянно поддерживать в нем огонь и свет.
Образ ангела-хранителя в жизни легко исказить. Есть немало женщин, которым сковать человека легко, но освободить его для творческого труда не дано: одни не желают этого, потому что не хотят отпускать от себя влюбленного «пажа»; другие не способны на это, потому что не могут справиться со своими страстями. Есть и такие, которые неверно понимают энтелехию своих мужей; есть такие, которые свободу творца блокируют своей опекой; есть такие, которые не созданы для легкого вдохновенья, а потому своим бабьим властолюбием подавляют и губят в мужчине творческий потенциал — ведь дух предписаний не терпит… Любая добрая женщина могла бы стать для своего возлюбленного ангелом-хранителем, как и любая достойная женщина. Она способна на это даже тогда, когда самой ей не очень-то в жизни везет, достаточно вспомнить образ несчастной добромудрой Сони у Достоевского в «Преступлении и наказании». Но волей или притязанием здесь добьёшься немногого; для этого надо оставаться цветком инстинкта и дитем духа. * * * Три этих облика — цветок, дитя и ангел — и есть женщина; песнь в ней образуют мелодия и гармония «вечно женственного». Если живут эти три ипостаси в глубинах женской души, ей удаются всевозможные аспекты служения, заложенные в ней природой и Богом. Хиреет одна из этих ипостасей — вянет цветок; дитя вырождается в умного не по годам человека с плоским рассудком; «ангел-хранитель» поневоле попадает в тенет зла; все земные дела ее терпят крах и приносят одни несчастья. Но если она прислушивается к цветку в себе, тогда образ действий её органично спокоен, как и подобает цветку; если прислушивается к дитяти в себе — ее жизнь обретает ясность, чистоту и глубину — характер ребенка; если прислушиваться к голосу сокровенного ангела в себе — ее поведение несет на себе ангельский отпечаток, в ней появляется что-то провидческое, божественный свет излучают ее глаза. Первое предназначение женщины — быть живым источником любви. Она и шествует по жизни как носительница любви. В любви ее главная сила, обетование, смысл ее бытия; она — ее самый существенный орган, самый созидательный акт; и не столько в любви как проявлении чисто природного соития и деторождения, но в любви прежде всего как тончайшем колебании душевных, духовно возвышенных движений: женщина, излучающая духовную любовь, есть духовный клад своего народа. Без любви нет ни брака, ни материнства, ни отцовства, ни семьи, ни сынов, ни дочерей, ни братьев, ни сестер: все бессмысленно, все мертво. Кто хочет создать семью и узы без любви, тот стирает сущность ее, лишает души тело, оскверняет святыню, и все, что бы он ни создал, будет зыбким и пошлым; а жизнь его будет сплошь обманом и самообманом. Но центром семьи является женщина. Это она впитывает в себя любовь, чтобы выносить из нее новый образ любви; это она струит из себя потоки любви. Ребенком она радует своих родителей, братьев и сестер нежной проникновенностью к ним. Девицей излучает она из себя созревающую в ней, пробуждающуюся любовь, молча вопрошая («не ты ли мой суженый?»), тихо взывая («иди же, счастье ждет»). Потом собираются в ней, концентрируются все лучи в полном объеме и интенсивности, чтобы, счастьем сияя, излиться на «него, единственного» и на «них, страстно желанных». И чудо неиссякаемого источника, неисчерпаемой полноты живет в ней на протяжении всей человеческой истории. Это ее любовь зажигает семейный очаг и поддерживает в нем его чистый огонь. Это она хранит духовную ткань Отчизны со всем своеобразием ее традиций и ткет ее дальше своим дочерям в наследство и поучение, своим сыновьям в качестве желанного образца. Конец стране, в которой целомудренная женская любовь иссякает, исчезает… Из груды пепла возродится тот народ, в котором женщина остается верной служению любви. * * * Второе её предназначение — быть кормилицей. Так предопределено природой: младенец нуждается в молоке матери, и она получает его от Бога в дар. Это «умиротворение» годного младенца составляет и в дальнейшем долг и привилегию матери, а потому далеко не случайно, что женщина выступает кормилицей семьи, «Кухня» как центр домашнего очага — это прямая нагрузка для нее, но и творческая сфера. У каждого народа своя «кухня», которая определяется климатом, популяцией животных и растений, здоровыми потребностями народного организма; более того — любое национальное блюдо есть выражение национальных вкусов, соль национальных ценностей и культуры, концентрация иррациональной мудрости народа. Тут наследуются все его традиции: выбор, облагораживание, приготовление, сервировка — целая культура питания, здоровья и вкуса к жизни; целое искусство и природной мудрости. Женщине надлежит это искусство беречь и обогащать. Она задает ритм жизни семье, приводит в порядок дом, организует ход домашних дел и в этом плане становится воистину повелительницей всего хозяйства. На хозяйстве тоже лежит отпечаток национальных традиций, именуемый всюду «воздухом» Родины. * * * Третье предназначение женщины — быть целительницей. Это в ней тоже от природы: хорошая мать инстинктивно чует, что надо ее плачущему малышу, когда, где и как она должна ему помочь. И эта связь, проистекающая с момента зарождения таинственного тождества, побуждает женщину в дальнейшем переносить эту свою способность (материнский инстинкт) и на других людей. Развивается дар глубокого вчувствования, а точнее — художественный талант идентификаций. Когда мать инстинктивно безошибочно выхаживает своего больного ребенка, ее созерцающее сердце касается нередко самых что ни на есть глубин чужого страдания. Образованная женщина-врач, остающаяся в душе цветком, дитем и ангелом-хранителем и обладающая материнским инстинктом, может творить чудеса в плане диагноза, совета, ухода. Тогда в ней природа и дух празднуют свой творческий синтез. * * * Всем этим служение женщины не исчерпывается; мы лишь обозначили его. Сущностью женщины оно определяется и, следовательно, имеет свои пределы. Она не вездесуща; не ко всякой профессии пригодна, не ко всякому месту, не ко всякой должности. Она всегда ко двору там, где может, где имеет право и где должна оставаться женщиной. Это означает, что технически и механически она способна на гораздо большее, нежели может органически и духовно. Все, что искажает в ней сущность цветка, ребенка, ангела-хранителя; все, что отнимает у нее дар быть источником любви и материнства, — ложно. Все, что нивелирует ее, делает бездушной, неженственной, циничной; все жесткое, сухое, индифферентное; все беспочвенное, лишенное традиций, рассудочное, механистичное — противно ее природе и для народного духа опасно и вредно. Женщина — не всеобщий любимчик, не рабыня, не кокетка, не создание для услады; не половая тряпка, не пылесос. Она по рождению равная с мужчиной, но не одинаковая с ним в плане своеобразия; она достойна его, но как личность не обладает его могуществом. Она может расцветать и в одиночестве, но от этого не становится мужеподобной; может оставаться вполне самостоятельной, будучи спутницей мужчины; но сделаться госпожой она может, только став супругой. Все, что обезличивает, унижает, обесценивает женщину — от гарема до проституции, от бесплодного, замкнувшегося в своем сектантстве существа до коллективного брака — подрывает ее здоровые устои, делает безвоздушной ее небесную сферу. Все сверхпрозаичное, все сверхтрезвое, все грубое и жесткое, ставшее жизненной установкой женщины, вредит ей, постепенно лишая ее вечно-женственного. Женщина — не солдат, не матрос, не полицейский, не биржевой маклер, не палач. Не для политики она рождена, не для трона, не для митингов толпы: ей предстоят более изящные дела; ей надобно прислушиваться к более вещим голосам, созерцать более благородные сферы. И хотя она способна к этому, будет куда лучше, если она будет больше внимать не внешним обстоятельствам, а своим внутренним наклонностям как женщины. Она все может, но это ей ни к чему. Ей хочется «равноправия». Но упаси Боже страну от тех женщин, которые, завоевав равноправие, впадают в пьянство, становятся палачами, содержат публичные дома. Женщина обладает от природы неотъемлемыми привилегиями. Она может то, чего мужчина не может, а потому ей не следует претендовать на мужскую роль. Каждый делает по возможности лучшее, на что он способен, в своей ипостаси, поэтому лозунг «всем разрешается делать все, на что они способны», противен природе и диктуется завистью. Все в мире призвано хранить верность своей собственной первородной сущности. А потому и женщина должна иметь смелость во всем быть и во всем оставаться женщиной. Во все, что она делает, ей следует привносить вечно-женственное и отвергать то, что противоречит ему. Ей ни к чему уподобляться мужчине, усваивая его повадки. Наоборот, у нее должен быть свой задор, она должна сказать миру свое слово. Любви не хватает миру, а женщина — ведь истинный ее кладезь. Верности природе недостает сегодня людям, а ведь цветок вечно-женственного создан именно для верности. Сегодняшнее человечество стерильно, потому что утратило интуицию, а потому призвание женщины — воочию показать всю действенность силы созерцания, присущего вечно-женственному: в религии, искусстве, исследованиях, медицине, соблюдении порядка. Как никогда прежде, нуждается сегодня мужская половина в услугах ангела-хранителя, чтобы снова обрести истинный путь в духовной культуре и пойти по нему; и женщина возьмет на себя эту услугу и вынесет ее бремя… И чем независимее и увереннее, тем лучше. Normal 0 false false false MicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin:0cm; mso-para-margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-ansi-language:#0400; mso-fareast-language:#0400; mso-bidi-language:#0400;}
|
|
|
